Юрий Поляков - Время прибытия

Честно говоря, сочиняя повесть, обо всех этих проклятых вопросах кризиса национальной идеологии я еще не задумывался, просто вспоминал свой учительский опыт, впечатления, коллег, учеников… Наверное, это даже хорошо: меня вела жизненная и художественная логика, а не политическая установка или вычитанная концепция. Критики, прежде всего, оценили в «Работе над ошибками» тщательно выписанную «анатомию и физиологию» поздней советской школы. Но взаимного отчуждения поколений, разрыва связи времен, необходимой каждому обществу, предкатастрофического неблагополучия она не уловила. Зато почувствовал это читатель. Как обычно, меня корили за ехидность и за то, что в описанном мной педагогическом коллективе слишком много недостатков. Главный герой любит одну женщину, а спит с другой, математик с альковной фамилией Котик соблазняет юных практиканток, завуч по кличке Гиря берет у родителей подношения, директор школы Фоменко ради карьеры предает друга, а утонченный Максим Эдуардович вообще с учеником до крови подрался в классе… Вывод напрашивался сам собой: советское учительство в упадке.

А ведь сколько говорено-переговорено: нельзя только на основе художественного произведения давать системную оценку обществу. Ну разве, к примеру, «Горе от ума» рисует объективную картину тогдашней России? Кто ж в таком случае победил Наполеона – Скалозуб, что ли? Литература чем-то похожа на кошку, норовящую всегда лечь на больное место хозяина. В 90-е годы, когда страна буквально билась в эпилептическом припадке духовного и материального саморазрушения, именно учителя, полуотрицательные герои моей «Работы над ошибками», спасли Отечество. Да – спасли! Не получая порой даже своей мизерной зарплаты, они вставали у доски и учили детей, упорно отвергали дурацкие нововведения умников из Минобра, вроде одного заместителя министра, уверявшего: школа вообще не должна воспитывать. Теперь он, кажется, эмигрировал с семьей за океан, где школа воспитывает любовь к звездно-полосатому флагу с настойчивостью пневматической колотушки для забивания свай. Учителя потихоньку прятали в чуланчики со швабрами «соросовские» учебники, учившие прежде всего нелюбви к своей родине. Бисмарк заметил, что франко-прусскую войну выиграл немецкий учитель. Я перефразирую так: Россию в слепые 90-е от полного поражения и краха спас советский учитель.

…Вскоре после выхода повести Станислав Митин поставил «Работу над ошибками» в ленинградском ТЮЗе им. Брянцева. Спектакль шел с успехом, и, что характерно, по окончании в зрительном зале устраивались горячие обсуждения. Высказывались и восторженные, и уничтожающие оценки. Говорили и учителя, и школьники… Но мне почему-то запомнилась девочка лет тринадцати. Она встала и, глядя на меня полными слез глазами, сказала вдруг:

– Вы все правильно описали… Но во что же тогда верить?

– В себя! – весело ответил я, уже поднаторевший в дискуссиях с читателями.

– Как же верить в себя, если ни во что не веришь? – спросила она и заплакала от волнения.

Потом, вспоминая ту юную зрительницу, я успокаивал себя тем, что в обществе уже началась неизбежная смена символов веры, что таков объективный процесс обновления, а я, будучи реалистом, просто отразил его в своих книгах. Но, честно говоря, в том, что на смену наивной, устаревшей вере пришел культ неверия и презрения, виновата, конечно, и интеллигенция, в особенности гуманитарная. Она, если продолжить рискованное сравнение с кошкой, уже не ложилась на больные места, а в упоении их расцарапывала, рвала в клочья. Да, умом я понимаю, что советскую власть в конечном счете погубило небрежение опытом дореволюционной России, православной цивилизации, погубила та жестокость, с которой была разрушена жизнь в 1917-м… Все это вернулось в 1991-м бумерангом. Но крайностей, наверное, можно было избежать, если бы гуманитарная интеллигенция, писатели в том числе, призванные быть мозгом нации, не повели себя, как, простите, «козлы-провокаторы», заманивающие стадо на заклание. Они не смогли предложить взамен обветшалым советским идеалам ничего, кроме слов о свободе слова и общечеловеческих ценностей, от которых мгновенно отказались в октябре 93-го. Они не понимали или не хотели понимать, что общечеловеческие ценности существуют только в конкретных национальных версиях. Гуманизм не навязывают с помощью ковровых бомбометаний и «бархатных» революций, заливающих континенты кровью. Когда интересы одной страны объявляются планетарным вектором развития, смысла в этом не больше, чем в лозунгах о расовом превосходстве, мировой революции и пролетарском интернационализме.

