Маршал Саундерс - Красавец Джой

— Дядя, неужели он уехал, оставив несчастных зверей на голодную смерть? — спросила Лора.

— Ты сама видела, что в сарае не было ни клочка сена, и что бедные, голодные твари изгрызли дерево в стойлах. Если бы он позаботился о своих зверях, он бы послал ко мне это письмо, а не оставил его здесь на столе. Число на нем не выставлено, но по скотине можем догадаться, что он уже несколько дней, как убежал. Гарри, пойдем посмотрим наших больных.

Лора вскоре вышла тоже на двор. Заморенная лошадь узнала ее: она приподняла голову и посмотрела на Лору; в ее глазах появилось некоторое оживление после того, как она поела. Лора пошла на лужок за домом, где находился брошенный поросенок.

Я увидал странного зверя, мало похожего на поросенка: у него были длинные ноги, острая морда, взъерошенная щетина. Корова и лошадь от голода совсем отупели, а поросенок, напротив, оживился. Может быть, он жил до сих пор природным запасом жира. Гарри рассказывал, как он визжал и рвался, как бешеный, на веревке, когда он отыскал его. Мы с Лорой застали его спокойным, с выражением полного довольства, потому что Гарри уже накормил его, хотя для начала решено было всем несчастным отощавшим животным давать есть понемногу, так как у них от долгого голода желудки, верно, съежились.

Скоро мы уехали домой — господин Вуд, Лора и я, — а Гарри остался ночевать, чтобы ухаживать за больными животными. Мы застали госпожу Вуд на ногах, ей было гораздо лучше. Она с ужасом выслушала рассказ об исчезновении англичанина и о бедственном состоянии его скотины.

Собрав постельные вещи, ужин, чай, хлеб, она послала целый ящик вещей своему сыну. Чай она даже ему заварила и отослала в плотно закупоренной жестяной посуде.

Когда посланный вернулся, он сказал, что Гарри не захотел ночевать в грязном доме англичанина, а повесил гамак на деревья и устроил себе ночлег на вольном воздухе. Вряд ли, впрочем, ему удастся много спать эту ночь, так как придется то и дело вставать и смотреть за больными животными. Он и фонарь, говорят, приготовил подле своего гамака.

Госпожа Вуд беспокоилась за Гарри, оставшемся в полном одиночестве в таком глухом, неприглядном месте; она надеялась, что бедных зверей скоро можно будет перевести в Лощинную ферму.

Через несколько дней, благодаря заботливому уходу Гарри, лошадь и корова настолько поправились, что могли идти. Печальное шествие скоро появилось на нашей аллее: худая, с ввалившимися глазами лошадь, тощая корова и маленький, жиденький поросенок шли нетвердой поступью, так как копыта у них совершенно сгнили.

Они повалились на приготовленную для них свежую, мягкую подстилку; короткий переход от бывшей усадьбы к нашей ферме истощил слабый запас их сил.

Лора не помнила себя от радости, что они все остались живы; она переходила от одного к другому с сияющим, счастливым лицом.

Поросеночек, довольный непривычным чистым помещением, благодарно смотрел своими смешными глазками на Лору и Гарри. Хвост его свернулся совсем крючком, что, по словам нашего хозяина, означало здоровье.

Господин Вуд пришел в конюшню поглядеть на новых жильцов. Он рассказывал о смышленности поросят, особенно канадских. Раз, во время одной его стоянки в канадской бухте, он заметил, что во время отлива приходило множество поросят из деревни; они подбирали выброшенных на песок рыбок и раковины, но за несколько минут до прилива они всегда уходили с берега.

Через несколько дней после водворения у нас покинутых зверей поросенка перевели в поросячье стадо фермы, и надо было видеть, какие прыжки он выделывал среди новых знакомых!

Бедная корова тоже поправилась и скоро стала ходить в поле с другими коровами, но она сохранила навсегда грустный, растерянный взгляд. При виде ее мне казалось, что она не может забыть своего прежнего плохого житья, так же, как и я не забыл того времени, когда жил у Джекинса, и на всю жизнь сделался серьезной, солидной собакой.

Бывало, стоит эта корова, жует траву и глядит в даль грустными глазами. Глядя на нее в такую минуту, я воображал, что она все горюет о своем павшем теленке. Работники прозвали ее «Старая тоска».

Лошадь тоже получила прозвище. Ее назвали «Лохматкой», потому что, как ее ни скребли скребницей, как ни чистили и ни кормили, но она так и осталась взъерошенной, неказистой лошадью. Со временем ее можно было запрягать для легкой работы. Лора особенно баловала ее, носила ей яблоки и сахар, так что Флитфут укоризненно смотрела на нее через перегородку стойла. Лошадь полюбила Лору, но она была какая-то дурашливая, например, прикидывалась слепой: бывало, Лора подойдет к ней и протянет ей какого-нибудь лакомства, а она водит носом, кусает Лору за пуговицы или возьмет ее цепочку в зубы, а лакомство будто и не видит. Между тем, господин Вуд говорил, что она отлично видит. Верно, она и до болезни была странная.

С наступлением поздней осени Лора очень поправилась, и ей надо было вернуться домой приниматься за учение.

Погода стояла чудная, когда мы собрались в путь. Леса оделись в разноцветную листву, воздух был прозрачный, небо ярко-голубое. Лоре было жаль уезжать из деревни, она целое утро собирала оставшиеся пестрые цветы и листья и прощалась со зверями фермы. Господин Вуд в это утро работал в плодовом саду. У него было много сортов яблок: красные, желтые, большие, круглые, продолговатые. Я их всех отведал из рук Лоры, угощавшей меня, когда она сама ела. Изрядная кладь яблок поехала с нами до Бостона, куда Вуды посылали продавать плоды из своего сада. Нас проводили на железную дорогу. Гарри уехал накануне. Госпожа Вуд говорила, прощаясь с Лорой, что ей будет очень пусто без ее милой молодежи. Она долго целовала Лору и взяла с нее обещание приехать опять на будущее лето.

Меня посадили в собачий вагон, но на этот раз я не страдал так, как тогда, когда ехал в деревню, потому что кондуктор, которого господин Вуд знал, то и дело ходил меня проведать.

Дома нас встретили с криками радости: мальчики все уже вернулись, и они не могли наглядеться на сестру. Меня тоже ласкали, и я должен был всем подать лапу. Джим и Билли лизнули меня в морду, и даже Белла узнала меня.

— Здравствуй, Джой! — крикнула она. — Как поживаешь?

Скоро наступила зима с учением для всех. Бледная, худенькая Лора превратилась в здоровую, загорелую девушку, и госпожа Морис не могла нарадоваться, глядя на нее.

Две недели после нашего возвращения домой в Ферпорт приехал итальянец, содержатель цирка, с учеными зверями. Мальчики Морисы много говорили о необыкновенных проделках ученых зверей. Фамилия итальянца была Беллини.