Сергей Петров - Избранное

хоть любую касть!

А можно и запросто украсть,

хоть ятра, хоть яйца, хоть яблоки.

Хватай, кто до чего охоч!

Да только счастья себе не прочь!

ТОЛКОВНИК:

Посетите балаган

из размалеванной музыки!

Смотрите ярмарочный балет

на рыночной площади!

Вы не увидите здесь долгоносого Блока,

а только похожего на него

Петрушку.

Он не будет лапать незнакомку,

а только тосковать

по куколке-балериночке

с заводными ручками и ножками,

с поддакивающей головкой,

по безымянной девочке,

которая никого не обидела

и не обманула.

ПИИТ:

И врет, болван. Ему не толковать,

а на башке чугунный кол ковать.

Крестил ее в купели я,

и звать ее Коппелия.

Она не дева и не блядь,

топочет каблучками,

и ей легко в себя влюблять

и делать дурачками.

Восторг и шепота поток

бушует в балагане.

Стучит каблучный топоток,

орут «ура» цыгане.

Идет в уездном городке,

в каком-нибудь Валдае

собачья жизнь на поводке,

как зорька молодая.

И кто-то, взявшись за бока,

хмельною песней начат

и сам, как символ кабака,

и плачется, и скачет.

Гундосят скудные скопцы,

толстеют свахи и купцы

и смотрят на Петрушку,

который жрет ватрушку

с изрядно кислым творогом

в безумии недорогом.

А кукла ток, ток, ток, ток, ток –

топочет бойко на восток,

бежит с пригорка зорькой

от жизни ало-горькой.

От жизни вонькой, как чеснок,

здесь валятся все вещи с ног,

а люди держат в лапах

мясной звериный запах.

ГЕНЕРАЛ:

Бей, турецкий барабан,

во всю мочь с нахрапа,

зазывая в балаган

голосом арапа.

БАРАБАН (АРАП):

Бух! Бух!

Ух! Ух!

Я разбух!

Я распух!

Ух! Ух!

Как гросбух!

ОРГАН:

Будут, громадны и грубы,

гудеть и свистеть мои трубы,

ибо я великий орган

и, право, дам,

как ток по проводам,

гам в балаган.

TUTTI:

Гам, гам!

По ногам,

мужикам

по рукам!

Гам! Гам!

По богам,

по смазным

сапогам!

Идет-гудет

на балаган

огромный гам,

народный гам.

ГЕНЕРАЛ:

Струнные! Спьяна –

вкрадчиво, piano!

СТРУННЫЕ:

Ах, с какой тоской,

с бравой вытеской

по Тверской-Ямской

да по Питерской.

ГЕНЕРАЛ:

Эй, тенор

с отвислою

кислою

харею,

начинай петрушечью арию.

ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:

Петрушка – не шут, а парень-рубаха,

исполняет Стравинского и Оффенбаха.

ТЕНОР (ПЕТРУШКА):

Я липовый, но не чурбан,

и, сердцем слабым беспокоясь,

охватываю балаган,

показываясь лишь по пояс.

Сердце! Тебе не хочется покоя!

Сердце! Как тяжело на свете жить!

Сердце! Как хорошо, что ты такое!

Что ты не можешь, ну никак не можешь не тужить.

ТОЛКОВНИК:

Это повышение артериального давления

и гормональная гиперфункция.

Затрудненное дыхание,

как при грудной жабе.

А все эти симптомы

свидетельствуют

о том, что Петрушка

влюбился.

ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:

А балериночка идет по проволоке с зонтиком.

Такая, извините за выражение, экзотика.

ПИИТ:

Не героиня и не блядь,

не дева-поленица.

Ей суждено в себя влюблять,

но может полениться

изобразить ему на миг

Марину, Рину, Нату

и удалиться напрямик,

как в пропасть, по канату.

ДВЕ ГИТАРЫ:

Пароход идет «Анюта».

Волга-матушка река!

На ём розова каюта.

Заливает берега.

TUTTI:

Ах, с какой тоской,

с полной вытяжкой

кабак ревет,

питухи поют,

Петрушка бьет

и Петрушку бьют

на Тверской-Ямской

да на Питерской.

ТЕНОР (ПЕТРУШКА):

А балериночка

Мальвиночка,

ненаглядная девочка

идет по проволочке

в розовой юбочке

и кружевных панталончиках.

