Павел Кренев - Фанфан-Капкан

«Перебрал он с волосьями-то, — подумал Феофан, — хиппарь какой-нибудь, что ли?»

С хиппарями он еще так близко не общался, и парень поэтому был интересен.

Когда частыми глотками гость допил молоко, Феофан предложил:

— Давай знакомиться. Феофан, рыбак из Лопшеньги.

Парень уважительно заторопился, вытер ладонь о рубаху и сказал:

— Очень приятно, Сергий, из-под Новгорода, учусь в академии, в Ленинграде.

«Художник, наверно, — сообразил Феофан, — они, эти художники, все хиппари длинноволосые, мазепы».

— Серега, значит, — кивнул Феофан.

— Да нет, Сергей звучит не совсем верно, правильнее будет Сергий, как, например, Сергий Радонежский, Сергий Валаамский.

— Так они же попы вроде или как их там. Ты же не поп, значит, Серега.

Парень пожал плечами, сказал смущенно:

— Да, я пока еще не возведен в духовный сан, но вот учусь, скоро уже…

Феофан крепко изумился:

— На кого учишься, на попа, что ли?

— Да, в Духовной академии…

Вот это да! Феофан какое-то время сидел с открытым ртом. Интересным фруктом оказался этот длинноволосик.

— Вот, значит, почему волосья-то у тебя такие.

— Ага, — просто ответил Сергий.

Вечером они встретились вновь. Феофан раздобыл на теплоходском камбузе соль, перец, лавровый лист, пяток картошин, кастрюлю и растаганил на морском берегу костерок, примастрячил колышек-поперечину, повесил кастрюлю с водой. Сергий почистил окуней, картошку. Стали варить уху.

Они сидели у костра, смотрели на огонь. Блики бегали по их лицам, плясали в воздухе, сновали как зайцы по черно-серой, высоченной стене Соловецкой крепости, громоздящейся совсем рядом, метрах в семидесяти. Восточный ветер, не шибко сильный, но настойчивый, пластался по земле, бросался на огонь из-за их спин, словно яркими, цветными лентами играл огненными языками, раскидывал их в разные стороны. И без того красное, обветренное рыбацкое лицо Феофана отсвечивало сейчас кирпичными тонами и выглядело умильным. Маленькие, прищуренные глазки слезились то ли от блаженства, то ли от дыма, то и дело кидающегося в лицо.

— Слушай, Серега, чего ты в попы записался, не понимаю? — спрашивал Феофан.

Вопрос в такой его постановке явно не нравился Сергию, он ежился от таких вопросов и отвечал неопределенно:

— Я еще не имею чести именоваться попом, этого звания еще необходимо достичь.

— Да ла-а, достичь, тоже мне, — ехидничал Феофан. Ему почему-то нравилось подтрунивать над беспросветной религиозностью малохольного Сергия. Феофан был вполне подготовлен к этому полученным образованием. Чтобы крепче уесть, он и имя специально коверкал, называл Серегой. Хотя такое имя явно не подходило.

— Волосья длинные отрастить да крест на пузу нацепить — вот и поп. Тоже мне сан!

Сергий поднялся и сжал кулачки, видимо, собрался уходить. Феофан понял: перебрал с атеизмом. Жалко будет, если этот богомолец уйдет. Забавный парень.

— Ну-ну, я же шутя, что ты, не понимаешь шуток? Шутки-то надо понимать, брат ты мой!

— Это не шутки, мне это неприятно, — с обидой в голосе возразил Сергий.

— Да прости, чего там! — Рубанул воздух рукой Феофан. — Не буду больше, честное слово! Ну, балбес я, вот и все.

Сергий поколебался, но все же присел на свою чурку, и Феофан обрадовался.

— Давай-ка посмотрим лучше, что там у нас с ухой-то? — Он засуетился с ложкой над кастрюлей, достал кусок картошины, куснул, оскалив, чтоб не обжечься, крупные, редковатые зубы. — О-о! Готово! Давай-ка, Серега, окуньков, булькай их, эх ты, благодать!

Потом они ели уху и нахваливали. Феофан хлебал быстро и шумно, скорехонько навернул миску, налил еще. Уха шла в охотку. Сергий работал ложкой более степенно, в движениях его не было суеты. Обстановка разряжалась, и, чтобы совсем закрепить отношения, Феофан размечтался.

— Эх, не хватает сейчас чего-нибудь более градусного, как бы к ушке-то, а? Отняли радость…

— По-моему, правильно и сделали, что отняли. Это не радость, а бедствие великое, — вежливо, но довольно определенно заявил Сергий, обжигаясь ухой.

Занятный фрукт! И когда ели уху, и когда пили чай, заваренный на брусничном листе, у Феофана зудели вопросы, но он не спрашивал пока, остерегался. Но чай, размягчает… Сергий после чая маленько осоловел, в полуприщуренных зеленых его глазах засветилась благодать, и он глядел на небо, на звезды. Там, в вышине, среди звезд, гулял шалый и чистый, прилетающий с моря ветер — «всток», обдувал их, сдувал с них пылинки, и звезды светили радостно, крупно, помаргивали гранеными краями. Средь звезд, будто разрубленный пополам медный пятак, надраенный до золотого блеска, ярче всех рдела и покачивалась от ветра нарождающаяся луна.

— Серега, ты не злись, ты мне скажи все-таки, чего ты вдруг, это, как бы тебе… в богомольцы-то? — Феофан выбрал все-таки момент, спросил.

— А зачем это вам? — оторвался от звезд Сергий.

— Понимаешь, интересно, спасу нет, не встречал таких.

Сергий обхватил колени руками, маленько запокачивался, сидя.

— Я людей люблю, понимаете…

— Да и я вроде как, ну и что, — осторожно заспорил Феофан, но сразу же честно признался: — Не всех, конечно…

Феофан вспомнил тут тех, с кем не пошел бы в разведку.

— А я всех.

— Да всех же нельзя! Такие гады есть! — загорячился Феофан. — Их стрелять надо, а не любить! Вон бригадир наш, к примеру… Вредитель!

— Не вредитель он, просто заблудился.

— Тоже мне овечка, заблудился в травке, как же. Это принципиальный гад! Все делает, чтоб людям навредить!

— Он заблудился, потому что потерял в людском мире свою душу. Как только он ее найдет, обретет покой. Не виноват он в том, что не нашел пока.

— Это у Мищихина-то душа? Ну вряд ли! — горячо возразил Феофан. Он не верил в наличие этого предмета у Мищихина.

— Душа есть у всякого. Просто человек и душа часто живут в разладе. Когда они обретут единство, наступит гармония и все люди будут счастливы. Люди не виноваты в том, что заблудились, их толкают на это дурные силы. Всякий человек изначально достоин уважения.

— Всякий? — удивился Феофан.

— Всякий.

— Ну ты даешь… Ладно, тебя лично когда-нибудь обманывали?

— Обманывали много раз.

— Например?

— Например, вчера у меня украли все деньги. Теперь не знаю, как уехать отсюда.

— Так, тогда вопрос, — Феофан напрягся и спросил звонко — вопрос был важный: — Что бы ты сделал, если бы нашел сейчас этого вора?

Сергий ответил убежденно, как будто это само собой разумелось. Видно было, что не притворялся, не выпендривался: