Руслан Мельников - 40

ЛАРИСА . Я покупала. Тебе присылали авторские экземпляры.

ВЕНИАМИН . Нет, это-то я помню. Сам факт. Но не то, что было до и после. А главное – я совсем не помню, что чувствовал при этом. Или я вообще ничего не чувствовал? Нет, вру, когда вышла первая книга, я пару дней был рад и горд. Даже немного удивлен. Только не помню уже, чему я радовался, гордился и удивлялся. А потом вообще ничего не было.

Пауза. Двойник качает головой.

ВЕНИАМИН . Оно и понятно. Когда никчемных книг написано больше одной-двух, они перестают что-то значить.

Двойник прислушивается и кивает

ЛАРИСА . Не говори так.

ВЕНИАМИН . Почему?

ЛАРИСА . Да потому что это не так!

ВЕНИАМИН . Разве? У меня даже не все мои книги стоят на полке. Раздарил. Презентовал. Выходит, это не важно. Выходит, эта часть жизни не имеет значения. Выходит, ее попросту не было. Ну, или не было многого из нее.

ЛАРИСА . Твои книги читают, Веня.

ВЕНИАМИН . Да, тут ты права. Мои книги все-таки продаются, их воруют и вывешивают в Интернете пираты. Есть даже фанаты, которые иногда задают мне вопросы на форумах и которым я иногда отвечаю. Значит, то, что я пишу каждый день, не отлипая от компьютера, кто-то иногда почитывает. Но это не то, Лариса. Это как если бы я продавал ненужные вещи. Изо дня в день, изо дня в день, изо дня в день. Я часто вижу таких людей. В магазинах, на рынке. Они шебуршат, мельтешат, машут руками, разговаривают о чем-то, ругаются, торгуются. Но у них уставшие неживые лица. Потому что они и не живут на самом деле. Их временного отсутствия никто не замечает, а если они пропадают навсегда, их место занимают другие, в точности такие же, как они. И я такой же. И у меня так же. Немного по-другому, но в целом так же.

ЛАРИСА . Тебе надоело писать?

ВЕНИАМИН . Мне надоела терять. Надоело каждое утро садиться за компьютер, пялиться в монитор до позднего вечера, а потом удивляться, куда подевалось время, почему я так мало успел сделать и почему я ничего не помню о прошедшем дне. И о предыдущем. И о предыдущем перед предыдущим. И о тех днях, что были раньше. Надоела рутина.

Двойник недовольно морщится. Отмахивается.

ВЕНИАМИН . Любая рутинная работа – это идеальные условия для того, чтобы не замечать, как твою жизнь проживаешь не ты. Причем, не просто не замечать, но и мириться с этим. Оправдывать это. Рутина превращает жизнь во что-то безжизненное. Или наоборот не-жизнь становится рутиной. Человек живет только тогда, когда в его жизни происходит что-то по-настоящему значимое и важное. Иначе велика вероятность, что живут за него. Чтобы жить самому, нужна встряска, электрошок. Нужно пригвоздить свою жизнь на доску памяти каким-нибудь ярким событием. Тогда прожитые годы не смогут ускользнуть. Тогда будет уверенность, что именно ты их прожил. Сам. А так… (Вениамин осматривает разбросанные книги, бумаги, фотографии). Так все как-то вяло… неубедительно… несущественно. В том смысле, что как бы и не существует. Теперь ты понимаешь, что я имею в виду? Что ищу? Что пытаюсь найти?

ЛАРИСА . Да, кажется, я понимаю. И еще мне кажется, что ты ищешь свою жизнь не там.

ВЕНИАМИН . А где я, по-твоему, должен ее искать? Хотя нет, не говори. Я знаю, что ты скажешь. И я знаю, что ты скажешь правильно. Но я знаю также, что не смогу сейчас с тобой согласиться. Я должен найти то, что ищу, сам, Лара. Или сам перестать искать.

ЛАРИСА . Тебе нужно поспать, Веня. Ты устал. Снова работал допоздна и просто устал. Утром все будет проще и понятнее. Утром всегда находится то, что теряется по ночам.

ВЕНИАМИН . Не знаю, может быть, и так. Только ведь не получится уснуть. Я пытался – бесполезно. А снотворного у меня нет. И не было никогда. Странно, да? У меня никогда не было снотворного, а я как будто проспал всю жизнь.

ЛАРИСА . Я помогу тебе уснуть, Веня. Пойдем со мной, пойдем в спальню.

Двойник одобрительно кивает. Вениамин и Лариса уходят. За ними уходит Двойник.

Сон первый

Спальня в квартире Вениамина и Ларисы. На двуспальной кровати лежат Вениамин, Лариса и Двойник. Лариса – в своей ночной рубашке, Вениамин и Двойник – в одинаковых майках и семейных трусах в горошек. Лариса лежит между мужчинами.

Вениамин беспокойно ворочается во сне, стягивая одеяло с Двойника. Двойник поднимается на кровати и начинает вытягивать из-под одеяла, в которое замотался Вениамин, длинную бечевку.

