Виктор Лихачев - И матерь их Софья

Картина третья.

Служебная комната в следственном изоляторе. В ней только Рощина. Открывается дверь, милиционер вводит Прокофьева. У него под глазом синяк. Николай и Вера Ивановна устремляются навстречу друг к другу, но останавливаются. Милиционер. (Прокофьеву). Подследственный, вам разрешается свидание. Десять минут. (Рощиной). Вера Ивановна, только ради вас. (Вздыхая). Ну и времечко настало! Какие выродки наших детей учат. (Уходит). Рощина. Ну, здравствуй.

Прокофьев. Здравствуйте, Вера Ивановна. Рощина. Я так и знала, ни к чему хорошему твоя жизнь привести не могла. Что молчишь? Ты никогда за словом в карман не лез. Ох, и натворил ты бед! (Замечает синяк). Откуда это?

Прокофьев. Праведный гнев народных масс. Рощина. Тебя били?

Прокофьев. Пустяки, один лейтенант приложился. Девочку могли бы спасти, если бы... я не уехал. Она еще десять минут жила. (Кусает губы). Спасибо, что пришли. Я пойду.

Рощина. Вот этого я не могу понять. Как ты мог уехать, как мог их там бросить? Что голову опустил? Стыдно? А как мне теперь людям в глаза смотреть? Как? Нет, ты не отворачивайся, жалкий трус. Я своей любимой подруге, маме твоей, когда она умирала, поклялась, что человеком тебя сделаю. Выучу, женю, на ноги поставлю. Поставила. Что, оказывается женщину круглой дурой легче назвать, чем за свою вину отвечать? Что молчишь?

Прокофьев. Выходит, легче. Рощина. Ты хоть понимаешь, что натворил? Не отворачивайся. Я хочу в глаза твои посмотреть, как весь город завтра на суде будет в мои смотреть и спрашивать меня, как я такого подонка вырастила. (Прокофьев поднимает глаза и смотрит на Рощину, смотрит долго. Вдруг она отшатнулась). Это... это не ты сделал?! Коля. Не молчи. Не молчи. Ответь мне. Ты плачешь? Господи, да что же это. Я... да я сейчас весь Одуев вверх тормашками подниму, я к начальнику милиции пойду, приведу его сюда, ты все расскажешь. Всю правду. (Идет к дверям, чтобы позвать милиционера).

Прокофьев. Не надо, мама. Рощина. (Остановившись и медленно обернувшись). Что ты... сказал? Прокофьев. Не надо, мама. Я прошу тебя, любимая моя. Это действительно был не я, но об этом никто, слышишь, никто не должен знать. Пообещай мне. Рощина. Ильин с Томкой... Нет, ничего я не буду обещать. Прокофьев. Помнишь, когда мне восемь лет было, я на спор пластилин съел. Вечером подскочила температура: сначала тридцать девять, потом сорок, а затем я умер. В доме крик, плач, а ты, схватила меня и как была, в легком платье, босиком побежала в больницу. А на улице минус двадцать... Помнишь? Рощина. Нет, я в тапочках побежала, сапоги некогда было обувать. Но тапки бежать мешали, вот я их и скинула... ( Прокофьев бросается к ней. Они долго стоят в объятиях, продолжая свой разговор).

Рощина. Сыночек мой. Прокофьев. Мама... мне страшно. (Плачет). Завтра будет суд. Родители этих детей... они придут... бедная моя мама. Я не хочу, чтобы ты там была. Рощина. А вот этого я тебе обещать не могу. Пятнадцать лет назад ты тоже для всех умер, а я с этим не могла смириться. И я успела тогда. Прокофьев. Не приходи. Не рви свое сердце.

Рощина. Боишься, что все расскажу? Но ведь ты мне этого никогда не простишь. Да? Молчишь. Значит, не простишь... Родной мой, не бойся. Мы с тобой сильные. Мы выдержим завтра... все выдержим.

Прокофьев. Не приходи, прошу тебя. Я один должен пройти это. Рощина. Завтра в зале будет море ненависти. По городу собирают подписи... Требуют... смертной казни для тебя... Завтра ты будешь смотреть в мои глаза... И мы будем разговаривать друг с другом.

Прокофьев. Ты же знаешь, дорогая моя, это невозможно. Рощина. Ты сам не знаешь. Когда я бежала с тобой на руках по пустынному замерзшему Одуеву, то разговаривала с тобой. И ты услышал меня, потому остался жив. И никто не убедит меня в том, что ты выжил только благодаря уколу в сердце. Никто. И завтра ты услышишь меня, услышишь, как стучит мое сердце. Прокофьев. Дорогая моя. Хорошая. Ты будешь... ждать, если... если... Рощина. Буду. А если приговорят... тогда не обессудь, хоть прокляни меня - все расскажу.

Прокофьев. (Ласково гладит ее по голове). А я скажу, что все это ты придумала. Кто в нашем Одуеве не знает, что ты заменила мне мать. Рощина. Думаешь, не поверят? А Ильин, а Томка... они подтвердят. Прокофьев. Наивная, добрая моя мамочка.

Рощина. Ты считаешь, они смогут спокойно жить после этого? Прокофьев. Не знаю. Сейчас меня волнуешь только ты... Обещай мне, что обязательно дождешься меня.

Рощина. Только ради этого я буду теперь жить. Прокофьев опускается на колени.

Прокофьев. Прости меня... Если сможешь. За боль эту, за все... (Оба плачут). Заходит милиционер.

Милиционер. Все, свидание закончено. Подследственный Прокофьев на выход. Вы что, не слышите меня? На выход, я сказал.

