Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1973 год

— Заглох Витюхин трактор, смотрю — у него слезы потекли... Перепугался... Говорю, мне заплакать да свой заглушить, тогда тут и замерзнем... Трактор-то, брошенный, мы на обратном пути зацепим.

Еще порция солярки пошла в скважину — и опять безрезультатно. Солярка, видно, сняла корку из глины со стенок и уходила с раствором в поры пласта. Оставалась последняя крайняя мера — выдергивание инструмента.

За лебедку встал Сергей Данилович. Николай Герасимович в решительную минуту, если потребуется, должен был помочь мастеру, предупредить его об опасности. Остальная бригада стояла на безопасном от вышки расстоянии. За порядком здесь следил молодой Николай.

— Давай! — крикнул Алтыбасов и нырнул в дизельную.

Сергей Данилович включил муфту лебедки. Алтыбасов прибавил дизелям обороты.

Запел трос на таль-блоке. Вся конструкция вышки заскрипела и словно присела от натуги, слегка охнув. Трубы не двигались.

Мастер резко опустил муфту, чтобы дать толчок вниз. Опять скрипнула вышка, теперь будто привстав. Как отпущенная струна, прозвенел трос.

Снова вверх... И снова вниз.

Под перегрузкой шум дизелей переходил в глухое урчание. Алтыбасов следил за оборотами, прибавлял подачу топлива. В промежутке между рывками он выскочил из дизельной, глянул вверх.

— Стоит вышка! Стоит, ноги пока не разъезжаются! — крикнул ему мастер.

Сергей Данилович дернул муфту и отпустил ее еще несколько раз. Трубы слегка подались.

— Еще бы немного, и свернул кронблочную площадку, — сказал Алтыбасов.

— Да, недолго до этого было, — подтвердил Николай Герасимович, — ноги у вышки наружу прогибались. Заметил?

— Не заметил.

— Первый раз инструмент выдергиваешь?

— Первый.

— Вот Герасимовичу, наверное, не впервой.

— Бывало... Ломали кронблоки, и вышка раз падала…

Со второго захода трубу удалось вытащить на полметра.

На буровой проверяли раствор. Подождали. Циркуляция в скважине усилилась, опасность выброса миновала.

Снова дернули. Трубы наконец двинулись вверх свободно, без напряжения. Пошел кверху таль-блок. Без нагрузки, как освобожденный поток зашумели дизели.

Сергей Данилович, превозмогая сразу навалившийся на него сон, стаскивал с ног унты, раздевался. Он никогда не ложился спать одетым, как бы ни случалось устать. Койка всегда была застелена ровным конвертом. Залезая под одеяло и засыпая, он почему-то подумал, что, когда весной поедут с Анатолием Ильичом охотиться на гусей, нужно будет пригласить с собой капитана СРТ. «Может быть, до сих пор лежит в дрейфе, штормует, тоже не сладко, наверное. Обязательно нужно будет его разыскать, написать в Мурманск. Позывной — пятьдесят пятый. Возьмем палатку и поедем в тундру».

Мастер спал крепким сном, его не тревожили. Скважину промывали. Все было в порядке. Проснувшись, Сергей Данилович увидел повариху, которая ставила на стол тарелку с пирожками и кружку с компотом.

— Что? Пирогов напекла?

— Напекла, Сергей Данилович.

— Значит, и без хлеба можно обойтись?

— Можно...

— Какие еще новости?

— Солнце взошло.

Сергей Данилович отдернул занавеску. Из-за горизонта высовывался краешек багрового солнечного диска. Тундра дымилась редкими снежными вихрями, горела алым заревом. Полярная ночь кончилась.

— Еще «Уралы» пришли, солярку привезли. Трактористы обратным рейсом дорогу протоптали, так они и приехали. Шоферы в столовой обедают.

— А где Алтыбасов?

— Уехал, на девятую.

— Он хоть поспал?

— Немного поспал.

После обеда вахта спустила в скважину турбобур. По электрокабелю, идущему от дизельной к вагончику мастера, передавалось легкое гудение бура. Временами гудение прерывалось, это навинчивали новую трубу на колонну, удлиняли ее и снова опускали бур под землю.

Андрей Фролов, наш спец. корр.

