Ги Мопассан - Мюзотта

Бабен (смотря на больную). Вот еще безумие — захотела перейти на шезлонг! Ведь врач говорил, что от одного этого она может помереть.

Г-жа Флаш (садясь с левой стороны стола). Я ее понимаю. Знаете, когда привязана к человеку, можно сделать любую глупость. А если женщина кокетлива, — вам-то, кормилица, деревенским, это незнакомо, — так это уж свойство души, все равно как набожность. Вот ей и захотелось немножко принарядиться. Она боялась, что будет неинтересной, понимаете? Мне пришлось расчесать ей волосы, уложить их, навести красоту, как говорится.

Бабен. Уж эти парижанки!.. До самого-то конца им надо франтить! (Пауза.) А придет ее барин?

Г-жа Флаш. Не думаю. Мужчины не очень-то любят, когда прежние зовут их в такие минуты. Вдобавок он сегодня женится, бедняга!

Бабен. Дело дрянь!

Г-жа Флаш. Вы правы!

Бабен. Уж, конечно, не придет. Пошли бы вы в такой день навестить мужчину?

Г-жа Флаш. Если бы очень любила, пошла бы.

Бабен. Даже если бы в этот день выходили за другого?

Г-жа Флаш. Даже тогда. Это меня растрогало бы, доставило бы сильное ощущение. Я люблю сильные ощущения!

Бабен. Ну, а я-то уж не пошла бы. Нет, нет, не пошла бы. Я побоялась бы растревожить себя.

Г-жа Флаш. Доктор Пеллерен уверен, что он придет.

Бабен. Вы хорошо знаете врача?

Г-жа Флаш. Доктора Пеллерена?

Бабен. Да. Больно он франтоват.

Г-жа Флаш. Да, это франт, франт... но вместе с тем хороший врач. А какой чудак! Чудак и кутила! Вот уж кто умеет устроить себе приятную жизнь! Недаром он врач Оперы!

Бабен. Такой пустозвон и кривляка?

Г-жа Флаш. Пустозвон! Не часто встретишь такого пустозвона! А уж как любит женщин, ах-ах! Правда, и другие врачи такие же! Я на них насмотрелась в Опере.

Бабен. В Опере?

Г-жа Флаш. Я восемь лет была танцовщицей. Да, я самая. Я танцевала в Опере.

Бабен. Вы, госпожа Флаш?

Г-жа Флаш. Да. Мама была акушеркой и научила меня своему ремеслу, а в то же время и танцам: всегда нужно иметь две тетивы на луке[6], — так она говорила. С танцами, видите ли, можно далеко пойти, если только не любишь вкусно покушать, а я, к сожалению, это как раз любила. В двадцать лет я была, как былинка, тоненькая, гибкая! Но потом разжирела, отяжелела, стала страдать одышкой. А когда мама умерла, у меня уже был акушерский диплом, и я забрала себе ее пациенток, прибавив к званию слова «акушерка Оперы»: я ведь у них у всех принимаю. Меня там очень любят. Когда я была танцовщицей, меня звали мадмуазель Флакки Первая.

Бабен. Мадмуазель?.. Вы, значит, потом вышли замуж?

Г-жа Флаш. Нет, но акушерке всегда следует называться мадам — так солиднее. Это внушает больше доверия. А вы, кормилица, откуда? Ведь вы только что появились. Вас наняли, не спросив моего совета.

Бабен. Я из-под Ивето.

Г-жа Флаш. В первый раз кормите?

Бабен. В третий. У меня было две девочки и мальчик.

Г-жа Флаш. Кто ваш муж? Крестьянин? Или садовник?

Бабен (простодушно). А я девица.

Г-жа Флаш (смеясь). Девица, а троих уже родила? Поздравляю вас. Из молодых, да ранняя. (Чокаясь с ней.) За ваше здоровье!

Бабен. И не говорите. Я тут ни при чем. Это уж воля божья! Тут ничего не поделаешь.

Г-жа Флаш. Вот простота! А когда вернетесь домой, глядишь, и четвертый будет?

Бабен. Все может статься.

Г-жа Флаш. Чем же занимается ваш любовник? Он-то у вас один?

Бабен (с возмущением). Всегда был только один. Честное слово! Разрази меня бог! Он официант в кафе в Ивето.

Г-жа Флаш. Красивый парень?

Бабен (с гордостью). Еще бы не красивый. (Доверительно.) Если я вам все это говорю, так только потому, что вы акушерка, а говорить акушерке об этих делах — все равно как священнику в исповедальне. Ну, а у вас, госпожа Флаш, раз вы в Опере танцевали, уж у вас-то, наверно, немало было полюбовников и ухажеров?