Рощина. Не кричите на моего сына, прошу вас. Милиционер. Вера Ивановна, не положено. Да и какой он вам... простите. Я приду через...

Прокофьев. (Поднимаясь). Не надо Лучше сейчас. (Идет к двери, все время оглядываясь на Рощину. У дверей он останавливается). Мама, скажи что-нибудь на прощание.

Рощина. (Неожиданно твердым голосом). Ты принял решение. Будь сильным. (Прижимает руки к сердцу). Пока оно бьется, ты здесь, сынок. Конец первой части.

Часть вторая.

Действие четвертое. Картина первая.

Прошло пятнадцать лет. Кабинет директора школы Войтюк. Она разговаривает по телефону. После стука в дверь входит Прокофьев. В руках у него две большие сумки.

Прокофьев. (Несмело). Здравствуйте! Войтюк. (Продолжая говорить по телефону, показывает ему рукой, чтобы он подошел поближе). А я сказала, что не дам больше ребят. У них экзамены на носу... Причем здесь патриотизм? Понятно, понятно. Вы то же самое отделу культуры скажите, они там за это деньги получают. Нет, Галина Ивановна, не за патриотизм, а за культуру, которую должны в массы нести. А то, чуть кто приезжает, выручайте, Ирина Леонидовна, пусть ваши ребята выступят... В доме культуры куча кружков на бумаге числится, а работает одна Филатова - в свободное, заметьте, от работы время. Сама и костюмы шьет, и новые песни по деревням ищет. Вы бы замолвили словечко, премию ей хоть какую выбили... Понятно, понятно. Портнов и Ильин крупного инвестора везут. Ну и флаг им в руки. Пусть на завод его сразу и везут. Холуйствовать зачем? Сколько можно бисер перед ними метать? А вот кричать не надо. Ой, уже испугалась. Хоть сейчас, только много ли ты найдешь охотников на мое место... Правильно вам сказал один человек когда-то. Да так, ни о чем. Да пусть хоть губернатор звонит. Пока. (В сердцах бросает трубку. Прокофьеву). Вы чей родитель?

Прокофьев. Собственно, ни чей. Войтюк. ( Бросает взгляд на сумки). Коробейник, что ли? Подождите, когда кончатся уроки, может наши учителя что-то купят. (Начинает набирать по телефону номер. Вдруг замечает, что человек не вышел из кабинета). Я неясно объяснила? Идите, не мешайте работать. Здесь школа, а не барахолка. Прокофьев. Вообще-то, я хотел подарить, (После небольшой паузы), Ирина Леонидовна.

Войтюк. Подарить. Что ж это очень похва... (Трубка падает из ее рук). Прокофьев? Пришел? Коля! (Опрокидывая все на ходу, бросается к нему на шею). Пришел, пришел, пришел. Радость-то какая! Ты прямо с дороги? Голодный наверное? Пойдем в столовую. Нет, это правда ты? Сейчас всех наших позову... А как Самсонов будет рад. Давай ему позвоним. Он же у меня теперь в газете работает. Два учителя в семье - это голодная смерть в наше время... Почему ты молчишь? Прокофьев. Наслаждаюсь... твоим голосом.

Войтюк. Что, постарела? Прокофьев. Расцвела.

Войтюк. Смеешься? Прокофьев. Не поверишь, но я уже отвык.

Войтюк. От чего? Прокофьев. Смеяться. Можно сказать, разучился. (Войтюк смотрит ему прямо в глаза). И что ты в них прочитала?

Войтюк. Врешь, Прокофьев. Не разучился. Не смеются только сломленные. Прокофьев. Выходит, я не сломался? Впрочем, это не моя заслуга. Войтюк. А чья же?

Прокофьев. Мамы Веры. Войтюк. Не дождалась она, совсем немного не дождалась... Прокофьев. Ну вот, теперь заплакала. Ураган ты, Войтючка. Войтюк. Петя называет стихийным бедствием.

Прокофьев. Точно. Прав был Заславский: с таким темпераментом надо было тебе в театр идти.

Войтюк. Мой театр - школа. Вера Ивановна меня за руку взяла и привела сюда. На следующий день после суда. А сама собрала свои вещи - и ушла. Я ей предлагала несколько часов оставить, чтобы хоть немножко на людях быть. Отказалась. И больше ни ногой в школу.

Прокофьев. Почему? Войтюк. Может быть оттого, что когда в школу приходили подписи собирать, чтобы тебя... к высшей мере приговорить, многие подписали. Это для нее ударом стало. Прокофьев. Не надо.

Войтюк. Что - не надо? Прокофьев. Ты же хотела мне назвать тех, кто тогда подписался. Не делай этого, пожалуйста.

Войтюк. Но почему? Прокофьев. Ира, для меня важнее то, что ты и Петя свои подписи не поставили. Войтюк. Да о чем ты говоришь? Если хочешь знать, меня все это время совесть мучила.

Прокофьев. Это еще почему? Войтюк. Ну, как же? Не уведи я тогда Петю, - он ведь еще хотел хересу выпить, ничего бы и не случилось. Не сел бы ты тогда на этот треклятый мотоцикл. Прокофьев. Что проку ворошить прошлое, Ирина Леонидовна? Не надо себя корить. Поверь, цепочка под названием "если бы", которая выстроилась в тот вечер, была очень длинной... (После паузы). А вам с Петей я благодарен: за посылки, за то, что сына Николаем назвали, а меня в крестные отцы записали, зато, что все эти пятнадцать лет чувствовал, что есть на свете люди, которым я дорог таким, какой я есть.