Александр Червинский - Счастье моё

СЕМЕН. Смотри, что принес. (Вытащил из кармана и развернул плоский пакетик.)

ВИКТОРИЯ. Что это?

СЕМЕН. Цикля. Инструмент для ремонта паркета. Чтоб он блестел как зеркало.

ВИКТОРИЯ. Какой ты молодец! Запомнил!

СЕМЕН. А ты меня ни разу не навестила.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, ну подумай, получилось бы, что я навязываюсь. Зато Анечка каждый день тебя навещала. Я и подумала, что у тебя с ней всё очень-очень хорошо… Вот рабочая одежда наших маляров. Ты можешь переодеться.

СЕМЕН. То, что она ко мне ходила, ровным счетом ничего не значит. Но я отдаю должное её упорству.

ВИКТОРИЯ. У нас в, детском доме все такие. Сенечка, чтоб не забыть: ты никому не рассказывал, что у нас с тобой было в ту ночь?

Семен ворошил груду спецодежды.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Рассказывал. Он же всегда говорит правду.

ВИКТОРИЯ. Вот эти брючки, миленький, тебе будут как раз. Ну, переодевайся, скоренько…

СЕМЕН (начал переодеваться). Я вижу, у Ани руки всё время в какой-то краске. Я ей говорю: ты б хоть руки вымыла, в больницу все-таки ходишь. Она хихикает. Оказывается, краска несмываемая. Потом боцман мне рассказал, что она брала в дом работу по окраске тканей через трафарет, чтобы покупать мне фрукты.

ВИКТОРИЯ. Боцман рассказывал? Значит, он с ней с тех пор встречается?

СЕМЕН. Конечно, встречается. И с ней и со мной. Мы дружим втроем. Я всю палату кормил яблоками, но она, Вика, этим не добилась ничего. Я сказал ей, что буду с тобой.

ВИКТОРИЯ. Главное, что ты уже здоровенький, Сенечка. Ты сначала мусор отгреби от ботанического кабинета. Здесь у нас будет образцово-показательный паркет… Я хочу, чтоб Оскар Борисович просто ахнул.

СЕМЕН (принялся за работу). А Лидия Ивановна когда заболела?

ВИКТОРИЯ. Через месяц после того, как ты здесь был. Она, бедненькая, из любви ко мне так хотела найти виновника! Но я тебя не выдала. А потом случилась эта беда. На меня пришла в гороно анонимка, что я из школы устроила дом свиданий. И, между прочим, было точно указано число, когда ты здесь ночевал. К счастью, имени твоего не было. Ума не приложу, кто мог написать. Тебя же никто тогда не видел, и я никогда никому о тебе не говорила. После собрания Лидочка Ивановна вошла ко мне в ботанический кабинет и у нее сделался приступ. И инсульт… Ты, знаешь, Сенечка, боли она совершенно не чувствовала. Она просто не могла говорить. Только чуточку-чуточку шевелила губами. Кроме меня, никто не мог её понять.

СЕМЕН. Сволочи. Кто же это написал?

Семен нагрузил носилки мусором, и, они с Викторией понесли их к открытому окну, чтобы, выбросить мусор на задний двор.

ВИКТОРИЯ. Фактически она умерла из-за этой анонимки.

СЕМЕН. У нее было больное сердце?

ВИКТОРИЯ. Если б не анонимка, она могла бы жить еще долго-долго. А исполком решение нашего собрания не утвердил, потому что беременного человека на улицу не выгоняют. И к Оскару Борисовичу меня прописать не могли. Там в комнате уже пять человек – две семьи. И я осталась здесь.

СЕМЕН. Жалко Лидию Ивановну.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Жалко, что мы с тобой не встретились.

Большой кусок пола у ботанического кабинета был уже очищен от мусора. Виктория смочила паркет водой. Семен, стоя на коленях, начал работать циклей.

СЕМЕН. А как пацаны реагируют? Представляю, что ты вынесла…

ВИКТОРИЯ. Они такие смешные. Сперва, когда они увидели, что со мной происходит, они стали подбрасывать мне на стол всякую аптечную дрянь. Это естественно, они же растут без девочек, и эта запретная тема их возбуждает. А потом они привыкли и даже стали помогать мне – тетради носили. А в последний учебный день притащили мне кучу цветов. Как раз с детьми все очень-очень хорошо. Оказалось – ничего страшного, хожу с животиком, а школа не рухнула. И ты пришел! Сенечка, страшно подумать, но это даже больше, чем по плану!

СЕМЕН. Смотри, какой тут, оказывается, паркет.

Очищенный квадрат пола обнаружил затейливый узор – образец забытого паркетного искусства.

ВИКТОРИЯ. Как в музее. Сенечка, какой же ты талантливый!

СЕМЕН. Здесь ты будешь стоять. И сверкать.

