«То, что мы зовем душой…» Избранные стихотворения - Александр Семёнович Кушнер

Ребенку нравится, что на земле живут

Не только люди, – кошки тоже.

Собаки, голуби, вороны тут как тут,

А в зоопарк его однажды приведут, —

Ах, зебры, как они на вымысел похожи!

Ребенку кажется, что он – один из них,

Хвостатых, сумчатых, крылатых, полосатых,

Зубастых, в войлочных нарядах, в шерстяных,

Он видит родственников в них, друзей своих,

А не отверженных, судьбой в тиски зажатых.

В их равноправие с ним свято верит он,

Что уважения они достойны, ласки

И не глупей его. Смотри, как важен слон!

А волк у проруби лисицей посрамлен,

И все – участники одной волшебной сказки.

Слониха топталась одною ногой

На тумбе, похожей на стул винтовой

Из тех, что стоят при концертном рояле,

Другие же ноги, как ветви, торчали,

Над желтой ареной, и хобот трубой.

Слониха вздымалась, похожа на дуб.

И жизнь, даже если кому-то наскуча,

Казалась ненужной, он видел, что глуп, —

Так эта слониха умна и могуча

И накрепко ввинчена в жизнь, как шуруп.

И многому может его научить:

Смиренью, терпенью, любви к дрессировке,

А главное, можно ли жизнь не любить,

Когда цирковые слонихи так ловки:

Солидная стойкость и детская прыть!

Какую книгу он читал, об этом

Нам не сказал Шекспир – и мы не знаем.

Читал! Притом, что сцена грозным светом

Была в то время залита; за краем

Земного мира тоже было мрачно,

Там бледный призрак требовал отмщенья.

И все же – с книгой, с книгой! Как удачно,

Что мы его застали в то мгновенье.

А в чем еще найти он утешенье

Мог, если всё так гибельно и дико?

И нам везло, и нас спасало чтенье,

И нас в беде поддерживала книга!

Уйти отсюда в вымысел заветный

Хотя б на час, в другую обстановку.

«Вот он идет печально с книгой, бедный»,

Безумье отложив и маскировку.

В тот час, когда убьют Меркуцио

И на дворе начнет смеркаться, —

Какая чудная конструкция

Двух фраз, никак с ней не расстаться,

Хотя она вполне бессмысленна

И у Шекспира всё иначе,

И к бреду может быть причислена

В жару июльскую на даче.

В тот час, когда пришьют Полония

И полночь всё собой заполнит, —

Какая сила посторонняя

Мне эту сцену вдруг напомнит,

Хотя и здесь переиначена

Суть и совсем не к месту жалость, —

Зато фонетикой всё схвачено,

«А жить так мало оставалось…»

А вы поэт какого века?

Подумав, я сказал, что прошлого.

Он пострашнее печенега,

Но, может быть, в нем меньше пошлого.

И, приглядевшись к новым ценникам,

Шагну под сень того сельмага,

Где стану младшим современником

Ахматовой и Пастернака.

Там проработки и гонения.

Но если вы стихом живете,

Вот счастье – том «Стихотворения»

В ХудЛите, в твердом переплете!

Как я читал его! С курсивами

Его заглавий голубыми,

Дождя лиловыми наплывами.

Воротничками пристежными.

Был век поэзии и живописи,

Был век кино довольно долго.

Всё это станет вроде клинописи

Или кумранского осколка.

Был век внимательного чтения.

И относительно невинна

Была, в порядке исключения,

Его вторая половина.

С меня и взятки гладки. По лесу

Брожу; в сосновом и еловом

Стою; я хорошо устроился

В тени, одной ногою – в новом.

Есть лестницы: их старые ступени

Протёрты так, как будто по волнам

Идешь, в них что-то вроде углублений,

Продольных в камне выемок и ям,

И кажется, что тени, тени, тени

Идут по ним, невидимые нам.

И ты ступаешь в их следы – и это

Всё, что осталось от людей, людей,

Прошедших здесь, – вещественная мета,

И кажется, что ничего грустней

На свете нет, во тьму ушли со света,

О лестница, – страна теней, теней.

Наказанье за долгую жизнь называется старостью,

И судьба говорит старику: ты наказан, живи. —

И живет с удивленьем, терпеньем, смущеньем

                                                    и радостью.

Кто не дожил до старости, знает не всё о любви.

Да, земная, горячая, страстная, злая, короткая,

Закружить, осчастливить готовая и погубить,

Но еще и сварливая, вздорная, тихая, кроткая,

Под конец и загробной способная стать, может быть.

И когда-нибудь вяз был так монументален,

                                                  как в старости,

Впечатленье такое глубокое производил?

И не надо ему снисхожденья, тем более – жалости,

Он сегодня бушует опять, а вчера приуныл.

Вы, наверное, видели, как неразлучные, медленно,

Опекая друг друга, по темному саду бредут,