Сердце, тебе не хочется покоя.

TUTTI:

Сердце! Как тяжело на свете жить!

ТЕНОР:

Сердце! Вот, значит, ты какое!

Отказываешься, значит, мне служить.

TUTTI:

Ходит день-деньской

брав казак донской

в сбруе рыцарской

по Тверской-Ямской,

по Тверской-Ямской

да по Питерской.

ТОЛКОВНИК:

А балериночка

молча

идет по проволочке

и опускается

в черный ад

к арапу,

и длинноносый Петрушка,

как загрустивший Буратино

и потускневший

на похмельи

Блок,

боится сунуть нос

в их интимные отношения,

ибо он не сторонник реализма

и в балагане

у него

своя,

набеленная до боли,

нарумяненная до радости,

щемящая,

нос прищемляющая

правда.

БАС:

На земле весь род людской

пребывает в балагане

до последних содроганий.

TUTTI:

На Тверской-Ямской

да на Питерской.

ТЕНОР (ПЕТРУШКА):

Бегу бегом от жизни зычной

с засунутой в карман душой.

Я деревянный и тряпичный

с судьбишкой очень небольшой.

Так пусть же грянет гром кирпичный

и повернется вверх дырой,

к вам протянув, как руки, ноги,

языческие злые боги,

герой в страдательном залоге,

герой от горьких слез сырой

и в кровь расквашенный герой.

TUTTI:

Балаган ревет,

будто Страшный Суд,

где Петрушка бьет

и Петрушку бьют,

на Тверской-Ямской

да на Питерской.

БАРАБАН (АРАП):

Ах, собачий брех,

человечий страх!

Из-за трех Матрех

по сусалам трах!

TUTTI:

На Тверской-Ямской

да на Питерской.

БАРАБАН (АРАП):

Разудалый-удалой,

он с копыт долой,

а он брык с копыт

и, как пьяный, спит.

TUTTI:

На Тверской-Ямской

да на Питерской.

ПИИТ:

И пошел по мордасам разнос,

и, чтоб кончить с длинным вопросом,

натянули Петрушке нос,

и остался Петрушка с носом.

О том, что такое любовный дурман,

не судите простоволосо!

Сунул Петрушка нос в карман

и остался Петрушка без носа.

TUTTI:

Эх, грех, веселись!

Веселись, грех людской!

ТАРЕЛКИ:

Сифилис!

Сифилис!

TUTTI:

На Тверской-Ямской

да на Питерской.

ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:

Всё это растолкую легко я.

ХОР:

Со святыми, Господи, упокой!

ТЕНОР:

Сердце! Тебе не хочется покоя.

ЧЕЛОВЕК СО ВСТУПИТЕЛЬНЫМ СЛОВОМ:

Да какой уж, прости Господи, в гробу покой!

ПИИТ:

Как вши под ноготь, богатыри,

посмевшие смерть переупрямить.

Долой героя!

ХОР:

                    Но ему сотвори

Вечную па-амять!

ПИИТ:

Лежит Петрушка безнос, безглас,

и хор безгласный ему как раз.

Плывет по волне голубой русалка,

а в итоге Божья рука да палка.

TUTTI:

Жалко!

РОЯЛЬ:

Тише вы, души! Хоронят героя.

Горе завей, иль запей, иль залей!

ПИИТ:

В драме любовной караются трое.

TUTTI:

В трауре кони. Петрушечья Троя

рушится.

ПИИТ:

                Музыки мясо сырое

Трое

одров повезли в мавзолей.

ГЕНЕРАЛ:

Больше надрыву! И в прорву миноров!

Струнам повиснуть, как призракам кос!

ТЕНОР (ПЕТРУШКА):

Господи Боже! Пошли же ми норов

даже из гроба высунуть нос!

РОЯЛЬ:

В трауре кони. Рушится Троя.

Хоронят без мазей, костров и дров,

и в мавзолей провожают трое.

TUTTI:

Трое одров!

МЕДНЫЕ:

Были когда-то и мы гусаками…

Как нас дразнили на нашем веку!

Были когда-то и мы индюками!

В орденской мощи мы были и в силе,

павшую с клюва на шее носили

ленте подобную с кровью кишку.

Мы утопали и в славе, и в сале,

гогот гусиный шагал по земли.

Гоготом этим мы Римы спасали,