Ги Мопассан - Мюзотта

Петипре. Все обстоит благополучно, не угодно ли вам поэтому сыграть со мной партию на бильярде, господин Мартинель?

Мартинель. Еще бы не хотеть! Обожаю бильярд.

Леон (выходит на авансцену). Как и папа!.. Ведь всем известно, что любовь к бильярду переходит в страсть. И эта страстишка есть у вас обоих?

Мартинель. Что поделаешь, мальчик, когда человек уже немолод и без семьи, приходится утешаться такими развлечениями. Утром ловля рыбы, вечером бильярд — вот тебе уже два серьезных и увлекательных занятия.

Леон. Ох, уж эта рыбная ловля! Вставать спозаранку, сидеть на сыром берегу, под дождем и ветром, ради того, чтобы вытащить рыбешку величиной со спичку... И это может увлекать?

Мартинель. О, еще бы! Найдется ли на свете влюбленный, способный делать то же самое для женщины в продолжение десяти, двенадцати или пятнадцати лет своей жизни? Да он откажется от этого через две недели!

Г-жа де Роншар. Ах, конечно!

Леон. Что до меня... я бы не выдержал и недели!

Мартинель. Вот видите!

Петипре. Пойдемте, дорогой Мартинель. Хотите по пятидесяти?

Мартинель. Согласен! До скорого, госпожа де Роншар.

Г-жа де Роншар. И надоел же он со своим Гавром!

Мартинель и Петипре выходят в среднюю дверь.

Леон, г-жа де Роншар.

Леон. Славный он человек, господин Мартинель. Не слишком образованный, но такой веселый, такой прямодушный.

Г-жа де Роншар (садится налево). Ему недостает воспитания.

Леон (забывшись). А вам, тетя?

Г-жа де Роншар. Что ты сказал?

Леон (спохватившись и подходя к ней). Я говорю: а вам, тетя... Вам это хорошо известно... и вы можете судить об этом лучше, чем кто-либо... при вашем знании света.

Г-жа де Роншар. Конечно! Ты был слишком мал и не помнишь, но я в свое время часто бывала в свете, до моего разорения. Я даже имела успех. На одном балу в турецком посольстве, когда я была в костюме Саламбо[1]...

Леон. Вы — в костюме карфагенянки?

Г-жа де Роншар. Ну да, карфагенянки... И знаешь, я была очень интересна! Это было в тысяча восемьсот шестьдесят...

Леон (садясь около нее). Не надо дат! Я не требую дат.

Г-жа де Роншар. Не издевайся.

Леон. Я издеваюсь? Избави бог! Ну вот, хотя вы не желали этого брака, а я желал, и он совершился... то как хотите, но я доволен! Я сегодня торжествую, шумно торжествую. А завтра триумфатор исчезнет... и останется только маленький почтительный племянник, смирный-пресмирный. Ну, развеселитесь, тетя! Не такая уж вы злая, раз у вас при ваших небольших средствах хватило великодушия основать в Нейи больницу... для бездомных собак.

Г-жа де Роншар. Что ж поделаешь! Когда человек одинок, когда у него нет детей... Я так недолго была замужем!.. Что я такое по существу? Старая дева, и как все старые девы...

Леон. ...любите собачек...

Г-жа де Роншар. Так же, как ненавижу мужчин...

Леон. Вы хотите сказать, одного мужчину — вашего мужа. В этом вы правы.

Г-жа де Роншар. И если бы ты знал, ради какой женщины, ради какой девки он разорил и бросил меня!.. Ты никогда не видел эту женщину?

Леон. Простите... один раз, в Елисейских Полях. Я гулял с вами и с папой. Навстречу шли господин и дама, вы очень взволновались, ускорили шаг, лихорадочно дернули моего отца за руку, и я слышал, как вы сказали ему шепотом: «Не смотри! Это она!»

Г-жа де Роншар. А ты что сделал?

Леон. Я? Я посмотрел!

Г-жа де Роншар (вставая). И ты нашел ее отвратительной? Не правда ли?

Леон. Не знаю, мне было всего одиннадцать лет.

Г-жа де Роншар (переходя направо). Ты невыносим! Смотри, я тебя высеку.

Леон (вставая, льстиво). Ну хорошо, это в последний раз, честное слово! Обещаю не злить вас больше. Простите меня.

Г-жа де Роншар (делая вид, что уходит в среднюю дверь). Нет!

Леон. Да!

Г-жа де Роншар (возвращаясь). Нет! Если бы ты только дразнил меня, это еще не беда. Я умею защищаться. Но ты поступил неосторожно по отношению к сестре. А это посерьезней!

Леон, Неосторожно? Я?