Г-жа Флаш (польщенная, мечтательно). Были кое-кто.

Бабен (смеясь). А с вами никогда не случалось... такой беды? (Показывает на колыбель.)

Г-жа Флаш. Нет.

Бабен. Как же вы так?

Г-жа Флаш (вставая и подходя к камину). Наверно, потому, что я акушерка.

Бабен. А я знаю одну, у которой было пятеро.

Г-жа Флаш (презрительно). Значит, она не была парижанкой.

Бабен. Что правда, то правда. Она была из Курбевуа.

Мюзотта (слабым голосом). Никого еще нет?

Г-жа Флаш. Просыпается. Мы здесь. (Складывает ширмы, закрывавшие шезлонг.)

Мюзотта. Он еще не пришел?

Г-жа Флэш. Нет.

Мюзотта. Придет слишком поздно... Боже мой! Боже мой!

Г-жа Флаш. Глупости... Он придет!

Мюзотта. А малютка... Мое дитя?

Г-жа Флаш. Спит, как ангел.

Мюзотта (посмотрев на себя в ручное зеркало). Такая, как сейчас, я его не испугаю. Ах, боже! Мой малютка! Я хочу посмотреть на него.

Г-жа Флаш. Если я его вам принесу, он проснется; а скоро ли он заснет снова?

Мюзотта. Придвиньте колыбельку.

Г-жа Флаш делает отрицательный жест.

Да, да!..

Г-жа Флаш и кормилица тихонько подвигают колыбель.

Ближе, еще ближе... Чтобы я как следует видела мое сокровище! Дитя мое, дитя мое! И я должна его покинуть, должна умереть! Боже мой, как это печально!

Г-жа Флаш. Да не мучьте себя, вы совсем не так плохи. Я видела, как поправляются еще более тяжело больные. Ну вот, вы его и разбудили, Давайте отнесем колыбель, кормилица. (Они ставят колыбель на прежнее место. Кормилице.) Оставьте, оставьте, это уж мое дело! Только я и могу его успокоить. (Садится около колыбели и напевает, укачивая ребенка.)

Бабен (в глубине сцены, около камина, пьет сахарную воду и набивает карманы сахаром; про себя). Про жратву нечего забывать. Да и на кухне, я заметила, осталось жареное мясо; надо и с ним перемолвиться. Прямо подыхаю с голоду!

Г-жа Флаш (продолжая петь, тише).

Мюзотта (стонет, потом говорит лежа). Уснул?

Г-жа Флаш (подходя к ней). Да, мадмуазель. Как ангелочек! Знаете, что я вам скажу? Вы еще отведете этого молодого человека под венец. Девочка моя, ваш крошка — прелесть, я от него без ума.

Мюзотта. Вы находите, что он хорошенький?

Г-жа Флаш. Честное слово акушерки, я не часто принимала таких хорошеньких. Мне, право-таки, приятно сознавать, что через мои руки прошел такой душка.

Мюзотта. Подумать только, что, может быть, через несколько часов я не буду больше видеть его, смотреть на него, любить его!

Г-жа Флаш. Нет, нет! Вы напрасно вбили себе это в голову.

Мюзотта. Ах, я хорошо знаю! Я слышала, как вы говорили с кормилицей. Я знаю, что скоро конец, — может быть, нынче ночью. Разве доктор написал бы Жану, чтобы тот пришел сегодня вечером, в день своей свадьбы, если бы я не была безнадежна?

Звонок.

(Вскрикивает). Ах, вот и он! Это он! Скорей отоприте, госпожа Флаш. Скорей, скорей, скорей! Ах, боже мой, как мне больно! (Она смотрит на дверь, в которой исчезла акушерка.)

Появляется доктор Пеллерен, элегантный, во фраке, с белым галстуком.

Те же, доктор.

Мюзотта (с отчаянием). Ах, не он!

Доктор (подходя к Мюзотте). Он еще не пришел?

Мюзотта. Он не придет.

Доктор. Придет, я в этом уверен. Я его знаю.

Мюзотта. Нет.

Доктор. Клянусь вам! (Поворачивается к г-же Флаш). Он ведь ничего не ответил?

Г-жа Флаш. Нет, господин доктор.

Доктор. Придет. А как она?

Г-жа Флаш. Немного отдохнула.

Мюзотта (сильно волнуясь). Все кончено, все кончено... Я чувствую, не будет мне покоя, пока он не придет или пока я не усну навеки, не повидав его!

Доктор. Он придет. А потом вы заснете до завтрашнего утра.

Мюзотта. Вы бы не заставляли его прийти сегодня вечером, если бы я могла подождать до завтрашнего утра! (Звонок. Мюзотта вскрикивает и лепечет.) Если это не он, если не он, я погибла.