Евгений Шварц - Одна ночь

Оля. Откуда он у тебя?

Нюся. Искала сегодня в комоде чулки. Смотрю, лежит, в папиросную бумагу завернутый, старый приятель. Я чуть не заплакала, так все припомнилось: школа, садик.

Оля. В садике зенитки стоят.

Нюся. Мне бабушка подарила этот мячик, когда я во второй класс перешла. А потом сама его и припрятала. Она ужасно свои подарки любит. Сыграем в трешки?

Оля. Давай, все равно.

Весь дальнейший диалог идет на игре в мяч.

Нюся (бросает мяч). Оля, тебе грустно?

Оля (отбивает мяч). Грустно.

Нюся. Оля, ты бедняжка?

Оля. Бедняжка.

Нюся. А где Валя Карпова?

Оля. В Иркутске.

Нюся. А где Мая Горленко?

Оля. В Ташкенте.

Нюся. А где Вася Мельников?

Оля. Не пишет.

Нюся. А где Маша Голдина?

Оля. Пропала.

Нюся. А мы их увидим?

Оля. Не знаю.

Нюся. Тебе умереть хочется?

Оля. Ни капельки.

Нюся. А бомбы это знают?

Оля. Им все равно.

Нюся. А чего тебе, Оля, хочется?

Оля. К маме на ручки. (Ревет, роняя мяч.) Дура, чего ты меня расстраиваешь!

Нюся. Ну, Оля, ну, Олечка, ну не надо. Ты сядь, сядь. Ну хочешь, я тебе что-нибудь страшное расскажу? А? Слушай. Слушаешь? Ну, вот и хорошо. Вот, значит, Олечка, сошел с ума один жилец из нашего дома. Ладно. Сошел он с ума и думает: дай-ка я всех в доме загублю, чтобы они меня боялись. Он не в квартире сошел с ума, а на службе. В учреждении. Ползет сумасшедший к дому, и такое у него, Олечка, нетерпение. Он даже воет. Пальцы ломает.

Оля. Ой, не надо.

Нюся. Такое нетерпение! Сейчас я, думает, со всеми вами расправлюсь! А они, ты знаешь, страшно сильные, сумасшедшие-то. И от нетерпения звонит он из всех телефонов по дороге. Звонит, а сказать ничего не может, только шепчет: береги-и-и-тесь, ваш ко-о-не-е-ец идее-ет!

Оля. Ой, не надо!

Нюся. Береги-и-и-тесь, ваш ко-о-не-е-ец идее-ет! Хорошо! И вот дополз он до нашего дома. Так.

Дверь с грохотом распахивается, и кто-то закутанный пробует войти, но не может и тихо опускается на пол на пороге комнаты. Девочки замерли в ужасе.

Шурик. Кто это? Вам кого нужно?

Оля. Нюся.

Нюся. Это женщина.

Закутанная женщина поднимается медленно. Опускает платок. Молодое, очень бледное лицо. Глаза полузакрыты.

Женщина. Ребята, помогите.

Нюся. Что такое с вами?

Женщина. Заболела. Помогите до квартиры дойти. (Опускается на стул.)

Оля. А что такое с вами? Где вы живете?

Женщина. Не могу вспомнить.

Нюся. Вы из нашего дома?

Женщина. Не знаю. Ой, как у меня сердце колотится. Слышите? Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!

Оля. Это радио стучит.

Женщина. Нет, это от температуры.

Нюся. Гражданка, гражданка! Она в обмороке… Держи её! Она упадет сейчас! Шурик! Беги найди управхоза и кого-нибудь из санзвена!

Шурик убегает.

Смотри, какая голова у нее горячая!

Оля. А пальцы как лед.

Нюся. Ты ее не знаешь?

Оля. Нет, по-моему, не знаю. А вдруг это она, которую ждет мать.

Нюся. А вдруг она умирает?

Оля. Гражданка! Гражданка!

Нюся. Держи крепко. Бежит кто-то!

Шурик вбегает.

Шурик. Не хотят верить мне. Идите вы.

Оля. Кто не хочет верить?

Шурик. Никто. Думают, я разыгрываю.

Оля. Допрыгался! Тут женщина умирает, а он не может объяснить.

Шурик. Я объяснял!

Оля. Смотри, я пульс не могу найти! Честное слово, не могу найти… Нет, вот он. Но все равно ей очень плохо, дурак ты…

Шурик. А я-то в чем виноват?

Распахивается дверь. Входит начальница санзвена Елена Осиповна Архангельская. Через плечо санитарная сумка.

Архангельская. Ну? Где она? Ах, так Соколов не соврал!

