Галина Таланова - И за воздух хватаясь руками

Лишь печаль о том пылавшем лете,

Где под солнцем сквозь дымы жила –

Не одна совсем на белом свете.

Солнце в нём стояло без лучей,

Словно гонг лунищи в полнолунье.

Не была я в лете том ничьей.

А кукушка оказалась лгунья:

Надрывалась сквозь угар и дым

Родниково-чистым метрономом.

Выстрелила ветка холостым

Под ботинком, жавшим ногу, новым,

Обломилась, высохнув в траве,

Пожелтевшей, будто бы мочало.

Не мелькнуло мысли в голове,

Что конец имеет и начало.

* * *

Тисками зажала тоска.

И в лете теперь неуютно.

Я вспыльчива стала, резка.

День завтрашний видится смутно.

И больше уже никогда

Не кинуться с рёвом в объятья.

…Бежит ключевая вода,

Полощет оборки у платья.

Не спрятаться больше никак

От мира, уткнувшись в колени.

Гоню прочь нахлынувший страх…

А близкие, зыбкие тени

Бредут позади в немоте,

Не слушая больше о бедах,

На вечной теперь высоте,

Последние боли изведав,

Лицо окуная в тот свет,

Что грезился ярким туннелем:

В него до поры входа нет –

Есть свет из-под запертой двери.

* * *

Живу средь птиц и буйных трав.

Куст ежевики ранит ноги,

Пройти сквозь заросли не дав,

Что воцарились на дороге.

Оплёл крапиву змеем вьюн,

И комарьё зудит так гнусно…

И перекрыл тропу валун…

Но не от этого так грустно,

А от того, что жизнь прошла,

Где был наш дом набит, как улей.

В нём из щелей торчит кошма,

Чтоб в них ветра в сердцах не дули.

Но ветер в окна залетел

И сквозь трубу

Навылет сгинул,

Всё перепутал, всё задел,

Всё с мест любимых передвинул.

* * *

Никакой перемены в природе.

Вновь с горы бурный глины потоп.

Снова память в тот омут уводит,

Где вдруг бабочка села на лоб.

Свои чёрные крылья сложила,

Не смахнув ими мягко слезу.

Никуда-то она не спешила

И парила, дрожа на весу.

А потом опустилась вдруг тенью,

Просыпая хитина пыльцу,

Навевая тоску и смятенье,

Что подходит жизнь, видно, к концу.

Посидела, листочком вспорхнула,

Бросив страшную тень по стене…

Как та бабочка, жизнь промелькнула,

Захлебнулась в метельной весне.

* * *

Ни с кем, ни слова…

Но не тишина.

Скрипят суставы высохших деревьев.

Я привыкаю жить теперь одна

В пустынном доме,

Как в угрюмой келье.

Шагов не слышно.

Разве старый ёж

Вдруг напугает топотом средь ночи…

Но явь иль сон – так сразу не поймёшь.

И ночь от ночи нынче одиноче.

Так хочется весь день пересказать:

Откроешь крышку –

Пар порхнёт наружу,

И сможешь в голове всё увязать,

Но никому твой мир теперь не нужен. –

Всё меньше книг читают по ночам

(Болят глаза, и времени – не густо:

Опять слизняк надумал есть кочан –

Подсуетись, чтоб выросла капуста).

А мне смотреть, как покосился дом:

То ль грунт ползёт, то ль рухнула подпорка.

И дверь закрыть могу с большим трудом,

Хотя кому нужны души задворки!

Вот чинно мышь пошла наперерез.

Знать, за свою почти что принимает.

И сад – не сад, – деревьев диких лес,

Где сквозь листву лучи не проникают.

* * *

Вода – парное молоко.

Свежа трава, как в мае.

Я заплываю далеко,

Где рыбок вьётся стая.

Забавно видеть окуней,

Что окружили леску.

Подводный мир – сплошь из теней,

Где ни одна не ре́зка.

Лицо всё сморщено рекой,

Как будто бы от плача.

И лик то мамин, или мой?

В нём водомерка скачет:

Измерит глубину морщин. –

Завидовать всем ловким?

Спазм крутит горло – хоть кричи,

Да заперт выдох в лёгких.

* * *

А травы всё гуще и гуще.

Деревья дошли до реки.

Печаль гложет прежнего пуще,

Хоть райские нынче деньки.

Так долго готовилось лето

Спокойным теплом одарить

Ту жизнь, что без вкуса и цвета,

Но тянется, будто бы нить

Из старой кофтёнки,

Что с детства,

Давно коротка, хоть мила.

Кому же оставишь в наследство?

На нитки пустить – все дела!

