Приют души - Ольга Михайловна Левонович

Клещей зловещих не сомкнет,

Сквозь крики, что от часа злее,

Он о своем поет, поет…

Его облепят сотни гурий,

Снесет клокочущей волной.

Он – точка зарожденья бури.

Стеклянен временный покой.

Беги в распахнутую небыль,

Пей книг тягучее вино…

Ждет север и седое небо –

Страны тюремное окно.

Судьбы смертельные уколы

Не значат, впрочем, ничего.

Падут стальные частоколы

Пред… беззащитностью его.

Что от него останется? Глаза

на фотографиях… А в них – живет гроза.

Что от него останется?

Слова. А в них – огонь и вешняя трава.

Что от него останется?

Душа. Вне времени. Пугающе свежа.

Шлифует время

Выдувают ветры ил и пепел.

Омывают волны твердь, основу.

Так шлифует неустанно время.

…Галька, что на берег ляжет, -

Это мысль законченная камня.

Куда везёшь, полуслепая лошадь?

Ты мимо мельницы провозишь третий раз!

У кучера притихшего не спросишь:

Надвинул шляпу – и не видно глаз.

Зачем доверилась я тихому вознице!

Он в мыслях утонул, иль просто спит?

У встречных путников – измученные лица.

Да и у нас самих не лучше вид…

Похоже, не узнать, куда мы едем.

Вот так и будем медленно кружить…

То дождь… То солнце… Странные соседи…

Дорога – состояние души…

Чудом держится домишко,

Из последних сил стоит.

Ветер хлопает бельишком,

И в окошке свет горит…

Провалилась крыша слишком,

Стены в доме повело,

Но лежат рядком дровишки:

Видно – топят, и тепло…

Пёс в коморке возле дома,

Отлежится – и во двор.

Обежит забор знакомый –

Устрашится всякий вор.

На забор без слёз не глянешь.

Доски рубят, в печке жгут.

…Разве жить сюда заманишь?

Но, как видите, живут.

Заменили стёкла плёнкой…

…Пусть не верит и не ждёт,

Но стоит-живёт избёнка…

Чьи-то души бережёт…

Заросший, словно дед щетиной,

Живёт суровый, старый сад.

Во мхах, чащобах, паутинах,

Он самому себе не рад.

В нём что ни куст – то зверь косматый.

Деревья хворые скрипят.

Не оживляет снега вата,

Не красит осени наряд.

Живёт, и сам себя не слышит.

Давно тропинки заросли.

Строений непонятных крыши

Уже прогнулись до земли.

…Однажды яркий свет вечерний

Прошёл сквозь ветки и листву,

Нашёл скамейку и качели,

Беседку, как по волшебству…

И расцвели воспоминанья!

Теперь в заветный тёплый час,

В лучах любви, тепла, вниманья,

Сад оживает каждый раз.

На больничной койке – бабка тощая.

Что сухая веточка – рука…

В чём и держится душа?

Живые мощи…

Но – синющие глаза из-под платка.

– Выгнала давно я мужа-пьяницу,

Четверых детишек подняла.

Вволю довелось хлебнуть – намаяться,

Дал Господь – здоровою была.

Попустил – пришла болезнь-захватчица,

Видишь – руки плетями висят…

Не дают с внучатками понянчиться…

– Сколько лет Вам?

Улыбнулась:

– Пятьдесят.

Она вошла легко, непринужденно,

Как эвенкийка в стойбище свое,

По сторонам не глядя удивленно,

Как будто знала –

Все здесь – для нее.

Ее приход не отмечали пышно.

Но сразу понял каждый старожил,

Что до неё, неброской и неслышной,

Никто по-настоящему не жил.

Неумолчный шум больницы,

Шорох вьюги за окном…

Безмятежно сыну спится:

Там, где мама – там и дом.

Зимний вечер в ночь уходит,

Иней окна залепил.

В небе месяц на исходе…

Баю, маленькая, спи…

Ночь густеет за окном.

Темноты боялась, помню,

Но теперь наш старый дом

Светом нежности наполнен.

Дочь в кроватку уложу.

Пусть малышке сладко спится…

И.… боюсь, пока иду:

Вдруг да скрипнет половица…

Дома скучно, серо, пыльно.

Опустел. В больнице – сын.

Говорит: «Тоскую сильно,

Я лежу почти один».

Дом, работа и больница…

Я мечусь туда, сюда…

Как ему там естся, спится?

Врач подходит иногда?

Был бы хоть диагноз точен,

Потерпеть хватило сил –

Исскучались очень-очень…

Вот уж август наступил…

…Замер, худ, в трико и тапках

У дождливого стекла.

Так схватила бы в охапку

И домой уволокла…

Отрадой для души – одно словечко:

Жив. Более не нужно ничего.

Я в храме помолюсь, поставлю свечку,

И троеперстье ляжет на чело.

А мне казалось – сына оторвали

Навеки – так потеряна душа,

Покой и благодушие украли,

Бессмысленно жалеть и утешать…

Но телефонный голос в ухо впрыгнул,

Душа воспряла, дёрнулась к нему.

Насытилась одним лишь кратким мигом,

Что разметал переживаний тьму.

Апрельский дождь! Вечерний, золотой!

Садится солнце, в капле каждой – лучик.

Не страшно им, что синевой густой

На юге поднялась до неба туча.

Им хорошо, им весело сверкать!

Купаться в лужах, ледяных, прозрачных.

Бурлит водою трасса, что река.

В окно на дождик грустно смотрит дачник…

Я вышла в сырость, свежесть – подышать.

Гляжу на туч тяжелое движенье.

Я – молода. Мне снова – двадцать пять!

А у сынишек завтра – День Рожденья!

Осень капли на ветки нижет,

Словно бусинки из стекла…

Небо сумрачнее и ниже…

Мягкой тканью листва легла…

В доме тихо, тепло, уютно…

Вместо компа гляжу в окно.

Дремлет рощица в дымке мутной,

Стынет пруд, околдован сном.

Мама с дочкой идут на горку,

Обе в куртках, с большим зонтом,

Отражаясь в асфальте мокром

Ярким розово-жёлтым пятном…

Пролетая, шуршат машины.

В доме рядом зажёгся свет…

От желания звякнуть сыну

Никакого спасенья нет…

Памяти мамы

Сплю я – в ритме скупого дыхания.

Тормошу уговорами сердце.

Только склонно оно к затиханию.

Ты уходишь. Уходишь! Не верится.

Негодует земное сознание.

А душа лишь вздыхает прерывисто.

Было ей лучезарное знание,

Быстротечней синичьего высвиста.

Было ей голубое видение.

Пусть сознание с тенью сражается,

Но душа вобрала убеждение:

Жизнь и там, за чертой, продолжается.

Портрет на стене в опустевшей квартире.

Теперь