Андрей Платонов - Том 6. Дураки на периферии

Настя читает про себя. Молчание.

Настя. А потом он не умер… «Мы просим вас, глу-бо-ко уважаемая Ольга Васильевна, навестить супруга в госпитале, потому что он сильно скучает. Жить ему еще долго, а он желает вас поскорее увидеть, как можно скорее. Кланяемся вам и шлем привет боевой подруге нашего героя-командира. Неизвестные вам и уважающие вас Исаев, Моргунов, Белоярцев».

Петрушка отходит в угол и, уткнувшись лицом в стену, плачет в одиночестве.

Степан. Дядя Семен, ты иди домой.

Пашков молча уходит.

Степан. Мама, пойдем на работу, нам пора.

Петрушка (в слезах). Мама, не ходи!

Степан. Чего — не ходи! знаешь ты! Мы бы не работали — отца совсем убили.

Ольга оборачивается от окна к детям. Она подходит к Насте и целует ее.

К матери подходят Петрушка и Степан, отталкивая друг друга.

Ольга снова целует Настю. После Насти она целует Петрушку и целует Степана. Лицо ее в слезах, но она улыбается в совершенном счастье, которое с трудом переносит ее сердце.

И Ольга вновь страстно целует всех своих детей, а дети прижимаются к ней и, слегка оттирая один другого, стараются, чтобы мать поцеловала каждого вне очереди и скорее.

Затемнение.

Платформа вокзала. Стоит пассажирский поезд. По платформе ходят пассажиры. В тамбуре вагона, у его открытой двери, стоит отъезжающая Ольга. Она смотрит на своих детей. Они все трое стоят на платформе, провожая мать. Позади детей, в отдалении от них и от вагона, стоит одинокий Пашков. Гудок паровоза. Поезд трогается.

Трое детей бегут рядом с поехавшим вагоном. Мать машет им рукой, высунувшись из тамбура.

Пашков, сняв шапку, остается на месте, молча наблюдая Ольгу, ее еле различимую фигуру, исчезающую вдалеке вместе с вагоном.

Долго шел поезд через пространства родины на запад

Ольга в жестком вагоне сидит у окна. Ее сосед, сержант, играет на гармони.

за окном — избушка на взгорье с журавлем у колодца.

за окном — дедушка и внучек идут по полю, на котором уже есть проталины, следы весны.

за окном — корова глядит добрыми глазами на проходящий поезд.

за окном — погорелое селение и мертвая роща с обугленными стволами деревьев. Ольга внимательно, не отрывая лица от окна, наблюдает видения, что проходят за стеклом.

за окном — маленькое военное кладбище: несколько деревянных (дощатых) пирамидок с деревянными же звездами наверху и несколько крестов. Ольга встает и провожает глазами исчезающее кладбище.

Госпиталь, куда поехала ольга, Находился невдалеке от города, где Ольга родилась, вышла замуж, родила детей и прожила всю жизнь до войны. теперь, после долгой разлуки, Ольга снова увидела свой город.

Вдали видны руины разрушенного города. Ольга идет с чемоданом в руках по улице города, где все дома разрушены; она идет по тропинке, протоптанной среди кирпичной и каменной щебенки; общий ландшафт похож на то, что будто здесь прошла каменная метель, и она нанесла бугры, но не из снега, а из раскрошенного камня.

Стоит разрушенный взорванный дом. От него осталось полтора этажа. Со второго этажа, — что видно в пустые проемы бывших окон и стен, — свешивается изуродованная железная кровать, почти на весу держится шкаф, на стене (в интерьере) висят фотографии и картинки из детских журналов.

Ольга появляется из этого дома и стоит возле него, рассматривая его внутренность. Оставив чемодан на земле, она идет внутрь дома.

Ольга на втором этаже, где кровать, шкаф и фото с картинками на стенах.

Ольга снимает со стены фотографию: это семейная карточка — на ней Ольга с мужем и трое их детей: Степан, Петрушка и Настя. Ольга вглядывается в старую фотографию и берет ее с собой. затем она проводит рукой по спинке кровати, по шкафу, готовому сорваться, по стенам. Она наклоняется и подымает детскую погремушку и мужской портсигар; эти вещи она также забирает с собой.

Ольга смотрит снаружи, с улицы, на свой разрушенный семейный очаг.

Она берет чемодан и уходит по тропинке среди холмов каменной щебенки.

В руинах стоит уцелевшая деревянная скамья. У скамьи лежит большое спиленное дерево, и пень этого дерева находится тут же.

Ольга подходит к этой скамье и садится на нее…

Она сидит одна в размышлении, в воспоминании.

Она берет чемодан и отходит в сторону, садясь там на камни, а скамья остается пустая. Ольга смотрит из отдаления на пустую скамью.

