Леонид Андреев - Екатерина Ивановна

М е н т и к о в. Екатерина Ивановна, кажется, к себе в комнату пошли. Мы хотели в крокет играть, но так жарко…

Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Да уж вы и занятие найдете… крокет? Лучше бы…

Через комнату быстро и легко проходит Е к а т е р и н а И в а н о в н а, высокая, красивая, очень гибкая блондинка. Движения ее всегда неожиданны и похожи на взлет или прерванный танец: минутами становится совсем неподвижной, подносит к подбородку сложенные вместе руки и смотрит изумленно и долго, приподняв сросшиеся, как у сестры, темные брови, – и в эти минуты молчит, разве только слегка качнет отрицательно головою.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Вот и я. Ты меня звала, мама? – мне в окно слышно.

Л и з а смешливо подмигивает сестре и, снова насупившись, тянет душу.

Л и з а. Мама, а мама!

Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Не звала, а просто спрашивала. Купаться сегодня ходила? Отстань, Лиза! Вот, Аркадий Просперович жалуется на свое городское здоровье, а я ему говорю…

М е н т и к о в. Мое здоровье очень мало интересует Екатерину Ивановну.

Т а т ь я н а А н д р е е в н а (презрительно оглядев его). Я полагаю. Да скажи же ты ей, Катя, чтобы не приставала! – ходит с утра и зудит в ухо, как комар, – замучила.

Л и з а. Я в Петербург зимой поеду.

Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Ну и поезжай.

Л и з а. Ты нарочно говоришь, а как наступит зима, так скажешь: сиди тут, дохни, некуда тебе ехать.

Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Так до зимы-то сколько? Ну и забыла, конечно: от Любочки из Швейцарии письмо, пишет, что жара, и у Костеньки была уже дизентерия.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Да что ты, мама! Как же можно с детьми и в такую жару… бедный мальчик!

Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Да разве им с мужем втолкуешь! То ли дело у нас в Орловской губернии, звала ведь, так нет! Ты знаешь, Катечка, когда я сегодня встала? В шесть…

Л и з а. А я в семь.

Т а т ь я н а А н д р е е в н а. В шесть! – и с тех пор на ногах и не присаживалась, и ни капельки не устала…

М е н т и к о в. Все по хозяйству?

Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Нет, с ключницей Кассой да с управляющим в крокет играла!

Л и з а смеется, целует мать сзади в шею под волосами и внезапно принимает вид глубокого разочарования в жизни.

Л и з а. Я пойду умирать. Катя, пойдем умирать!

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я уж умирала сегодня, как в крокет пошли играть.

Л и з а. Ментиков, пойдемте умирать!

М е н т и к о в (бодро). Я еще хочу жить!

Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Ему прически жалко!

Л и з а. А мне ничего не жалко. О чем жалеть, о чем грустить?..

Медленно, с тем же видом: разочарования, проходит через комнату. Вслед за ней поднимается и Татьяна Андреевна.

Т а т ь я н а А н д р е е в н а. Погоди, Лизочка, пойду уж и я с тобой умирать. Что ж одной-то девочке умирать!.. (Уходит.)

М е н т и к о в. Как жарко!

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Пойдемте в комнаты, там прохладнее.

М е н т и к о в. Сыграйте что-нибудь, Екатерина Ивановна… Грига.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Сейчас?

М е н т и к о в. Мне хочется музыки.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Удивительно у вас все не вовремя, Аркадий Просперович.

М е н т и к о в. Да?

Молчание.

Я сегодня вечером уезжаю, Екатерина Ивановна.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Это еще что?

М е н т и к о в. Мое присутствие, видимо, не совсем приятно вашей матушке, да и вы сами…

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Оставайтесь.

М е н т и к о в. Катя!

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Опять? Помните, что я вам сказала, Аркадий Просперович, и сейчас опять повторяю: если вы еще раз осмелитесь назвать меня Катя или чем-нибудь напомнить…

М е н т и к о в. Но ты мне принадлежала, Катя, ты была моей!

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Если вы… если вы… Я вас ударю сейчас!

М е н т и к о в. Простите, не буду больше. Не думайте, Екатерина Ивановна, что я боюсь вашего удара… вы уже ударили меня однажды…

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я рада, что вы это помните.

М е н т и к о в. Да, я помню. И поверьте, я не боюсь повторения, но моя любовь к вам бескорыстна, и только одного я хочу: день и ночь жертвовать собою для вашего счастья… Я останусь.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Зачем вы мне напомнили? – сегодня с утра мне было спокойно, и я надела белое платье.

