Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Эхо планеты»

Не станем преувеличивать роль США в разрушении советской империи, но не станем, однако, и преуменьшать их усилия по обваливанию нефтяных цен в конце 80-х — начале 90-х. СССР погиб, конечно, не по вине США, но не без их точечного прицельного вмешательства, не без мягкого попустительства, не без ускоряющих напутствий.

Борьба за права и свободы местного населения, которой Америка уделяла так много внимания во времена так называемого застоя, была вполне бескорыстна. Но всё-таки крестовый поход против Империи зла, провозглашённый Рейганом, имел и сугубо прагматическую подоплёку. Не думаю, что американцы — говорю о тех, кто принимал решения, а не о тех, кто трясся у телевизоров, всерьёз опасались ядерной войны. Гораздо больше они боялись конвергенции, предсказанной Сахаровым: СССР явственно эволюционировал, мягко перетекал в новую форму, и если б молодые прагматики оказались у власти пораньше, переход мог осуществиться куда менее травматично.

Думаю, противниками этого перехода были не только советские, но и западные ортодоксы: он выбивал у них почву из-под ног. Наконец, долгая конкурентная борьба двух сверхдержав оказалась на пользу обеим. Высшие культурные и научные достижения России и Америки относятся именно к шестидесятым-семидесятым. Даже пресловутая гонка вооружений вспоминается ностальгически. Она подстегнула науку, вырастила целое поколение учёных-пацифистов, воспитанных в недрах закрытых НИИ и разочаровавшихся в былых идеалах. Тот же Сахаров был, не забудем, из этого доблестного отряда.

А теперь посмотрим, что происходит, когда с помощью инструментария так называемой «реальной политики», при содействии доброжелательных консультантов, при дружных напутствиях внезапно подобревших западных лидеров одна из сверхдержав проигрывает гонку, и начинает стремглав распадаться, деградировать, сходить с исторической сцены.

Ещё в благословенные, хоть и депрессивные порой семидесятые Андрей Вознесенский точно определил Россию и Америку как близнецов, столь же огромных и близких, как башни Всемирного торгового центра: «Две страны, две ладони огромные, предназначенные для любви, обхватившие в ужасе голову чёрт-те что натворившей Земли». Две умозрительные сверхдержавы, каждая со своими тараканами, с разными, но идеалами, с разным, но одинаково упёртым патриотизмом и гордым сознанием своей исключительности, оказались в некотором смысле сиамскими близнецами. Неслучайно Гарри Каспаров отсчитывает нынешний американский кризис не от рейгановского сценария оживления экономики, не от снятия запретов на операции с деривативами, но от 1993 года, когда Конгресс начал экономить на освоении космоса.

Как это ни печально, с закатом СССР начался и закат США — не столь быстрый, не такой катастрофический, но очевидный; безусловно, Советский Союз был для Америки врагом — но врагом цивилизованным, предсказуемым и, страшно сказать, стимулирующим.

Да, советская геронтократия позволяла себе внезапные эскапады вроде вторжения в Афганистан, но по сравнению с атакой на «близнецов» это шаг весьма невинный и куда менее внезапный. После Карибского кризиса мир ни разу не оказывался на грани Третьей мировой. Сверхдержавы научились договариваться и даже партнёрствовать. Либералы в обеих системах не исключали, что со временем Америка и Россия смогут даже объединиться в противостоянии подлинным вызовам третьего мира — тому же террору, например, но ястребов с обеих сторон это не устраивало.

В результате сиамские близнецы по сути взаимно уничтожились: и Россия, и Америка сегодня не те. А единоличным лидером нового века, по всей вероятности, окажется Китай, которому и придётся в одиночку противостоять главной деструктивной силе — всё тому же радикальному исламу, который, впрочем, отчётливо начинает выдыхаться. Последние попытки «Аль-Каиды» напомнить о себе оказались, слава Богу, полным провалом, хоть он и привёл к новым досмотрам и заторам в западных аэропортах.