Новый, демократический миф так же далек от сути нашей русской цивилизации, как и прежний, советский. Нет, он еще дальше…

Я снова и снова с тягостным чувством вины вспоминаю полные слез глаза той девочки, хотевшей верить хоть во что-нибудь. Кем она стала? Полунищей учительницей? Путаной? Наркоманкой? «Челночницей»? Или удачливой предпринимательницей, вроде Хакамады, похожей на плотоядную лиану? Не знаю. Знаю только, что я не мог не написать мои первые повести так, как я их написал… Не мог не быть колебателем тех обветшалых основ. Я не хотел, да и не должен был подпирать своим словом рушащиеся своды. Но сегодня мне грустно, неуютно на руинах исчезнувшего мира под кущами, шелестящими свеженапечатанной долларовой листвой. Нет, слава богу, я не оказался, подобно многим властителям советских дум, на обочине жизни и литературы. Читатели и издатели ко мне благосклонны. Не изменяя своим принципам и убеждениям, я вполне вписался в новую ситуацию.

Но почему же мне так грустно, черт возьми?

Почему?!

В первом томе данного собрания сочинений публикуются как известные стихи, включавшиеся автором в сборники, избранное, собрания сочинений, так и стихи, которые ранее не входили в подобные издания, а то и вообще не дошли до печати. Ранее не публиковавшиеся стихи даются как в первоначальной редакции, так и в позднейшей обработке, что обозначено двумя датами. Кроме того, впервые читатель может познакомиться со стихотворной сатирой автора «Козленка в молоке»: пародиями, эпиграммами, ироническими стихами разных лет. Некоторые из этих произведений увидели свет в малоизвестных изданиях или печатались под псевдонимом, а то и вовсе не покидали ящик письменного стола. Также впервые на читательский суд выносятся юношеские и ранние стихи, преимущественно не опубликованные и позволяющие полнее проследить этапы становление молодого поэта, его классические ориентиры и влияния современников.

Юрий Поляков (р. 12 ноября 1954 г.) дебютировал как поэт 29 марта 1974 г. на «Литературной странице» газеты «Московский комсомолец» в коллективной подборке «Первые стихи» с предисловием поэта Вадима Сикорского, который отметил, что авторам подборки «…нельзя отказать в свежести чувства, непосредственности и серьезном отношении к поэтическому слову». Затем последовал ряд других публикаций в «МК». Первая крупная подборка стихов «Время прибытия» вышла в «Московском комсомольце» под рубрикой «Книга в газете» 25 июня 1976 г. Известный поэт Владимир Соколов в своем предисловии писал: «Стихи Юрия Полякова задерживают на себе внимание. И прежде всего потому, что это стихи размышляющего человека. Он, можно сказать, почти еще не печатался, а я уже запомнил одно его опубликованное в «Московском комсомольце» лаконичное стихотворение «Зачем вы пишете стихи?». В этом маленьком ироническом фрагменте находит отражение мысль об очистительной, воспитующей силе искусства. И хорошо, что Юрий Поляков это вовремя ощутил и высказал. Авторская мысль не может мешать непосредственности читательского восприятия, если она растворена в природе самого стихотворения. И Поляков это уже понимает, чему свидетельствует его стихотворение о Муранове, где он «впервые Тютчева читал, сменив слова на запахи и звуки». Юрий Поляков разрабатывает поле своей будущей деятельности, ищет духовные истоки в родной истории, в воспоминаниях старших о войне, в свежих впечатлениях детства и отрочества. Стихи о детстве на сегодняшний день удались ему больше, но это лишенные инфантильности стихи взрослого и, повторяю, думающего человека. За внешне спокойным стихом Юрия Полякова угадывается истинность переживания. Желаю доброго творческого пути этому одаренному поэту!»

Служба в армии по окончании института стала временем становления Ю. Полякова как серьезного поэта. В этот период его стихи появляются в армейской периодике (от дивизионной газеты «Слава» до «Красной звезды»), а также в центральных журналах – «Молодая гвардия» (1977, № 1), «Студенческий меридиан» (1977, № 1). За год написано почти сто стихотворений, в печать попала всего лишь половина, что объясняется самокритичностью поэта к себе, высокими требованиями периодических изданий к авторам, а также «советским» каноном, по которому отбирались для печати произведения литераторов, в особенности молодых. Часть «армейского цикла» из архива автора впервые публикуется в этом издании.