Лариса спит. Вениамин просыпается.

ВЕНИАМИН (сонно). Лара? Лариса?

Двойник качает головой. Тянет бечевку. Вениамин открывает глаза.

ВЕНИАМИН . Ты кто?

ДВОЙНИК ( продолжая тянуть бечеву ). Я.

ВЕНИАМИН . Но ведь я – это я.

ДВОЙНИК. И что это меняет?

ВЕНИАМИН. Если я это я, то ты…

ДВОЙНИК. Не так. Я – это ты. В той же мере, в какой ты – я. Только ты всегда хочешь большего, чем достаточно мне.

ВЕНИАМИН Четр тебя подери! Кто ты?

ДВОЙНИК (смеется) . Считай, что я твой сороковник.

Вениамин недоуменно оглядывается.

ВЕНИАМИН. Непонятно. Темно.

ДВОЙНИК. Мне хватает и света, и ясности.

ВЕНИАМИН. Для чего? ( Смотрит на бечевку, которую тянут из-под него .) Что ты делаешь?

ДВОЙНИК . Тяну.

ВЕНИАМИН. Бред какой-то!

Двойник качает головой, тянет бечевку.

ДВОЙНИК . Жизнь.

ВЕНИАМИН. Что ты тянешь?

ДВОЙНИК. Я же сказал: тяну жизнь.

ВЕНИАМИН . Мою?

ДВОЙНИК . Твою.

ВЕНИАМИН . У меня?

ДВОЙНИК (кивает). На себя. Я забираю твою жизнь.

ВЕНИАМИН . Зачем?

ДВОЙНИК. Потому что ты сам ее отдаешь. Потому что ты ее давно бросил. Потому что у тебя есть, что взять. Сейчас ты не можешь восстановить в памяти то, что было между фотографиями, которые ты показывал ей (кивает на Ларису) . А скоро не сможешь вспомнить и этот кусочек своей жизни.

Вениамин хватается за бечевку.

ВЕНИАМИН. Я смогу! Я вспомню! ДВОЙНИК. Как, если нечего будет вспоминать? Ты, который хочешь что-то помнить, уже уступил мне время, о котором у тебя не остается воспоминаний. Поэтому я и тяну твою жизнь на себя. Как одеяло. Уже много-много лет тяну.

Вениамин пытается бороться за бечеву, но запутывается в одеяле и явно проигрывает в этом «перетягивании каната».

ВЕНИАМИН. Не смей! Оставь!

ДВОЙНИК. А то что?

ВЕНИАМИН. Не смей этого делать! Слышишь?

ДВОЙНИК. А что сможешь сделать ты?

ВЕНИАМИН . Я…

ДВОЙНИК. Ты можешь только написать про меня романчик и всячески надо мной поиздеваться, но это будет неинтересная книга. Все книги про меня будут неинтересные и скучные. А про себя тебе писать нечего. Твоя жизнь становится моей.

ВЕНИАМИН (кричит). Нет! Она моя! Жизнь моя!

Беспокойно ворочается, но не просыпается Лариса.

ДВОЙНИК. Твоей жизни почти не осталось. Считай, что ты умер.

Двойник накидывает на шею Вениамину бечеву, начинает его душить.

ДВОЙНИК. Тебе уже сорок, а позади пусто. Это пустые сороковины по твоей жизни. Сороковины! Сороковины! Сороковины! (Смеется) .

Вениамин пытается освободиться и в то же время старается не выпустить бечеву из рук.

ВЕНИАМИН (хрипит) . Моя! Не отдам!

Кухня в квартире Вениамина и Ларисы. Стол, четыре стула, холодильник. На столе – нарезанные бутерброды и несколько книг. Вениамин в халате стоит у окна. Пьет чай. За окном дождь, слышны гудки машин. На одном из стульев сидит Двойник, которого не замечают. Двойник тоже пьет чай.

Входит Лариса в домашней одежде.

Двойник устраивается поудобнее, как в кресле кинотеатра.

ЛАРИСА. Завтракать будешь?

ВЕНИАМИН . Нет.

ЛАРИСА. Что у тебя на шее?

ВЕНИАМИН. Не знаю. Наверное, поцарапался во сне.

ЛАРИСА. Ты кричал ночью. Дети слышали. Таська перед школой спрашивала, что случилось.

ВЕНИАМИН. Снова дождь.

ЛАРИСА. Так и не поспал толком. Что-то приснилось?

Вениамин напрягается, пытаясь вспомнить.

ВЕНИАМИН. Не помню. Я даже своих снов не помню.

ЛАРИСА (вздыхает). Опять!

ВЕНИАМИН. Да, опять. Утро не очень помогает, Лара.

ЛАРИСА. Мужчины-мужчины… Я иногда поражаюсь, как много значения вы придаете незначительным вещам.

ВЕНЕАМИН. Пропавшая жизнь – это незначительная вещь?

ЛАРИСА. Ладно, ладно, не заводись, прости.