За петелькой петелька быстро

Ложится в извивах вся нить,

Как будто и не было смысла,

Когда-то те нитки крутить

Из тонких, чтоб были прочнее,

Чтоб кофту до дыр всё таскать…

Как не было вовсе ребёнка,

Осталось чуть-чуть распускать…

* * *

Заснула под утренний дождь,

Что целую ночь собирался.

Я знала: в снах снова придёшь,

Хоть жизни клубок размотался –

Его не смотаешь назад:

Все спутались тонкие нитки,

Как наш неухоженный сад,

Заросший до самой калитки.

Но тянет магнитом туда.

Там солнце повисло на клёнах.

Их пилят и жгут иногда,

Да снова на крыльях зелёных

Летят там и сям семена,

Под дождь прорастая, как травы.

И высится клёнов стена –

И нет на них вовсе управы.

И фразы твои, и стихи

Всё шепчут бедовые листья.

И мартовский ветер пурги

Мешают зелёною кистью.

* * *

Усталое летнее солнце

Сквозь ветер не смотрит в лицо:

Средь тучек открылось оконце,

Лучами забрызгав крыльцо.

И осы становятся злее,

Слетелись на яблочный Спас.

И жало у сердца острее,

Что Бог в эту зиму не спас.

И стало последним то лето,

Где солнце смотрело сквозь дым.

Пепиновый бок у рассвета,

И сад – всё казалось седым,

Как будто метель обметала,

Скрывая черты у лица,

Снежками налива кидала,

И пачкала руки пыльца.

И мимо цветка устремлялась

Пчела – в край, что гарью не пах.

И рано в то лето смеркалось,

Полз в дом с дыма змеями страх.

* * *

Вот и август уже на исходе.

Хлещет ветер опавшей листвой.

Перемены к осенней погоде

Дополняют душевный настрой.

Плыть становится всё тяжелее,

И глаза покраснели от брызг.

И зудят комары всё нуднее, –

Нескончаемый зуммера писк.

Так боялась пустынного лета,

Где придётся, как рыба, молчать:

Не дождёшься от ветра ответа,

Может только лишь ветки качать

Да ломать дерева вековые,

Что покрылись коростой грибов,

Но уже их стволы неживые,

Да и крона – как пара рогов.

Так боялась стенанья кукушки

И скребущейся мышью тоски,

Покосившейся за год избушки,

Что хранит жизни прошлой куски. –

Там парила шальной стрекозою,

Там родных окружала стена.

Там не шастала тётка с косою,

Что была в стельку ветром пьяна.

* * *

Шелестя покошенной травою,

Подошла обнять опять печаль.

Пахнет опадающей листвою,

Пред глазами – сумрачный февраль,

Где ещё с тобой мы говорили,

И болело сердце всё сильней.

Помнишь раньше:

Плёнку проявили –

Чёрным стало, что бело́, на ней.

Белый снег – и чёрные сугробы

По весне, что впитывали гарь.

И, наверно, нужен свет особый,

Чтоб смотреть, не жмурясь, прямо вдаль.

Кромкой наста чёрного темнеет

Поросль леса

Сразу за песком.

Не плыви: рука уже немеет,

Не гляди на омут тот тайком. –

Всё равно снесёт рекою быстрой:

К берегу другому – путь зимой.

Костерок вдали, что тлеет искрой,

Лес притушит траурной каймой.

* * *

Вот и прожили новое лето.

Всё мерещились в доме шаги.

Было море сквозь листья в нём света,

И парили в лучах пауки.

Было ласково лето на редкость,

Лишь щемило в нём сердце не раз.

И избушки замшелая ветхость

С потолка сором сыпала в глаз.

Жалко скалились сгнившие доски,

Обнажив небо рваной дырой.

Всё летели на лампочку мошки,

Пол усыпав, как будто трухой.

Их сметала под утро,

Жалея

Разве ж бабочек кверху брюшком, –

Будто листья в прозрачной аллее

Под ногами, под первым снежком,

Все припудрены старой побелкой.

Если б можно всех к жизни вернуть!..

И по глади скользить водомеркой,

Не боясь в омут чёрный шагнуть…

* * *

Бабье лето ещё впереди,

Серебрится в лучах паутина,

Что не сбили, лупцуя, дожди.

Вся иссушена – в трещинах – глина.

Но уже леденеет к утру

Выдох озера, севший на травы.

Этот выдох с щеки не сотру…

Режет слух крик вороны картавый:

Оседлала слабеющий сук,

Что не выпустил листья по маю.

Сохнет тополь, таивший недуг,

Наклоняясь к земле, ближе к краю.

Сохнет тополь, ветвями сучит

И ломает усохшие пальцы.

И, качаясь, ворона кричит,

Что мы все в этом мире – скитальцы.

* * *

А бабье лето не сбылось.

Один лишь день и выпал тёплый.

Вернулось солнце, словно гость. –

И снова мир в дождях поблёклый:

Застиран, выцвел, спал с лица;