Мухаммед Физули - Лейли и Меджнун

Отрекшись от себя и от одежды.

Бурнус пурпурный наземь бросил он,

Кровавыми слезами облачен.

Подобен он каламу был вначале[47],

С чалмою черной - знаменьем печали.

Но пламя вздохов до главы дошло

И черную чалму его сожгло.

Рубаху он с себя сорвал с презреньем,

Швырнул ее, как саван, с отвращеньем.

Искатель бедствий туфли бросил прочь, -

Влюбленным кандалы носить невмочь.

Просил прощенья у друзей и близких,

Сказал: "Немного вас - людей, мне близких.

Любовью одержимого увлек

Любви разбушевавшийся поток.

Вам лучше и не знаться бы со мною,

А то вас той же захлестнет волною.

Ведь я клеймом позора заклеймен,

Огнем безумной страсти я сожжен.

Когда огонь тот западает в душу,

Он скоро всю дотла снедает душу.

Забудьте о несчастии моем,

Не загорайтесь вы моим огнем.

Пусть мой огонь ответа в вас не будит,

Из-за меня хоть горя вам не будет.

Страсть дни мои одела в черный цвет.

Пришла любовь - и воли больше нет.

Ведь я - гнездо покинувшая птица,

В него я не желаю возвратиться. 

Зачем о доме говорить? Туда

Не будет мне возврата никогда.

Когда отец мой выскажет желанье

Узнать о сыне, о его страданье -

Пусть на себе одежду разорвет -

Ему принес несчастье небосвод.

Скажите: "Старец, бедами богатый,

Не плачь и не рыдай из-за меня ты,

Не жалуйся на горькую напасть,

На то, что скорби отдан ты во власть.

Отец! Ведь прежде я не знал мучений,

Земных или небесных треволнений.

В небытии[48] не видел я забот,

Ни горестей, ни тягостных невзгод.

Извечно пребывал в благом незнанье

Любви и красоты очарованья,

Но ты, меня призвавши к бытию,

Тем самым радость умертвил мою.

Мне было б нужно стать твоей утехой,

А я тебе стал к счастию помехой.

Я мертв. Но ты покорен будь судьбе -

Живи и жди наследника себе.

Прости! Хотя тебе я сделал больно,

Я удалился от тебя невольно".

Я прежде был желанием томим,

Хотел я ведать счастье жизни с ним -

Но слезы страсти путь мой затопили,

Колючки бедствий душу мне пронзили".

И, написав отцу письмо в стихах,

Друзьям он передал его в слезах. 

Я, увидав простор любви, схожу с разумного пути.

Мудрец! Увидев мой позор, не укоряй меня, прости!

Ты в горе ворот разорвешь, а я лишен одежд стыда.

Увы! Ведь у меня теперь одежда чести не в чести.

В пустынях диких буду жить - в обитель счастья не приду:

Зачем мне мрачный ад, когда лишь к свету я хочу идти!

Я разума приказ не чту, но не из прихоти пустой:

Любви-султану должен я покорность вечную блюсти.

Хоть вразумляют все меня, корят, хулят, но обо мне,

Как о царе земной любви, им спор приходится вести.

Молчи, аскет! Мне не забыть любовных мук, тоски по ней -

Не надо рая, гурий мне, - а ты, коль хочешь, к ним лети.

Мечтать мне сладко о кудрях, изогнутых, как лук, бровях,

Велик я, словно шах Хосров, - меня спеши превознести.

Стремится к славе человек - и я прославиться хочу:

Я славен пьянством[49], Физули, я у безумия в сети.

Тот, кто в науке сведущ был любовной,

Закончив свой завет немногословный,

В пустыне поселился, как дикарь,

Уйдя от всех, с кем близок был он встарь.

Как солнце, там бродил он одиноко,

Бродил бесцельно, забредал далеко.

О камни спотыкаясь, слезы лил,

Все камни он в рубины превратил.

Когда он плакал горькими слезами,

Окрестности он заливал ручьями.

Как туча горя, лил он слез дожди,

Он вздохи-молнии таил в груди.

Как бушевал дождя поток могучий!

Одна лишь капля из нависшей тучи

Пустыню залила б волной морской!