Главной причиной «катастрофы 911» было не то, что президент Буш-младший в своей гордыне возжелал тотального контроля над миром, и не то, что ислам отправился в поход против общества потребления и даже не то, что у этого радикального ислама нашлись могущественные спонсоры — в этом смысле не так уж принципиален вопрос о реальности и уловимости пресловутого бен Ладена. Главной причиной было то, что у Америки сменился враг.

СССР, назовём вещи своими именами, был в некотором смысле посредником между Западом и третьим миром, представителем Запада на Востоке и Востока на Западе. Когда эта посредническая роль кончилась, а двуполярность пошатнулась, вторым полюсом оказался тот самый дикий и бескомпромиссный мир, в котором взгляды тверды, а жизнь дешева. Гуманизм для этой среды ничего не значит, а просвещение выглядит столь же тёмным, как для нас средневековье. И посредника в договоре с этим миром больше нет. Остаётся надеяться, что он рухнет сам, поскольку категорически не способен к созиданию и постепенно разъедается тем самым консьюмеризмом, который погубил когда-то и советский проект, вполне себе реформируемый, но пропустивший все сроки этой реформации. Если бы в 1991 году в СССР вместо реформы не начался полновесный обвал, всё могло бы перемениться не только в российской истории.

Словом, чаще надо вспоминать афоризм Уайльда, в чём-чём, а в поведенческих стратегиях разбиравшегося идеально: «Будьте осторожны в выборе врагов». И добавим, берегите их, чтобы вместо ниспровергнутого оппонента на вашем пути не оказался полноценный варвар.

№ 1‒2, 1‒21 января 2010 года

№ 4, 29 января — 4 февраля 2010 года

Не помню уже кому из французов принадлежит светлая мысль о том, что дурная женщина хуже самого плохого мужчины, тогда как хорошая превосходит лучшего из них. У них в самом деле резче, нежели у нас, мужчин, выражены все черты — и те, которыми стоит гордиться, и те, которых подобает стыдиться. Возможно, мы лицемернее, лучше владеем собой или попросту не обладаем их эмоциональным диапазоном; во всяком случае, даже такой знаток женской природы, как блистательный поэт Давид Самойлов, прячась за стилизацию, признался, что «если женщина полюбит, а мужчина не полюбит, то она в припадке злобы самого его погубит». Мужчине-то ситуация невзаимной любви куда как привычна, он умеет себя вести в ней. У женщин хуже с тормозами — как в мерзости, так и в самопожертвовании. 

Однако главным различием между нами и прелестным, хитрым, слабым полом, как без особенного пиетета назвал его Пушкин, я всё же назвал бы удивительную психологическую особенность, которая и маркирует для меня женщину как таковую: это способность сходить с ума из-за ерунды и героически держаться в обстоятельствах, когда мужчина ломается. Грубо говоря, они слабее нас в мелочах и сильнее, двужильнее в главном. Именно поэтому им доверено рожать. Мужики бы не выдержали — говорю как человек, присутствовавший при родах жены.

Эта особенность на моих глазах подтверждалась так часто, что исключений почти не помню: любая чушь выводила моих девушек из себя, зато в минуты серьёзной опасности они давали мне знатную фору. Впервые я столкнулся с этой странной манерой, когда мы с первой женой, тогда ещё невестой, отправились в предсвадебное путешествие. Кстати, мы с ней и сейчас дружим — может быть, потому, что брак был студенческий, лёгкий, без особенной страсти: пылко влюблённые редко умудряются сохранить пристойные отношения.

И вот, значит, едем мы с Надькой в Таллин, дело происходит в августе 1991 года, в Эстонии уже бешеные цены — свободная экономика во всей красе. И Надька слёзно переживает из-за того, что нам не хватает на простейшие вещи, про всякую роскошь не говоря. Один раз нам захотелось мороженого, заходим в кафе, видим цены — и настроение у неё испортилось на весь день, я редко её видел такой огорчённой. Но дело было не в жадности, она из-за всего могла расстроиться: заходим в местный зоопарк, видим там карликового бегемота, похожего на чёрную кожаную сардельку. И Надька видит, что у него шкура от толщины полопалась, и до слёз жалеет несчастного, хотя кто ему велел столько жрать?