Леонид Андреев - Екатерина Ивановна

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч С т и б е л е в, видный общественный деятель.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а, его жена.

В е р а И г н а т ь е в н а, его мать.

А л е к с е й Д м и т р и е в и ч С т и б е л е в, брат его, студент.

Т а т ь я н а А н д р е е в н а, мать Екатерины Ивановны.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а (Лиза), сестра Екатерины Ивановны.

А р к а д и й П р о с п е р о в и ч М е н т и к о в.

П а в е л А л е к с е е в и ч К о р о м ы с л о в, художник

Т о р о п е ц, художник

Л ю д в и г С т а н и с л а в о в и ч, художник

Ф о м и н, студент.

Т е п л о в с к и й.

Ж у р а, племянник Коромыслова.

Г у в е р н а н т к а у Стибелевых.

Г о р н и ч н а я С а ш а

М а ш а, горничная Коромыслова.

Первый час ночи на исходе.

В большой барской столовой тот легкий беспорядок, который оставляет за собой ушедший день. Пусто; вверху, в люстре над столом, горит одна только лампочка, и это дает чувство неприятной асимметрии. В первую минуту кажется, что все в доме уже спят, но нет: слышны голоса. И, приглядевшись, видишь, что одна дверь неплотно закрыта, и в щель идет яркий свет, и за дверью громко и тревожно говорят двое, мужчина и женщина. Голоса то падают, то возвышаются почти до крика, перебиваются короткими, но глубокими паузами, раз даже слышны слова: «Ты лжешь!» – коротко и гневно выкрикивает мужской голос.

В наступившей паузе слышнее стук маятника. Приоткрывается досель незаметная дверь в левой стене, и наполовину выходит студент, высокий, безбородый, с длинной шеей, в тужурке; в руках у него маленький поднос с двумя пустыми стаканами от чая. Что-то, извиняясь, говорит назад, в свою комнату, и приотворяет дверь. Осторожно, чтобы не стукнуть, ставит поднос на стол и, внимательно вытянув шею, прислушивается к голосам, возобновившим свой непонятный, тревожный и тяжелый спор. Потом так осторожно, без шуму, возвращается назад и плотно закрывает за собою дверь. Голоса становятся громче.

М у ж ч и н а. А я тебе говорю…

Ж е н щ и н а. Ты не смеешь, это подло!

М у ж ч и н а. Молчать! Ложь! Ты уличная…

Ж е н щ и н а. Что ты, Горя! Погоди! Не тронь! Нет, нет.

Слова обрываются, мгновение полной и глубокой тишины – и один другим раздаются два выстрела: раз! раз! – И сразу пропадает тишина и все становится криком, шумом, беготней. Из-за двери, откуда стреляли выскальзывает полуодетая женщина и быстро пробегает, что-то крича в столовую; за нею, стукнувшись о притолку, выбегает высокий, без пиджака, мужчина и еще раз стреляет ей вслед: со стены сверху валятся осколки разбитой тарелки. Но стреляющего уже охватили по плечам крепкие руки: то выбежал из своей комнаты студент в тужурке и борется, отнимая револьвер. За ним стоит растерянно второй студент, в сюртуке, видимо, посторонний в доме, не знает, что ему делать.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Пусти! Я ее убью! Она…

А л е к с е й. Отдай револьвер!

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Пусти, ты меня душишь. (Роняет на пол револьвер.)

А л е к с е й. Фомин, возьмите. Да револьвер, pевольвер возьмите… а, черт! Ну и сильный же ты, Горька, вот не ожидал, что ты такой сильный. Сиди!

Сажает его на стул. Фомин, все так же неловко и растерянно держась, поднимает револьвер и прячет в карман.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Я ее ранил.

А л е к с е й. Нет, цела.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Второй попал.

А л е к с е й. Нет, цела, бежала. Боже мой, что же это! Надо узнать. Фомин, пойдите узнайте.

Ф о м и н. Я не знаю, куда идти.

А л е к с е й. Да в дверь, да в ту, в ту… а, черт! Товарищ первый раз пришел, а ты тут такое… Ах, Горюшка, Гори да что же это! Воды хочешь? – у тебя руки дрожат, можно, как можно!

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да пусти ты меня!

А л е к с е й. Прости, забыл. Горя, брат, что

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Она изменила мне.

А л е к с е й. Врешь!

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Какая подлость, Боже мой, Боже мой! Ах, брат Алеша, брат Алеша, что делается на свете! Ты подумай: наша Катя, наша чистая Катя… ведь и ты любил ее, это правда, любил? – скажи!

А л е к с е й. Да и люблю! И не… Вам что надо, что вы лезете?

Полуодетая горничная в двери из внутренних комнат.

Г о р н и ч н а я. Я… я думала…

А л е к с е й. Убирайтесь! Тоже – лезут!

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Никого не пускай.

А л е к с е й. Нет, нет. Ты что говоришь?

