Скальпель и перо - Леонид Петрович Попов

в сосудах теплятся потоки.

И жизнь пока – ещё в твоих руках!

И нет превыше всех земных забот:

Преодолеть тот Рубикон «всесильный»!

Уже сестра салфеткою стерильной

Со лба хирурга вытирает пот.

Обильнейший, почти бессолевой.

От чистоты своей, от правоты – прозрачный.

…Не говори: исход вполне удачный -

Больной живёт, а ты едва живой.

Глядишь, и славы ты хватил сполна.

Судьба твоя, как говорят, при деле.

Успех, почёт, а нервы – на пределе,

И ночи, ночи – напролёт без сна…

Сомнения?..

Не быть у них в плену!

Иначе в жизни устоять едва ли,

Когда тебя под час клянут и хвалят,

И снова хвалят, и опять клянут.

И снова -

Неразведанной тропой!..

Как нелегки подчас все эти тропы,

Судьбы твоей барханы и сугробы!

Но старые наставники -

С тобой.

Они с тобой в сумятице боёв

За жизнь людей, в круговороте беден.

Уже в небытии Бурденко, Юдин…

Но вот уж смена – многие другие

Таланты нашей вещей хирургии!

Читатель скажет: всех не назовёшь.

И нужно ли? И разве в этом дело?

Да, корифеи шли в науке смело

И знали: их продолжит молодёжь!

Безвестная до некоей поры,

Она уже идёт по белу свету,

И смело принимает эстафету,

И открывает новые миры.

Ах молодость! Она своё берёт!

Не надо ей призвания другого -

Уверовав в наследье Пирогова,

Идти вперёд! Всегда идти вперёд!

Ветераны 21-й отдельной истребительной противотанковой артиллерийской бригады после боев.

(Л. Попов первый слева в нижнем ряду)

2

В рентгенограммах строгий кабинет -

Прибежище раздумий и свершений.

Хирург глядит в окно на день весенний,

Смакует привязавшийся сонет.

Вот-вот сквозь солнце

Крупный дождь прольёт.

Колышет шторы ветерок не хлёсткий.

Берёзки под окном. Они -

берёзки -

Стучат листвой в оконный переплёт.

Чем голова седая занята?

Увы, не допустить какой бы промах.

Он мыслит о классических приёмах.

А нынче смотришь – классика не та!

Её ещё не смели описать.

Вот взять хотя б сердечные пороки:

Все знают, что хирурги – не пророки,

Но им дано не только предсказать,

Но и от смерти нас – людей – спасать.

И тут уже себя нельзя жалеть.

Иль вот порок – сердечная триада:

Его пройти – равно пройти три ада!

Но надо ту триаду одолеть,

Порочное в природе покорить,

В неведомое тропы проторяя,

Предшественников в чём-то повторяя,

Идя на риск, искомое открыть.

И вот он, доктор, на своём пути!

Он смотрит ординаторов записки

И тысячу спокойствий олимпийских

Пытается в минуту обрести.

Ему ведь завтра у стола стоять,

Держать в руках трепещущее сердце

И слушать гул его тревожных терций.

А это сердце надобно понять.

Слить воедино волю и талант!

Он пальцы над столом сцепил тугие.

Пред ним оперативной хирургии

Почти непостижимый фолиант.

Он в сотый раз его перелистал

В каком-то неосознанном боренье.

Он до утра был в творческом горенье

И,

Если по-людски сказать, устал.

Но верил: не отрезаны пути!

И за исход уже не беспокоясь,

Решает он: идти на дерзкий поиск!

Навстречу жизни – не страшась! – идти!

Легко ль себя на подвиг побудить?!

Чтоб, голову не посыпая пеплом,

Сознательно идти в такое пекло?

Тут надо проще: надо победить!

Иначе и победы не видать…

И шутит от:

–Ну хватит петушиться!

… От дела на минуту отрешиться

И мир самозабвенно наблюдать!

Пред ним – в окне – старинный русский лес,

Весь солнечными бликами облеплен.

Царит во всём своём великолепье

Под голубою кипенью небес.

Весны вселенской радостный родник.

В распах окна – черёмух дуновенье

Поэта вдохновению сродни.

3

Приют людских надежд, страданий, доль

И чаяний -

Больничные палаты.

Снуют бесшумно белые халаты

И жизнь идёт, превозмогая боль.

И тут порой от аспидной тоски

Бывает нелегко отгородиться…

Но здесь же, видно, суждено родиться

Гуманнейшим традициям людским.

Здесь ждут тебя, надежду затаив,

Твои родные люди – человеки.

В тебя – врача – уверовав навеки,

Тобою исцеляемы,

Твои.

Нельзя здесь человеком пренебречь.

Страдают люди!

Все легко ранимы.

Но волею твоей, тобой хранимы

Они живут!

Коль их, людей, беречь.

В них – в каждой жилке! – теплится борьба.

У каждого – труды, мечты, заданья.