Отрывки из дневника инженера-водителя отряда Советского Красного Креста Анатолия Степановича Ткаченко

Ночь в Хили

«...Ветер северо-западный, слабый до умеренного. Температура в Москве и Московской области 0—2 градуса тепла, в районе Наро-Фоминска — минус два градуса...» Я выключил приемник. Хорошо все-таки жить в Москве и Московской области. Приеду домой, буду меняться на Наро-Фоминск. Там, похоже, всегда прохладно. А тут... я снова вытираю полотенцем пот и нечаянно прикасаюсь к противомоскитной сетке: десятки крохотных жал тут же впиваются в руку. С вечера москиты сплошным зеленым облаком висят вокруг полога, защищающего наши раскладушки, и ждут поживы. Утром у каждого на руках, на бедрах, по лицу прочерчены узкие вспухшие полосы — там, где ты хотя бы на миг прикоснулся к противомоскитной сетке. Жалят москиты куда больнее комаров. Причем в отличие от них москитная туча не гудит, а караулит жертву в зловещей тишине. Зато отчетливо слышно, как в соседней комнате, где спит Татьяна Мисник, глухо шлепаются на пол летающие тараканы. Из-за них и всяких тварей Таня спит вполглаза. То и дело зовет: «Толя, Толя!» Мы знакомы с ней еще по Эфиопии, она привыкла в случае опасности (змеи, крокодилы, жабы, ящерицы, тараканы и, конечно, мыши) полагаться на мою защиту. Теряя на ходу драгоценные запасы сна, бреду в Танину комнату. Здесь сложено все, что привезли мы с собой для оказания помощи (или, как тут по-английски называют, «релиф»). Фонарик выхватывает из темноты груду одеял, ящики с молоком, коробки с детским питанием. Наконец, на самом верху, на сверкающей стальной коробке стерилизатора, обнаруживается и виновница паники — тихая, маленькая, полупрозрачная ящерица. Луч прокалывает ее насквозь, и под изумрудным хитиновым покровом просвечивают темные внутренности. Таня смущенно говорит, что приняла ее за геккона. Этой здоровенной рептилии, бронтозавра в миниатюре, действительно можно испугаться, особенно когда она сидит на каменной ограде, раздувается, грозно поднимает гребень и надсадно верещит по-крысиному. От натуги геккон весь краснеет, а гребень прямо-таки полыхает малиновым пламенем.

— Кыш, кыш! — я взмахиваю рукой, ящерица опрометью бросается вниз, а я, спотыкаясь о ящики и перемалывая хрустящие крылышки тараканов, бреду в свою комнату.

Сон как, рукой сняло. Выхожу во двор, в душную липкую тьму. В нескольких сантиметрах от лица проносятся летучие мыши. Они летят совершенно бесшумно, и только резкие дуновения выдают их полет. Удары воздуха теплые, как бывает, когда наклоняешься к костру. На дворе пока только апрель, а каково здесь будет летом!..

Иной раз думаешь, нужны ли здесь одеяла, ведь и в голову не придет укрываться, даже ночью. На самом же деле для миллионов бенгальцев одеяло — это и штаны, и рубашка, и пол, и потолок. Мы видели лагеря беженцев на окраине Калькутты. Тысячи импровизированных палаток из ящиков, бамбука и тростника. Большинство из них сейчас уже пустует, люди возвращаются в родные места, но там, где еще живут, крышу неизменно образует одеяло. На каждом его углу надпись «Made in India» — «Сделано в Индии».

Мы после этого по-другому взглянули на наши одеяла. Они поплотнее индийских, и шерсти в них побольше, а вот надписей — никаких. Кстати, я обратил внимание и на американский «релиф»: даже на банках со снятым молоком изображено рукопожатие светлой и смуглой рук на фоне звездно-полосатого флага. И надпись: «В дар от американского народа». На нашей же сгущенке: «Молоко незбиране з цукром». Сейчас в Бангладеш десятки тысяч человек учат русский язык, но вот украинский знают, пожалуй, немногие.

В конечном счете дело, конечно, не в этом. Жители Хили, которые окружили вчера трибуну и слушали речь руководителя нашего отряда профессора Тарасова, никогда не забудут, кто в трудную минуту протянул им руку помощи. И те сотни бедняков, что ежедневно приходят в «релиф-пункт» за молоком, детским питанием, что получают одеяла и медикаменты, они тоже не забудут...

Я стою рядом с нашим переводчиком Хусейном, помогаю раздавать продукты, слежу, чтобы не оттерли стариков и женщин с детьми на руках. До чего же все они худы! Тут сказывается и постоянное недоедание, и частые кишечные заболевания. Ведь подпочвенные воды подходят к самой поверхности, колодцы мелкие, вода не успевает отфильтроваться. Кипятить не на чем.

По дороге я не раз обгонял грузовики с яркой эмблемой государственной электрокомпании «Вапда». Они везли бетонные столбы электропередачи. Но сюда, в Хили, столбы еще не дошагали. Здешнее топливо — бензин, керосин. Ни угля, ни дров. Мы кипятим стерилизаторы на бензиновой плитке. Я заправляю ее еще с вечера. Утром не протолкнешься с канистрой к входу. С рассвета люди запруживают весь двор, и только в дверях нашим помощникам удается распутать клубок очереди в нитку. Впускают по нескольку человек. Женщины, приподняв полы сари, с опаской поглядывая на белые халаты врачей, проплывают налево, в комнату, где принимает Татьяна. Мужчины остаются в большой приемной.