Когда б лишь искра молнии такой

Упала вдруг в бушующее море -

Оно бы высохло от вздохов горя..

Пустыня стоном полнилась глухим,

И звери стоном вторили своим.

Те стоны небосвода достигали,

Те огненные вздохи мир сжигали.

Искатель кладов драгоценных слов

Так начинал раздачу жемчугов:

Друзья, в печали сердцем утомившись,

С Меджнуном против воли распростившись,

Вернулись - и в смятении большом

Отцу его сказали обо всем.

Старик, узнав о том, как сын несчастен,

От стонов удержаться был не властен.

Он побежал, как бурная река,

Глаза в слезах - два светлых родника.

Искал он сына скорбно, безутешно,

Искал его в пустыне безуспешно...

Но вот он видит точку вдалеке -

Там распростерт страдалец на песке.

Как бы скалой тяжелою раздавлен,

Лежит Меджнун в пыли, весь окровавлен.

Теперь уже не роза он - шафран,

Самшитом был, а стал тростинкой стан.

Лица его зерцало запылилось

И ржавчиной беды времен покрылось.

"Алиф" от муки превратился в "Даль",

Калам подковой сделала печаль.

Он змей любил, водился с муравьями,

Спал на песке, усыпанном шипами.

Шипов уколы беспощадно злых -

Открыли окна в дом скорбей лихих.

Меджнуна облик увидав печальный,

Стоял, молчал старик многострадальный.

И долго так стоял он, молчалив,

И в сына неподвижный взгляд вперив . . .

И вдруг воскликнул, у беды во власти:

"О соловей в саду моих несчастий!

Поведай мне, что сделалось с тобой,

Мне тайну сердца скрытую открой!

Кем ты лишен был самообладанья,

Кем отдан ты в плен черного страданья?

Каким же беспокойством ты томим?

Каким же духом злым ты одержим?

Чего ты ищешь? В чем твоя кручина?

Твоих рыданий, вздохов где причина?

На дне морском жемчужина мечты?

Достану я, как только скажешь ты!

Попала ль в ад надежд твоих лампада?

Скажи, я выручу ее из ада!"

"Да, ты умен, - Меджнун ему в ответ, -

Ученый муж, дающий мне совет.

Но кто ты? И к чему увещеванья,

Бесплодные попытки врачеванья?

Нет, не трудись! Иди своим путем, -

К тому же ты мне вовсе незнаком.

Ты про Лейли мне не сказал ни слова,

А я и слушать не хочу другого".

"Я твой отец, взгляни-ка на меня,

А ты - огонь от моего кремня!"

"Отец" и "мать" - мне это непонятно,

Мне лишь любимой имя благодатно".

Упорством небывалым поражен,

Отец поверил: сын ума лишен!

Решил старик вступить на путь обмана:

"Идем, тебя Лейли ждет неустанно.

Лейли у нас в гостях, любимый сын,

Нам сыплет жемчуга, ища рубин"[50].

Услышав о Лейли упоминанье,

Меджнун подумал: "Сбудется желанье".

Встал на ноги, сказав: "Готов к пути!" -

Готов в Каабу грез своих идти.

Пошли они в печали нестерпимой.

Вот, наконец, пред ними дом родимый.

Меджнун стремился лишь к Лейли одной.

А не к отцу, не к матери родной.

Отец его увещевал немало,

И мать увещевала, умоляла.

Души блаженство, свет моих очей,

Ты избран быть одним в душе моей.

Своим народом ты обязан   править

И благородством род отцов прославить.

Ты должен следовать делам царей

И сделать доблесть участью твоей.

С бровями ты не можешь быть в разлуке -

Найди успокоенье лучше в луке!

Полет ресниц ты видеть захотел?

Стремись к полету смертоносных стрел!

Что юной чаровницы стан самшитный?

Люби копья удар кровопролитный.

По родинке иль по кудрям печаль?

Смотри на точки и на букву "Даль"!

Ты увлечен бровями и очами?

Пусть "Айн" очами будет, "Нун" - бровями.

К чему плоды тебе - ты кипарис.

Свободным будь, быть пленником стыдись![51]

Ты - как рубин, таким и оставайся,