Г-жа де Роншар (стукнув рукой по столику, стоящему направо). Да. Эта свадьба устроена тобой.

Леон (стукнув рукой по столику, стоящему налево). Верно. И я был прав! Я никогда не перестану говорить об этом.

Г-жа де Роншар (повторяя тот же жест). А я никогда не устану повторять, что вовсе не такого жениха нужно было Жильберте!

Леон (повторяя тот же жест). Кого же тогда нужно было Жильберте?

Г-жа де Роншар. Человека с положением, чиновника, врача, инженера.

Леон. Как бывает в театре?

Г-жа де Роншар. Так бывает и в жизни. И прежде всего — не красавца.

Леон. Так вы это ставите в вину Жану? Ах, тетя, какая нелепость, хотя в свете то и дело слышишь об этом. Мужчина не должен быть красивым! Что же, он должен быть уродом?

Г-жа де Роншар (садясь на табурет перед столом). Мой муж был красив, даже великолепен, настоящий гвардеец! Но я знаю, во что мне это обошлось.

Леон. Будь он уродом, ему это обошлось бы дороже. (Прерывая г-жу де Роншар, готовую выйти из себя.) К тому же Жан не красавец — он просто хорош собой. Он не фат, он прост. У него талант, растущий с каждым днем. Он несомненно попадет в академию. Ведь вам доставит удовольствие, когда он станет академиком? Это будет почище вашего инженера. Впрочем, все женщины, кроме вас, находят его очаровательным.

Г-жа де Роншар. Это-то я и ставлю ему в вину. Он слишком интересен. Он написал уже портреты многих женщин. И будет еще писать их. Женщины будут оставаться наедине с ним, в мастерской, целыми часами... А мы знаем, что происходит в мастерских!

Леон. Вы там бывали, тетя?

Г-жа де Роншар (уязвленная). О! (Спохватившись.) Ах, да, один раз, у Ораса Берне[2].

Леон. У баталиста!

Г-жа де Роншар. Наконец, я утверждаю, что все эти художники — неподходящий народ для судейской семьи, вроде нашей. Это приводит к катастрофе. Разве можно быть хорошим мужем, когда вокруг тьма женщин, которые только и делают, что раздеваются и одеваются! Клиентки, натурщицы... (Подчеркнуто.) В особенности натурщицы... (Встает.)

Леон молчит.

Я сказала: натурщицы, Леон.

Леон. Отлично слышу, тетя. Это тонкий и деликатный намек на биографию Жана. Ну так что ж! Одна из его натурщиц была его любовницей. Он любил ее три года, очень искренне любил...

Г-жа де Роншар. Как можно любить таких женщин!

Леон. Всякую женщину можно любить, тетя, а эта красавица заслуживала любви больше, чем кто-либо.

Г-жа де Роншар. Разве это достоинство для натурщицы — быть красивой! Это — ее ремесло.

Леон. Ремесло ремеслом, а красота — все-таки красота. Но она была не только красива, она была исключительно любящей, доброй и преданной...

Г-жа де Роншар. Тогда не надо было ее бросать!

Леон. Как, это вы говорите такие вещи? А ведь вы так цените общественное мнение! (Скрестив руки.) Значит, вы за свободную любовь, тетя?

Г-жа де Роншар. Какая гадость!

Леон (серьезно). Нет! С Жаном случилось то же, что и с многими другими. Встречают девятнадцатилетнюю девочку, влюбляются... живут с нею (спохватившись) ...вступают в связь, которая длится год, два, три — столько же, сколько длится аренда по желанию квартиранта. Потом наступает разрыв, иногда бурный, иногда спокойный, но редко мирный... А дальше люди расходятся в разные стороны... В общем, это вечно повторяется в жизни, и оттого это банально... Но история Жана стоит особняком: женщина оказалась поистине замечательная.

Г-жа де Роншар. О! О! Замечательная? Мадмуазель... (Запнувшись.) Как, собственно, зовут эту девицу? Я забыла. Мадмуазель... Мюз... Мюз...

Леон. Мюзотта, тетя. Крошка Мюзотта...

Г-жа де Роншар. Мюзетта[3]? Фу! Как это старо! Латинский квартал, жизнь богемы... (С презрением.) Мюзетта!

Леон. Да не Мюзетта, а Мюзотта. Через о... Мюзоттой ее прозвали за хорошенькую мордочку[4]. Вы понимаете? Мюзотта — этим все сказано.

Г-жа де Роншар (с презрением). Да... Мюзетта конца века, это еще хуже... Но Мюзотта — это ведь не имя!

Леон. Это только прозвище, тетя, прозвище натурщицы... Ее настоящее имя — Анриетта Левек.