Альбер Камю - Калигула

Калигула (смеясь). Ну, что вы думаете об этом? Терпение – вот в чем штука. Признаюсь вам, оно-то больше всего меня в вас и восхищает. А теперь, господа, я вас больше не задерживаю. Керея больше не нуждается в вашем присутствии. Но Цезония пусть остается. Лепидий и Октавий тоже. И Мерея. Мне хотелось бы с вами обсудить вопросы организации моего публичного дома. Он доставляет мне много хлопот.

Остальные медленно выходят. Калигула провожает Муция взглядом.

Керея. Я к твоим услугам, Кай. Что случилось? Плохой персонал?

Калигула. Нет, но малы доходы.

Мерея. Нужно поднять тариф.

Калигула. Ты упустил прекрасный случай помолчать, Мерея. В твоем возрасте такие вопросы не должны тебя беспокоить. Кроме того, я не спрашивал твоего мнения.

Мерея. Тогда зачем ты приказал мне остаться?

Калигула. Затем, что мне скоро будет нужен бесстрастный взгляд.

Мерея отходит.

Керея. Если бы я мог говорить об этом с необходимой страстью, Кай, я бы советовал тарифы не трогать.

Калигула. Ну, посмотрим. Но мы должны восстановить доход. Я уже рассказал свой план Цезонии, и она вам его сейчас изложит. Что до меня, то я выпил лишнего, и мне что-то хочется спать. (Ложится и закрывает глаза. )

Цезония. Это совсем просто! Калигула учредил новую награду.

Керея. Не вижу связи.

Цезония. И все же она есть. Эта награда представляет собой орден гражданского героизма. Ее получат те граждане, которые будут особенно часто посещать публичный дом Калигулы.

Керея. Великолепно.

Цезония. Мне тоже так кажется. Награды будут присуждаться каждый месяц согласно количеству предъявленных входных билетов. Граждане, не удостоившиеся награды в течение года, будут высланы или казнены.

Третий патриций. Почему – "или"?

Цезония. Калигула сказал, что это не имеет значения. Главное то, что он сможет выбирать.

Керея. Браво! Наконец-то решился вопрос с публичной казной.

Геликон. И заметьте – в соответствии со всеми требованиями морали. Лучше установить твердую расценку на порок, чем драть три шкуры с добродетели, как это делают при республиканском образе правления.

Калигула приоткрывает глаза и смотрит на старого Мерею, который, стоя поодаль, достает флакон и отпивает из него глоток.

Калигула (все еще лежа). Что ты пьешь, Мерея?

Мерея. Это от астмы, Кай.

Калигула, расталкивая остальных, подходит к нему и принюхивается.

Калигула. Нет. Это противоядие.

Мерея. Что ты, Кай! Ты смеешься? У меня кашель по ночам, и я давно лечусь.

Калигула. Итак, ты боишься, что тебя отравят.

Мерея. Моя астма…

Калигула. Нет. Давай называть вещи своими именами: ты боишься, что я тебя отравлю. Ты меня подозреваешь. Ты шпионишь за мной.

Мерея. Клянусь всеми богами, нет!

Калигула. Ты меня подозреваешь. Ты в некотором роде не доверяешь мне.

Мерея. Кай!. .

Калигула (жестко. ) Согласись. (Веско. ) Принимая противоядие, ты приписываешь мне намерение тебя отравить.

Мерея. Да… то есть, я хочу сказать… нет…

Калигула. С тех пор как ты вбил себе в голову, что я решил тебя отравить, ты делаешь все возможное, чтобы противиться моей воле.

Молчание. С самого начала этого диалога Цезония и Керея уходят в глубь сцены. Оставшись в одиночестве, Лепидий с тревогой следит за развитием действия.

Калигула (все более упирая на слова. ) Тут возможны два преступления, что рождает альтернативу, из которой тебе не выпутаться. Или я не хотел тебя убить, и ты несправедливо подозревал меня. Меня – своего императора! Или же я этого хотел, и ты, насекомое, смел противиться моей воле. (Пауза. Калигула удовлетворенно рассматривает старика. ) Ну что, Мерея, логично?

Мерея. Твоя логика безупречна, но неприменима к этому случаю.