М е н т и к о в. Белое платье – эмблема чистоты: вы невинная жертва, Екатерина Ивановна.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Зачем вы напомнили мне… О, какая тоска… Я была несчастна, я была безумна, когда я отдалась вам. Какой вы ничтожный, – разве же вы не понимаете, что я от презрения отдалась вам, от этой горькой обиды… Он отравил меня. Меня он смел заподозрить, что я ваша любовница… ну, так вот, так пусть это будет правдой, так пусть я ваша любовница, – вы довольны?

М е н т и к о в. Поверьте, Екатерина Ивановна, голосу моего сердца: я никогда не забуду тех счастливых мгновений, которые вы мне дали.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. А теперь он пишет, он ежедневно пишет. Вчера было опять письмо. Что я ему отвечу?

М е н т и к о в. Надо быть гордой, Екатерина Ивановна: он вас оскорбил, вы невинная жертва.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Он хотел меня убить, это ужасно: он хотел меня убить. Я этого не могу понять и все спрашиваю себя, все спрашиваю себя: да неужели моя жизнь так вредна, или ненужна, или противна ему, что он хотел отнять ее – убить? Разве может быть так противна чья-нибудь жизнь? Ведь теперь я была бы мертвая… что это значит? И на днях ночью вдруг мне представилось, что я и есть мертвая, и это ощущение было так странно, что я не могу передать. Не страх, нет, а что-то… Куда вы, Аркадий Просперович? – сидите же…

М е н т и к о в. Я за пепельницей. Я вас слушаю.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Он теперь называет себя подлецом и… но, Боже мой, что мне от его слов… И что такое подлость? Это тоже подлость, что я вам отдалась тогда, или нет?

М е н т и к о в. Вы были оскорблены и оклеветаны…

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Молчите. Богу известно, как я была несчастна тогда, как самый последний человек, – и это он отдал меня вам…

М е н т и к о в. Кто он? Бог?

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я не понимаю… Муж, конечно. Вдруг я почувствовала, что я должна сойтись с вами, и это было так ужасно – почему должна? Почему?.. Нет, подлость, подлость, подлость. Постойте, сидите неподвижно, я хочу вас рассмотреть.

М е н т и к о в. Мне неловко…

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Сидите же… (Молча и долго рассматривает неподвижного Ментикова, качает головой с выражением отчаяния, быстро отходит в сторону, поднимает, как для полета, обнажившиеся руки с короткими рукавами. Руки бессильно падают. Быстрым поворотом припадает плечом к стене, стоит молча, с опущенной скорбной головой.)

М е н т и к о в. Вы его любите?

Екатерина Ивановна качает головой в знак отрицания. Потом так же молча меняет знак на утвердительный.

Я вас не понимаю, Екатерина Ивановна.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Не знаю.

М е н т и к о в. Но может быть?..

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Может быть. И от Алеши опять письмо получила: какой он хороший человек!.. Он как моя совесть, и я ему… Нет, ничего я ему не скажу. Куда вы?

М е н т и к о в. Я волнуюсь. Я хочу походить.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Он пишет мне о матери, что она также теперь хочет моего возвращения. За что не любила меня эта женщина? – она добрая и любит всех, а ко мне относилась так дурно, всегда в чем-то подозревала… Ну, подумайте, разве я виновата, что я… красива, а Георгий всегда занят работой, и я всегда одна? Нет, нет, я не стану отвечать, я мертвая, я в гробу. На мне и белое платье оттого, что я в гробу. Вы не слушаете меня?

М е н т и к о в. Нет, я внимательно слушаю.

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. А отчего же вы вздыхаете?

Ментиков молчит и ходит.

Отчего вы вздыхаете?

М е н т и к о в (останавливаясь). Вы жестоки, Екатерина Ивановна… Пусть я ничтожество, как вы изволите говорить, пусть я маленький и скромный человек, но у меня большое сердце… и ведь я же люблю вас, Екатерина Ивановна…

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Я вам сказала…

М е н т и к о в. Позвольте, позвольте – разве я требую взаимности? Но нужно же пожалеть человека, который кроме… кроме любви и преданности… и уважения… Вот уже несколько месяцев я состою вашим поверенным, и, конечно, я горжусь этим, но, Екатерина Ивановна… ведь я же люблю вас, и каково мне ежедневно слышать о вашей любви к другому… Я не сплю ночей, Екатерина Ивановна, мое сердце буквально разрывается и… хоть бы какой-нибудь знак вашего внимания… Стоит мне заговорить о моих чувствах, вы кричите на меня, как на собаку, грозите меня… выгнать… Меня… (Садится к столу и плачет, положив руки на колени.)

Е к а т е р и н а И в а н о в н а. Аркадий Просперович… (Подходит ближе и смотрит.) Вы плачете? – Боже мой, какая гадость, он плачет. Перестаньте плакать! – вы слышите!