Шурик. Буду я врать…

Архангельская. Тише! Без грубостей. Помогите мне, Антипова и Лаврова. Так. Платок снимите. Соколов! Возле стенки складная койка. Быстро, без глупостей, возьми ее. Живо. Поставь там направо. Здесь теплее, чем в санпункте. Мы уложим ее здесь. Антипова! Возьми в сумочке нашатырный спирт. Не то! Ты суешь мне нашатырно-анисовые, корова. Тихо! Без грубостей! Гражданка! Гражданка!

Женщина (медленно поднимая голову). Который час?

Оля. Половина третьего.

Женщина. Мне три часа до смены.

Архангельская. Встаньте, милая. Встаньте, голубушка. Идите. Вот так. Антипова, Лаврова, берите ее под руки. Так. Вот сюда. Соколов, дай платок её. Сверни. Аккуратно сверни. Положи ей под голову вместо подушки. Как ты кладешь, косолапый! Ноги ей уложите! Вы! Ладно. Ну что, ну что, милая?

Женщина. Который час?

Архангельская. Рано, рано еще! Лежите! Соколов. Вот тебе ключ. Беги ко мне на квартиру. Открой. В передней стоят ширмы. Понял?

Шурик. Конечно.

Архангельская. Без дерзостей. Возьми и принеси сюда. Только скорей!

Шурик. Одна нога здесь, другая там.

Архангельская. Это не острота, а ослота. Ты не остришь, а ослишь.

Шурик убегает.

Антипова! Возьми тот столик. Осторожно, аккуратно.

Оля. Я осторожно.

Архангельская. По лестнице они летают как птички, а тут – как медведи.

Оля. Мы стараемся, Елена Осиповна.

Архангельская. Не ори! Давай сюда… Так. Графин с письменного стола, Лаврова. Ставь на столик. Не греми. Хорошо!

Входит Ольга Петровна.

Ольга Петровна. Ну вот, я все посты обошла с Иваненковым…

Архангельская. Тссс!

Ольга Петровна (понизив голос). Теперь отдохнуть сяду. Вот села. А почему надо тише, Елена Осиповна?

Архангельская. Здесь больная.

Ольга Петровна. Кто заболел?

Архангельская. Сначала надо привести человека в чувство. Ольга Петровна, а потом анкеты заполнять.

Ольга Петровна (тихо). Я думала, это кто-нибудь из знакомых.

Архангельская. Нет.

Вбегает Шурик с ширмой.

Почему так долго, Соколов?

Шурик. Домработница ваша не давала ширму. Говорит: этак она все перетащит в санзвено.

Архангельская. Ставь сюда ширму. Вот. Готово.

Шурик. Как вы наладили все скоро! Прямо как госпиталь.

Архангельская. Без подхалимства, пожалуйста. Такой мальчик – и уже подхалим.

Шурик. А зачем мне перед вами подхалимствовать?

Архангельская. Без хамства, пожалуйста! Тихо! Не беспокой больную. Выпейте, милая, это.

Женщина. Который час?

Архангельская. Выпейте, выпейте и лежите себе… (Выходит из‑за ширмы.) Над чем вы смеетесь, Ольга Петровна?

Ольга Петровна. Я не смеюсь, Елена Осиповна! Я улыбаюсь.

Архангельская. Не ощущаю разницы.

Ольга Петровна. А это время для меня самое лучшее, Елена Осиповна! За день набегаешься, настрадаешься, надрожишься, растревожишься, и вот ночью, слава Богу, на голову находит туман.

Архангельская. Какой туман?

Ольга Петровна. Сон. Все мне чудится, чудится…

Архангельская. Галлюцинация?

Ольга Петровна. Нет, зачем. Просто сон. Вот, например, чудится мне, будто там за дверью ждет сестренка меня. Маша. Молоденькая, как прежде. И пойдем мы с нею сейчас на речку, в купальню.

Архангельская. На речке сейчас лед, лед, Ольга Петровна. Учтите – лед!

Ольга Петровна. А мне чудится мирное время, лето, дорожка через рощу, пирожки…

Быстро входит Иваненков.

Иваненков. Опять где-то кружит, подлец. Кружит над городом.

Архангельская. Будьте любезны не шуметь.

Иваненков. А что такое?

Архангельская. Здесь больная.

Иваненков. Знаете, кого стукнуло в начале тревоги, когда наш дом качало? Алексей Алексеевича!

Ольга Петровна. Кто это?

Иваненков. Управхоз домохозяйства двести шестьдесят. Вы его помните, он прибегал у меня керосин занимать для летучих мышей. Такой оратор, такой активист был, бедняга. По квартплате на первом месте был он.

Ольга Петровна. И вот убило его?

Иваненков. Нет, жив. А от дома одни кирпичи остались… Только прошлым летом провел Алексей образцовый капитальный ремонт. Сколько сил, сколько риску, сколько догадки, сколько души положил. Его даже премировать думали. А теперь лежит весь дом грудой. А управхоз возле стоит, за голову держится. А я ему говорю: бодрей, бодрей, Алеша, а он ни слова.