Калигула. И третье преступление: ты считаешь меня дураком. Слушай теперь хорошенько. Из этих трех преступлений только второе делает тебе честь: приписав мне определенное решение, ты противишься ему. Это делает тебя заговорщиком. Стало быть, ты предводительствуешь людьми, ты – революционер. Это хорошо. (Грустно. ) Я очень тебя люблю, Мерея. И потому ты будешь осужден за твое второе преступление. Ты умрешь достойно – за то, что был революционером.

В продолжение этой речи Мерея все больше съеживается на своем сиденье.

Не благодари меня. Все в порядке вещей. Держи. (Подает ему флакон. Миролюбиво. ) Выпей. Это яд.

Мерея, дрожа от рыданий, отрицательно трясет головой.

Калигула (с нетерпением). Давай, давай.

Мерея пытается бежать. Калигула молниеносным прыжком настигает его. Валит на низкое сиденье, после недолгой борьбы впихивает ему флакон между зубов и ударом кулака разбивает его. Краткая конвульсия. Мерея умирает. По лицу его течет кровь, смешанная с ядом. Калигула поднимается м машинально вытирает руки. Цезонии, подавая осколок пузырька Мереи.

Что это? Противоядие?

Цезония (спокойно). Нет, Калигула. Это лекарство от астмы.

Калигула (глядя на Мерею, после паузы). Это ничего не значит. Все идет к одному. Немного раньше – немного позже…

Быстро выходит с деловым видом, вытирая на ходу руки.

Лепидий (подавленно). Что же делать?

Цезония (просто). Я думаю, для начала убрать тело. На него страшно смотреть.

Керея и Лепидий берут тело и уносят его за кулисы.

Лепидий (Керее). Придется действовать быстро.

Керея. Потребуется двести человек.

Входит Сципион. Заметив Цезонию, хочет уйти.

Цезония. Иди сюда.

Сципион. Чего тебе?

Цезония. Подойди ко мне.

Берет его за подбородок и смотрит ему в глаза. Пауза.

(Холодно. ) Он убил твоего отца?

Сципион. Да.

Цезония. Ты его ненавидишь?

Сципион. Да.

Цезония. Ты хочешь его убить?

Сципион. Да.

Цезония (отпуская его). Почему ты мне это говоришь?

Сципион. Потому что я ничего не боюсь. Есть два способа покончить с этим делом: убить его или самому быть убитым. Впрочем, ты меня не предашь.

Цезония. Ты прав; я тебя не предам. Но я хотела бы кое-что сказать тебе. Вернее, я хотела бы поговорить с тобой о главном, что в тебе есть.

Сципион. Главное во мне – моя ненависть.

Цезония. Выслушай меня. Я хочу сказать тебе одну вещь, которая одновременно и сложна и очевидна. Но если ты поймешь ее, она бесповоротно переменит мир – только она способна это сделать.

Сципион. Ну? говори.

Цезония. Подожди. Вначале представь себе искаженное лицо твоего отца, которому вырвали язык. Представь его рот, наполненный кровью, и звериный вой, когда его пытали.

Сципион. Да.

Цезония. Теперь представь Калигулу.

Сципион (с ненавистью). Да.

Цезония. А теперь слушай: попытайся его понять.

Выходит, оставив Сципион а в растерянности. Входит Геликон.

Геликон. Сейчас вернется Калигула. Желаете ли вы остаться и отобедать, поэт?

Сципион. Геликон, помоги мне.

Геликон. Это небезопасно, голубчик. К тому же я ничего не смыслю в поэзии.

Сципион. Ты мог бы мне помочь. Ты многое знаешь.

Геликон. Я знаю, что дни идут, и нужно успеть наесться. Я знаю также, что ты бы мог убить Калигулу… и что он не имел бы ничего против.

Входит Калигула. Геликон выходит.

Калигула. А, это ты.

Останавливается словно в нерешительности.

Я давно тебя не видел. (Медленно приближается. ) Чем ты занимаешься? Все еще пишешь? Мог бы ты показать мне свои последние стихи?

Сципион (неловко, словно колеблясь между ненавистью к Калигуле и каким-то, ему самому непонятным чувством). Я написал поэму, Цезарь.

Калигула. О чем?

Сципион. Не знаю, Цезарь. Может быть, о природе.

Калигула (преодолев неловкость). Прекрасная тема. И обширная… А какое тебе дело до природы?

Сципион (овладев собой, иронически). Она утешает меня, когда я вспоминаю, что я не Цезарь.