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Я ничего. Изменила, брат, изменила!

А л е к с е й. Конечно, любил и люблю. И не поверю, пока сам…

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Молчи! Раз я тебе говорю… или я так ни с того ни с сего стану стрелять в человека? Я!

А л е к с е й. Да уж! Сиди, сиди, верю. Что же он не идет?

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Кто?

А л е к с е й. Фомин.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Она ранена?

А л е к с е й. Неизвестно. Сейчас придет Фомин… чего тебе, воды?

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Да.

А л е к с е й. Вот, пей… как руки-то дрожат.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Ты подумай: у женщины двое детей!

А л е к с е й. Ладно, ладно… А, Фомин, наконец, ну что? – что вы там пропали.

Ф о м и н. Ничего. Я не мог найти дороги. Пошел в какую-то дверь.

А л е к с е й. Да что ничего… а, черт! Она ранена?

Ф о м и н. Нет, нет, нисколько.

А л е к с е й. Ну, и слава Богу.

Георгий Дмитриевич громко смеется.

Ф о м и н. Там какая-то пожилая дама… Да вот!

Громко плача, входит высокая, полная дама, одета наскоро по-ночному, торопится.

В е р а И г н а т ь е в н а. Горюшка, что же это, голубчик ты мой, Горюшка! Слышу… ночью… стреляют… До чего я дожила, Господи! Слышу… ночью… стреляют…

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (нетерпеливо и резко). Ах, мама! Ну и ночью, ну и стреляют, ну и что же? Ах, мама, всегда вы не те слова скажете, что надо.

А л е к с е й. Молчи, Горя. Не плачь же, мама, успокойся, все благополучно.

В е р а И г н а т ь е в н а (плачет). Какое же это благополучно. Ранена она, что ли?

А л е к с е й. Да нет, мимо. Промах!

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (смеется). Мимо!

В е р а И г н а т ь е в н а (плачет). Хоть бы о детях подумали. Двое детей ведь.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Мама!

В е р а И г н а т ь е в н а. Что теперь будет? Член Думы, депутат, и так тобою все гордятся, и вдруг теперь под суд как какой-нибудь уличный…

А л е к с е й. Ничего не будет, мама, никто не узнает.

В е р а И г н а т ь е в н а. Как никто – а прислуга? Ты посмотри сейчас, что на кухне делается. Сюда-то боятся идти; Саша уж за дворником хотела бежать, да я ее не пустила: куда, говорю, дура, тебе это послышалось! Завтра же к отцу в деревню уеду, завтра же! Всегда я тебе говорила, Горя, что она плохая женщина…

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Молчите, мама, вы не смеете…

В е р а И г н а т ь е в н а. А стрелять лучше? Слушал бы, Горюшка, мать, так и стрелять не нужно было бы.

А л е к с е й. Ты ее не знаешь, мама. Молчи!

Ф о м и н (тихо). Стибелев, может быть, мне уйти?

А л е к с е й (громко). Да чего уж: раз попал в свидетели так сиди. Правда, посидите, Фомин, а то так все это… Хочешь вина, Горя?

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Нет.

А л е к с е й. Иди оденься, ты весь дрожишь. Дать пиджак? Я дам.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Нет. Что она делает?

А л е к с е й. Сейчас узнаю.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Пусть сейчас же уезжает. Сейчас же, слышишь?!

А л е к с е й. Да, да, я ей скажу. Да, думаю, она и теперь не останется. Вы тут посидите, я сейчас…

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Денег дай ей.

А л е к с е й. Какие еще деньги!

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Говорю – дай. И немедленно уезжала! Алексей!

А л е к с е й (оборачиваясь от двери). Да что?

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Чтобы немедленно уезжала.

А л е к с е й. Да уж! Сама не останется, я думаю… Хорошо, хорошо! (Уходит.)

В е р а И г н а т ь е в н а. Садитесь, молодой человек. Как ваша фамилия?

Ф о м и н. Фомин. Я товарищ вашего сына.

В е р а И г н а т ь е в н а. Вот как Бог привел познакомиться! Садитесь. Который же теперь час?

Ф о м и н. Без десяти минут час. Ваши отстают на пять минут.

В е р а И г н а т ь е в н а. Ох, Господи, вся еще ночь впереди, а я уж думала… Горюшка, надень что-нибудь, голубчик, тебе холодно.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч (ходит по комнате). Нет!

В е р а И г н а т ь е в н а. Это ты разбил тарелку? Горюшка, сын ты мой несчастный, так как же мы теперь с тобой будем? (Плачет.)

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. Не знаю, мама, как-нибудь проживем.

В е р а И г н а т ь е в н а. Ты ей детей не отдавай, Горя! Она их развратит.

Г е о р г и й Д м и т р и е в и ч. У меня нет детей. У меня ничего нет.

В е р а И г н а т ь е в н а. Как ничего? А Бог?

Георгий Дмитриевич смеется, не отвечая.