ВИКТОРИЯ. Папа правильно говорил. Когда самое плохое позади, остается одно хорошее. Только Лидия Ивановна умерла. Но у нее было очень плохое здоровье, да? Зато Оскар Борисович теперь директор нашей школы!

СЕМЕН. Да что ты?!

ВИКТОРИЯ. Временно исполняющий обязанности. Но это, конечно, временно и случайно. Потому что он вдруг получил медаль.

СЕМЕН. Какую медаль?

ВИКТОРИЯ. Оказалось, что во время войны он возглавлял добровольную дружину ПВО. Он со старшими школьниками дежурил на крыше во время бомбежки. Несколько раз на школу падали зажигалки, и, если бы не Оскар Борисович, она бы сгорела. Так что теперь все они притихли.

СЕМЕН. И слава богу!

ВИКТОРИЯ. Ты уверовал в бога, Сенечка?

СЕМЕН (работая циклей). Нет. Но за время болезни я очень изменился. Фактически я теперь другой человек. Благодаря встрече с тобой, Вика.

ВИКТОРИЯ. Ты стал еще красивее!

СЕМЕН. Я изменился внутри. Ты тогда сказала, что я слепой, а передо мной весь мир. И я об этом задумался. Понимаешь, я ж никогда в жизни не болел, а тут вдруг оказался прикован к кровати. У меня в больнице было столько времени читать и думать, сколько не было никогда в жизни. И я, можно сказать, использовал свое заключение в больнице, как граф Монте-Кристо свою тюрьму в замке Иф. Подобно графу, овладел знаниями. Я сдал выпускные экзамены на круглые пятерки и кончил школу с отличием…

ВИКТОРИЯ. Ура! Поздравляю тебя, Сенечка! Я очень-очень рада!

СЕМЕН. Полгода Анюта каждый день носила мне книги из библиотеки. Ну что тебе сказать, Виктория… великих русских писателей я проглотил практически всех плюс Достоевского. Я одолел Диккенса и Теодора Драйзера в подлиннике, то есть на языке. Я прочитал процентов восемьдесят «Человеческой комедии» Бальзака. И так же, как граф Монте-Кристо, я вышел на волю с сокровищем…

ВИКТОРИЯ. С Анютой?..

СЕМЕН. Перестань. Сокровище – это моё новое отношение к моей профессии. Ты же знаешь – ведь я терпел нашу школу как свой гражданский и семейный долг, который я должен выполнить, не испытывая никакой радости. Но уединение, размышления и книги изменили меня. Когда я проработал «Историю дипломатии» в двух томах и множество мемуаров наших и их…

ВИКТОРИЯ. В подлиннике, то есть на языке?

СЕМЕН. Сан дут.

ВИКТОРИЯ. Чего?

СЕМЕН (натирая мастикой отциклеванную часть пола). Без сомнения. Когда я сравнивал мир прошлого с сегодняшним, у меня явился, Вика, новый, грандиозный взгляд на вещи. Тебе интересно?

ВИКТОРИЯ. Сан дут.

СЕМЕН. Я пришел к выводу, что мы в настоящий момент живем в совершенно поразительное и уникальное время. История прошлого – это история войн. И сегодняшняя американская атомная дипломатия с её шантажом и угрозами не представляет собой ничего нового. За исключением того, что она приводит мир к грани катастрофы. Так вот, мне кажется, что в сегодняшнее трудное время именно нашей стране предстоит открыть новую эру международных отношений на нашей планете. До сих пор была дипломатия войны. Мы предлагаем дипломатию мира. Не оружием, не атомной бомбой, а экономическими, культурными, взаимовыгодными связями мы добьемся вечного мира на земле. Я пришел к выводу, что практически сейчас мир и будущее народов в наших руках.

ВИКТОРИЯ. То есть, весь мир в твоих руках, Сенечка?

СЕМЕН. Да, Вика. Получается почти что так. Я понял, что я себе не принадлежу. И если раньше я с ужасом ждал встречи с чужой страной, то теперь я жду этого с нетерпением. Теперь я знаю, что мне делать. Ты понимаешь, я полюбил свое дело, я даже полюбил ненавистный мне раньше этикет…

ВИКТОРИЯ. Даже суп из мяса черепахи?

СЕМЕН. Да! Ты будешь смеяться – да!

ВИКТОРИЯ. И когда же туда уедешь, Сенечка?

СЕМЕН. Завтра я еду в Москву на оформление и прямо оттуда – на год практиковаться в наше морское представительство.

ВИКТОРИЯ. В Лондон?

СЕМЕН. Самое удивительное – да! Ты тогда угадала, теперь я верю, что твое сумасшествие, которое не сумасшествие, развило у тебя способность угадывать.

ВИКТОРИЯ. А как же я?

СЕМЕН. Пока я еду один. Но через год я вернусь, и тогда, Вика, с тобой мы всё решим. Учти, я помню каждое слово, которое говорил тебе полгода назад…