Павел Кренев - Фанфан-Капкан

Сергий говорил красиво, но не витийствовал, не религиозничал — Феофан это понимал и не перебивал. Сергий говорил правду.

На сердце Феофана лежала горькая, но возвышающая истома, она переполняла его, давила на плечи, сладко першила в горле. Он сегодня побывал в гостях у трех великих сестер, подышал с ними одним воздухом, прикоснулся к их трепетным ладоням.

С утра знакомый матросик обнадежил, сказал:

— Прогноз нормальный, если синоптики не врут на этот раз. Кэп дал команду в тринадцать ноль-ноль отчаливать.

Ветер как будто и в самом деле приутих, но не настолько, чтобы радоваться: дальние, лежащие в голомени за бухтой скалы осыпались рваной белой пеной, там вовсю гулял взводень. Но ничего не оставалось делать, надо было верить этим вечным путаникам — синоптикам, не всегда же они пальцем в небо да по принципу — о-бе-эс — «одна бабушка сказала».

Феофан первым делом купил билет до Архангельска Сергию. Тот пучил глаза, махал руками и отнекивался, но Феофан был тверд, знал — делает доброе дело, с размахом шутил:

— Да-a, че там, пошлешь ведь потом мне обратно, кровные мои, в непомерных трудах заработанные, куда денесся. Че тебе на паперти тут сидеть теперь с протянутой шляпой.

— Сестра должна выслать.

— Может, она замуж выходит, не до тебя ей…

В общем, купил билет и все.

Сергий, донельзя обрадованный, сразу побежал куда-то, в какой-то дом, где лежали его вещи, а Феофан направился туда, куда ему хотелось зайти еще раз. По дороге на Соборной площади увидел жиденькую цветастую кучу людей, сгрудившихся, слушающих кого-то.

«Экскурсия», — догадался Феофан и подошел.

Экскурсию вела маленькая, полненькая женщина, лет сорока, черненькая, волосы в кудряшках, носик остренький, очки… «Ну и страхолюдина, — подумал Феофан с полной, в общем, равнодушностью, — мымра». Вела она себя и свою экскурсию суконно, строго, как часто ведут себя некрасивые женщины, чтобы показать свою, никому не нужную независимость, рассказывала о соборном ансамбле. Пустые, скучные слова…

— Ладно, — вклинился в экскурсию Феофан, — скажите нам, как отапливались все эти хоромины?

Гид замялась, но ответила бойко, подготовленная мадам:

— Как обычно, печами голландского типа, как все такого рода постройки на Севере.

«Дурит народ! Голландского типа… — возмутился про себя Феофан. — Сама ты голландского типа!»

И уел экскурсовода громко, принародно:

— Весь этот, как вы говорите, ансамбль соборный отапливался от одной печки, которая располагалась под Успенской церковью, вон там. — Феофан был хорошо подготовлен Сергием. — Монахи это изобрели сами. В наше время эту систему сломали зачем-то. Вам бы это надо знать, как экскурсоводу.

Гид смешалась, открыла рот и замолчала на какое-то время. За всю ее экскурсоводческую биографию такой наглец среди туристов не попадался.

— Ладно, — примирительно сказал Феофан, — вопрос последний: сколько было колоколов в той вон колокольне и кто их отлил?

Экскурсовод напряглась, втянула короткую шейку в толстые плечики и стреляла на Феофана увеличенными в очках глазами — откровенной ненавистью. Ответа она не знала, но, умудренная опытом, вывернулась:

— Что же, пожалуйста, расскажите нам, это интересно.

— Товарищи, — обратился Феофан к публике, приободрившейся, явно заинтересовавшейся его персоной, — в монастырской звоннице было сорок колоколов, это очень много, и один звончее другого. А ведь медь да олово на самый крупный колокол послал лично Борис Годунов, царь то есть. Отлили его сами монахи и назвали «Борисович», по цареву имени. Весил он двадцать тонн, как царь-колокол московский. — Это Феофан маленько для красоты рассказа приврал. — Звонкий был, на все Белое море гудел.

— А куда делись колокола-то? — расспрашивала публика.

— Куда-куда, на нужды народного хозяйства, на оборону нашей страны. Переплавили их…

— И «Борисовича» переплавили?

— Нет, с «Борисовичем» у них промашка получилась. Погрузили его на баржу, только в море с Соловков вывезли, он проломил доски и ушел на дно… не дался «Борисович», лежит где-то…

Народ облегченно вздохнул: не дался «Борисович»!

Феофан пошел дальше.

Он нашел то, что искал, в самом дальнем углу, в полуподвале приземистого и мрачноватого двухэтажного здания, грязно-желтого, с выщербленными стенами. Здание похоже было на маленькую крепость, потому что имело двухметровые стены и глубокие узкие окна-бойницы. На толстенных полукруглых дверях висела табличка: «Реставрационные мастерские». Феофан толкнул дверь.

На верстаке сидел мужик с иссиня-черной бородой и в длинном, посыпанном стружкой халате. Посреди мастерской на низенькой табуретке сидел другой мужик, тоже в халате и с бородой (только посветлее), и тесал топором чурочку. Попадал он по ней не всегда, частенько промахивался, и топор втыкался в пол, мужик при этом ругался.

— Привет ударникам умственного труда, — провозгласил Феофан с порога.

— Не с этого начинаешь, — вяло ответил мужик с верстака и сильно икнул.

— Намек понял, исправлюсь, — пообещал Феофан и представился: — Павловский, корреспондент газеты «Северный комсомолец». — Вытащил блокнот из кармана.

Чернобородый чуть не сполз со своего сиденья, но быстро выправился, расхорохорился, забубнил:

— Комсомол — это хорошо… Готов я за им, задрав штаны, бежать, за комсомолом…

Светлобородый никак не прореагировал, только спросил:

— Материал критический или хвалебный нужен? — Видно, неплохо разбирался в журналистике, уже сталкивался с ней при каких-то обстоятельствах.

— Сейчас вот интервью возьму и посмотрим.

— У кого брать будете, у меня или у него? — спросил мужик с верстака и снова неожиданно икнул, будто ойкнул. — Если что, я готов, меня зовут Павел Константинович, напарника — Евгением Александровичем.

Феофан начал со светлобородого.

— Скажите, чем вы тут занимаетесь?

— Вообще или сейчас? — попросил уточнить Евгений Александрович и смазал по чурочке.

— Для начала вообще.

— Мы реставрируем Соловецкий монастырь, — твердо ответил интервьюируемый и по-газетному добавил: — Наша задача его восстановить.

— Та-ак, — сказал Феофан, — и много вас тут, реставраторов?

— Двое мастеров нас, я да Павел Константинович.

— И все?

— Студенты еще помогают, приезжают иногда…

— Скоро все восстановите?

— Трудно сказать, дело творческое…