Своё, как жизнь, большое мирозданье.

Своя неповторимая судьба.

Вот у окна лежит старик, сопя.

Врачу он отвечает, чуть помедлив.

Он чуть дерзит.

А этот привередлив.

А тот готов молиться на тебя.

Иной же будто в огненном кольце,

Тревогой раздираемый на части, -

Печать неотвратимого несчастья

Навек застыла на его лице.

А этому чужды тоска и грусть.

Он – средоточье Мысли.

Он – спокоен.

Читает Данте!

День и ночь!

Запоем!

А ведь prognosis pessime…

Ему

Осталось жить не более недели,

И вопреки житейской канители

Он дал простор и чувству и уму.

Вот синенькая девочка лежит

И мальчик – кислорода не хватает.

Над ними детство призрачно витает.

А время беспощадное бежит.

Они ещё пытаются играть

И с лечащим врачом запанибрата.

Они гордятся званьем – октябрята.

Им из больницы хочется удрать.

А вот мальчонка.

Стонет по ночам.

От мук своих серьёзен не по-детски.

Но он ведёт себя по-молодецки:

Стоически готов помочь врачам.

Его снесут в четырнадцать ноль-ноль

На операцию.

Больничные палаты…

Снуют бесшумно белые халаты

И жизнь идёт, превозмогая боль.

4

Давайте будем верить не на час,

Что после, за больничными стенами

Не будет безутешного стенанья -

Прольются слёзы, радостью лучась!

Включите Грига!

Требуется Григ!

Врачи во всё стерильное одеты.

В привычной позе руки их воздеты,

Готовые на подвиг в этот миг.

Как Жанна д Арк,

В готовности сестра.

Смотрю,

Сдержать волнения не в силах -

Хирурги в масках, в голубых бахилах,

Как рыцари Надежды и добра.

Не просто им!

Я это знаю сам.

Они ведь не кудесники, не маги.

Их души не распишешь на бумаге.

Поверим же их сердцу и глазам!

Вот солнце многоцветное зажглось:

Включаются бестеневые лампы.

Они, как титанические лапы,

Простёрты над врачами.

Началось!

Как тот мифологический Морфей,

Стоит у пульта анестезиолог -

Да будет сон спокоен и не долог.

Спи, паренёк, дыши и розовей!

Врачи уже в себя погружены.

Рукотворят спокойно ассистенты.

И звякают о тазик инструменты

Среди насторожённой тишины.

Хирург сосредоточен.

Точен.

Строг.

–Прошу следить за пульсом и давленьем!

Не место здесь тревоге с умиленьем -

Вниманье! Ликвидируем порок.

Вот жилка у хирурга на виске

Напряжена!

А мальчик – без агоний.

Уже трепещет сердце на ладони -

Страдальческий комочек на руке.

-Сестра! Быстрее – кохер и ланцет!

…Последний шов!

А ну, давай живи-ка! -

И вот уже нежнейшая живинка

У мальчика пылает на лице.

Здесь высшая из всех земных щедрот,

И разум до предела щепетильный.

Уже сестра салфеткою стерильной

Со лба хирурга вытирает пот.

Обильнейший, почти бессолевой.

От чистоты своей – как бы кристальный.

Хирург ведёт, как говорят, витальный,

За жизнь людскую вековечный бой.

5

Он в это утро очень рано встал.

И в клинику – в порядке моциона.

И вот обход -

вполне традиционный

И до зарезу нужный «ритуал».

–Сестра! Где доктор? Можно ли к нему? -

Издревле так в больничном обиходе.

Вам отвечают:

–Доктор на обходе.

И это – оправдание всему.

В палатах наступает тишина.

А вот уж гулкий говор в коридорах:

Идут врачи. Целители!

Которых

Все ждут.

И в окна плещется весна!

Здесь будет всё.

Спокойно, не спеша

Поведают вам, как идёт леченье,

И новые предпишут назначенья,

Поговорят по-братски, по душам.

Вот он идёт, опять бубнит сонет!

А за спиной коллеги – целой свитой.

Мальчишка вопрошает басовито:

–Теперь мне, доктор, бегать или нет?

Хирург вполне спокоен до сих пор.

Но вот немного запершило в горле:

«Ещё бы сантименты не попёрли».

И треплет он мальчишку за вихор:

–Теперь футбол считай, брат, пустяком.

Догнавши, дёргай за косы девчонку!

Сосед по койке смотрит на мальчонку

И лезет торопливо за платком.

Мы любим все весеннюю грозу.

Особенно «грозу в начале мая»!

Мать на хирурга смотрит, сына обнимая,

Смахнув с лица счастливую слезу.

Страдалица вчерашняя. Ты – Мать!

Кто не поймёт твоей минувшей муки?!

Всё позади.

Вокруг стоят хирурги.

Она хотела б целовать им руки.

И всем, кто здесь, легко её понять.

«Спасибо, доктор», – люди говорят.

То для врача