Спиленное дерево исчезает: оно живое, оно растет, как прежде, возле скамьи. Позади скамьи не руины, а целый населенный дом, и окна его светятся вечерним светом — электричеством и отражением летнего заката солнца на стеклах окон.

По летней улице, где растут деревья у тротуара, идут двое юных людей: Алексей Иванов в гражданском костюме и девушка Ольга в белом платье. Иванов ведет под руку свою невесту. Юные Алексей и Ольга садятся на скамью под живым, растущим деревом, на котором бормочут, шевелятся листья.

Алексей держит руки Ольги в своих руках и говорит ей что-то, а Ольга в ответ молча улыбается.

К ним подходит женщина-мороженщица с ящиком мороженого. Алексей вынимает деньги и уговаривает ее. Женщина снимает с себя ящик с мороженым. Алексей отдает ей деньги. Женщина ставит ящик на землю и уходит, Алексей, продолжая говорить с Ольгой, ставит ногу на ящик с мороженым, и Ольга также ставит свою ногу на тот же ящик.

Алексей склоняется к уху Ольги и шепчет ей свои слова; Ольга молчит; Алексей целует ее в висок. Юная Ольга слегка вскрикивает и закрывает лицо руками — и нынешняя Ольга, стоящая на камнях, повторяет ее жест.

Прежняя реальная картина, т. е. руины, пустая скамья, спиленное дерево.

Реальная, наша Ольга подходит к пустой скамье и гладит ее рукой, ласкает в воспоминании о прошлом.

Улица незнакомого поселка. длинный деревянный дом. Над домом, над его крыльцом белый флаг с красным крестом.

Является Ольга со своим чемоданом и входит в этот дом, в госпиталь.

Внутри госпиталя. Приемная комната. Канцелярия. Сидит военнослужащая сестра. Она быстро перебирает выписки из историй болезней. Ольга стоит над ней в ожидании. Военнослужащая сестра находит нужный лист и читает его.

Сестра. По выздоровлении — выбыл в свою часть.

Ольга. А где его часть? Куда же мне ехать?

Сестра. Я вам могу сказать номер его полевой почты. Ищите по номеру.

Ольга. Я буду искать его, я его найду.

Сестра. Ищите. Вы его жена?

Ольга. Да… А вы видели его?

Сестра. Не помню. Их много у нас.

Ольга. Как же вы не помните?

Сестра. Не помню, дорогая, не помню. Я устала. Сколько их было!

Ольга поднимает свой чемодан и уходит от сестры.

Блиндаж. Обычная обстановка. На столе горит светильник, сделанный из сплющенной на выходном конце большой гильзы. В блиндаже майор Иванов, командир батальона, и еще три офицера: Исаев, Моргунов, Белоярцев; Моргунов — тоже майор, остальные капитаны, а по возрасту все они примерно ровесники; это те самые, немного знакомые нам люди, что ехали в одном вагоне, в одном купе с Ивановым. Иванов работает над картой.

Иванов. Ну, я расчертил — и маршруты для рот, и время их движения. Осталось согласование с соседями справа и слева.

Белоярцев. Это мы сумеем — согласоваться нетрудно.

Иванов. Нетрудно? Это самое трудное и есть — думать не о себе только, а и о соседях.

Исаев. Ничего, Алексей Алексеевич, теперь воевать недолго осталось.

Иванов. Вот будешь думать — ничего да недолго — и будет долго и трудно, и семью не скоро увидишь.

Трое офицеров переглядываются меж собой. Моргунов, самый старший по возрасту и самый веселый по нраву человек с большими усами, откровенно хохочет.

Моргунов. И семью еще увидим, Алексей Алексеевич, и детей еще новых нарожаем на радость. Во как будет!

Иванов. Не знаю, не знаю… У меня семья далеко — на том свете, наверное.

Моргунов. А может, и ближе.

Иванов. Едва ли. за всю войну всего одно письмо недавно получил, и то от сорок третьего года.

Белоярцев. да вон мне и пишет жена, а какая радость: я ей не верю.

Иванов. Что — изменяет, что ль? Вот горе! Обидели его!

Белоярцев. да не очень обидели, Алексей Алексеевич, а все-таки неудобно себя чувствуешь: измена же не подвиг! А я уважал свою жену.

Иванов. Какая измена! Что она — родине, что ль, изменила? — ишь ты, я бы сам тебе изменил, будь я на ее месте!..

Белоярцев. Это все так, но у меня тоже есть самолюбие, Алексей Алексеевич, и у вас оно есть, от него никуда не денешься!

Иванов. Самолюбие у тебя! Ага! А ты бы его чувствовал не теперь, а тогда, когда ты к одной Зое бегал, к регулировщице под Кромами, — помнишь иль забыл?