Николай Сладков - Преданный волк

Однажды волчонок уснул под кустом, а я тихонько, на цыпочках, отошел. За полчаса я напутал по лесу немыслимых петель, навязал замысловатых узлов и накрутил самых хитрых зигзагов. Перепрыгивал через тропу, шлепал вверх по ручью, перескакивал через промоины. А потом притаился на склоне так, чтобы сверху все было видно. Волчонок проснулся, привычно прогнул спину, припав на передние лапы, и сладко, с подвывом, зевнул. И вдруг увидел — один! Заметался, зыркая по сторонам. И закружил, шаря по земле носом, наткнулся на мой след и покатил по нему, как по рельсам! Я сверху вижу, как точно он повторяет все мои зигзаги, узлы и петли. Нос его на следу — как ролик троллейбуса на проводе! У ручьев и промоин он замирал, задирал нос, водил им по сторонам, словно осматривался. И дальше прыжками по следу.

Волчонок проскакал у самых моих ног, но не оторвал нос от следа. Только распутав последнюю петлю, он на миг замер передо мною, поднял голову — глаза наши встретились, и он кинулся мне на грудь слюнявить и целовать! Опрокинул в траву, мягко хватал за руки и радостно теребил за рубаху. А вот домашняя скотина Пистон не стал бы меня разыскивать. Зачем я ему? Это он нужен мне, чтобы тащить вьюк.

Сентябрь. Идем по горной лесной тропе, поцокивают о камни копыта Пистона. Через тропу перекатил рыжий комочек — белка. В панике затрещал черный дрозд — увидел волчонка. Теперь его не трудно увидеть — вырос. И его тянет от «семьи» то вперед, то вбок. Подросток уже не желает жить по указке: ему не терпится познать жизнь своими боками. Ну что ж, жизнь не такой уж плохой учитель.

Первый урок скромности дали ему два черных ворона. Волчонок самонадеянно ускакал вперед по тропе, но скоро появился жалкий и перепуганный. Над ним, хрипло каркая, нависли два ворона, нацелив носище как пику. Ближний ворон кидается вниз. Тычет волчонка в спину. Взмывает, шумя широкими крыльями, освобождая место второму. Так и гонят, так и тычут попеременно! Волчонок с разгона бросается под копыта, прячется у Пистона под брюхом. Ага, и мы-таки тебе пригодились!

Километр волчонок послушно и оглушенно трусит позади. Но страх уходит, и глаза разбегаются снова. Когда мы проходим над хуторком, он опять исчезает, а внизу, у хуторка, слышится оголтелое кудахтанье кур и крики людей. И вижу: впереди скачет волчонок, а позади с палкой, пыхтя и ругаясь, ковыляет хозяин хуторка. Теперь волчонок кидается в мои ноги, ищет защиты у вожака. Из пасти у него свисает… котенок! Хватаю волка за морду и, насев сверху, разжимаю крепкие зубы. Котенок цел и невредим — чуть-чуть помят и обмусолен. А волчонок не может понять: он нес его мне, хотел обрадовать и угостить, а я отдаю добычу чужому. И это называется — своя семья! Он отводит обиженные глаза и уныло отходит в сторону. Хозяин уже не сердится: котенок цел, котенка вернули, он таращит глаза у него из-за пазухи. Хозяин удивленно цокает языком: волк, а отдал добычу! А он думал, что это собака, знал бы, что волк, не стал бы и связываться.

Знать бы ему, а главное, знать бы котенку, как еще все сложится впереди! Но ни людям, ни зверям знать наперед не дано…

Волчья душа оказалась отходчива, дуться долго волчонок не может. Снова бежит впереди и снова испытывает судьбу. По луговине, прижав уши и хвост, несется волчонок, а над ним темными парашютами повисли два беркута. И один беркут уже падает вниз, свесив желтые лапищи с растопыренными когтями.

Чугунный клюв навис над волчьим затылком, крючья когтей примериваются к загривку. Я сдернул ружье и выпалил вверх. Тяжело — ветер завыл в перьях! — орел пошел ввысь, как самолет на взлете.

Растревоженные орлы, взгромоздясь на вершину огромной сушины, клекотали сердито и возмущенно. А волчонок терся в ногах и не отходил ни на шаг. На этот раз он кое-что намотал на свой короткий ус. Но надолго ли?

Закатное солнце и в горах ласковое и мягкое. Я привалился спиной к нагретым бревнышкам пастушьего домика. Пистон замшевыми губами собирает букеты горных цветов, а волчонок калачиком спит под кустом, и серую шерсть его гладят блики. Он вздрагивает ушами, сгоняя мух. Вечерняя расслабленность и тишина. В такие медленные минуты невольно думаешь: все, что сейчас вокруг и рядом, что видит твой глаз и слышит ухо, станет когда-то воспоминанием. И ничто не в силах остановить бег времени, запечатлеть мгновенье.

Придется когда-то расстаться и с этим волчонком, хочу я того или нет. Не могу же я без конца бродить с ним в горах! А он не сможет жить со мной в городе. Горные волки не живут на равнине. И я вдруг понял, что готовлю предательство! Исподволь начинаю искать оправданья своей измене.

Тени и блики гладят волчонка. Он крепко спит, он совершенно спокоен. Для него я отец. А отцам и матерям детей бросать не положено, как не положено детям впиваться клыками в родительское горло. Он-то не впился в мое…

Есть у зверей еще мать и отец — Природа. Но я отнял волка и у нее. Я не учил, а отучал волчонка от всего волчьего, без чего ему в лесу не прожить. И вот готовлю измену…

Волк спит спокойно. Это уже не тот глупый толстяк, которого мне принесли. Сколько с ним было забот! Однажды из-за поворота, грохоча и пыля, с воем выползло глазастое чудище — автомобиль! Волчонок мгновенно исчез: был — и нет! Давно прогрохотала машина, давно осела пыль и ветер развеял чад и вонь, а волчонок не возвращался. Я свистел и звал — напрасно. Заблудился? Ведь совсем еще маленький, только что стал ходить со мной в горы.

Только к вечеру я вернулся домой, так и не дозвавшись волчонка. А он встретил меня у порога! Сам дорогу нашел! Не сбился со следа на затоптанных тропах, переплыл два ручья.

Волку много дано от рождения. Еще большему он умеет выучиться. Жаль, что этих умных зверей мы сделали своими врагами. Жаль, что ужиться с нами могут пока лишь голуби и воробьи, вороны и галки, крысы и мыши.

А еще я учил его плавать! Холодную воду он не любил, сам в речку не заходил, но когда я его затаскивал силой — терпел. На повороте речки под скалой был омут с ледяной голубой водой. Прополоскав волчонка в воде и раза два окунув, я милостиво его отпускал. Он быстро плыл к берегу, молотя воду передними лапами. На берегу отчаянно встряхивался, окатывая мою одежду. И принимался гонять бабочек и больших изумрудных ящериц. Бабочки, ящерицы и лягушки для него не еда, а игрушки. Но игрушки свои он не берег: чего их беречь, когда их сколько угодно!

Играть волчонок любил. Как-то ночью услыхал я шаги у палатки. По шагам угадал — Пистон. Странно, Пистон ночью никогда не маршировал, а уныло дремал, свесив губы. Но шаги не стихали. И все у палатки — круг за кругом. Пришлось вылезать из-под теплой бурки в холодную ночь.