Джордж Шаллер - Год под знаком гориллы

Но как некогда заметил Паскаль, «опасно позволить человеку увидеть, сколь близко он напоминает зверя, если одновременно не указать ему, как он велик». Хотя некоторые животные, подобно человеку, умеют употреблять орудия и даже, в малой степени, их делать, существует настоящая умственная пропасть между способностью взять простую ветку для непосредственного употребления и обработкой камня, который потребуется для какой-то определенной цели через день или два. Это же самое было подчеркнуто антропологом Оукли, когда он писал: «Возможно, есть градации между двумя крайностями: перцептивным (воспринимающим) мышлением у обезьян и умозрительным — у человека. Но необходимо подчеркнуть разницу между ними, потому что способность человекообразных обезьян иногда создавать орудия производит настолько сильное впечатление, что возникает опасность преуменьшить пропасть между качеством мышления, необходимого для создания таких орудий, и определенным замыслом, который несут в себе даже самые примитивные орудия первобытного человека».

Наиболее интересным археологическим открытием за последние годы было установление связи между определенными каменными орудиями и австралопитековыми обезьянолюдьми Африки (Australopithecinae). В Олдовайском ущелье в Танганьике доктор Л. С. Б. Лики и его жена обнаружили череп обезьяночеловека и вместе с ним примитивные, обитые галечные орудия (чопперы), относящиеся к нижнему плейстоцену, то есть сделанные более шестисот тысяч лет назад. Подобные орудия были найдены в Южной Африке в отложениях, где находились также и кости древних обезьянолюдей. В Африке известны два основных типа ископаемых обезьянолюдей: австралопитек, который был примерно четырех футов ростом и весил около пятидесяти фунтов, и парантроп, который был несколько выше австралопитека и весил, вероятно, раза в два больше. Оба ходили на двух ногах, совершенно выпрямившись, по саваннам, где они обитали. Видимо, они употребляли свои примитивные орудия, чтобы убивать попадавшихся им мелких животных и разрезать их на части. В отложениях Олдовайского ущелья были найдены кости лягушек, крыс, молодых свиней и антилоп. Самое замечательное в этих обезьянолюдях, умевших изготовлять орудия, это то, что их черепа и черепа человекообразных обезьян во многих отношениях сходны и что объем мозга у них только от четырехсот пятидесяти до семисот пятидесяти кубических сантиметров, то есть не больше, чем у гориллы. Разумеется, один лишь объем мозга не может точно свидетельствовать об умственных способностях. И если судить по тому, что эти ископаемые обезъянолюди систематически употребляли орудия, можно смело сказать, что их умственные способности были значительно выше, чем у горилл.

Вероятно, ни один аспект поведения человекообразных обезьян не вызывает такого всеобщего интереса, как способ общения членов группы между собой. Есть ли у обезьян какие-то зачатки языка? Или они кряхтят, ворчат и лают безо всякого смысла и цели? По мере того как я наблюдал горилл в течение сперва недель, а затем месяцев, произошла некоторая перемена в моей оценке человекообразных обезьян. Поначалу на меня произвели сильное впечатление их человеческие повадки, но потом я стал ощущать, что им недостает основного, чего не могут передать даже их выразительные карие глаза, то есть у них нет возможности сообщить друг другу о прошлом, о будущем и о том, что существует в настоящий момент, но не находится непосредственно в поле зрения. Иначе говоря, гориллам недоставало языка в подлинном широком значении этого слова.

Человекообразным обезьянам, видимо, несвойственно упражнять свои голосовые связки просто ради удовольствия; между тем эта черта очень характерна для человека. Детеныш гориллы никогда не лепечет, как это делает ребенок. Гориллы не подражают звукам и не практикуются в их различных сочетаниях. Голосовой аппарат гориллы и шимпанзе совершенно пригоден для воспроизведения слов. Тут дело не в анатомическом строении гортани, а в строении мозга. Только путем величайших усилий шимпанзе можно обучить произносить шепотом слова, напоминающие «мама», «папа» и «кап» (чашка) (Шаллер полагает, что голосовой аппарат гориллы (и шимпанзе) вполне пригоден для речевой функции и что дело здесь в различиях строения мозга человека и обезьяны. Однако заметные различия есть и в гортани, которая у человека находится глубже. И с великим трудом ученый Фарнесс (Furness) сумел добиться произнесения слов (по-английски) «папа» и «кап» (чашка), но не от шимпанзе, а от молоденькой самки орангутана.). У человекообразных обезьян есть какие-то зачатки абстрактного, умозрительного мышления, однако структура нервных связей у них такова, что мысль быстро гаснет в их мозгу. Таким образом, язык символов, становящийся возможным благодаря способности мыслить абстрактными категориями, присущ только человеку. В 1863 году Томас X. Гэксли писал в своей книге «Место человека в природе» следующее:

«Наше уважение к благородной породе человеческой не уменьшится от познания, что по строению своему человек тождествен со зверьми; ибо он один одарен дивной способностью осмысленной речи, посредством которой в течение долгих веков своего бытия медленно скопил он и привел в порядок запас опыта, почти совершенно утрачиваемого другими животными со смертью каждой особи; и вот теперь человек стоит на нем, как на вершине горы: далеко высится он над своими смиренными собратьями и грубая природа его уже преобразилась оттого, что ему удается по временам отразить на себе луч неисчерпаемого источника истины».

Или, как более кратко сказал Г. У. Корнер: «В конце концов, если он обезьяна, то единственная из всех, которая обсуждает, какой именно обезьяной он является».

Все это отнюдь не означает, что гориллы не могут общаться между собой. Доступные им средства связи вполне достаточны для их простого образа жизни. Все же способность одной гориллы передавать информацию другой строго ограничена существующей в данную минуту ситуацией. Они не могут сообщить о чем-то, что случилось вчера. В целом их система сигналов не на много сложнее той, которой пользуются собаки и другие млекопитающие. В пределах группы гориллы координируют поведение, главным образом при помощи движений и поз. Например, вожак, с решительным видом покидающий место отдыха группы, дает знать не только, что он уходит, но и направление, в котором он намерен двигаться. Горилла, желающая, чтобы ее почистили, просто подставляет нужную часть тела другому животному. Каждая горилла все время следит за остальными членами группы и делает то же, что и они. Применение голоса для связи, играющее столь важную роль в нашем обществе, у горилл является чем-то второстепенным. В течение целого дня животные на редкость молчаливы. За все время наблюдений я насчитал у горилл всего двадцать один более или менее характерный звук; из них часто употреблялось только восемь. Обезьяны ворчат и кряхтят, когда им хорошо; издают серию отрывистых похрюкиваний, когда группа разбредается в густых зарослях. Если их что-то раздражает, они хрипло ворчат или лают, а будучи рассерженны, они визжат и ревут. Все эти и другие звуки, видимо, служат просто выражением эмоций; они не издаются с целью сообщить что-то. Это не символы. Но члены группы знают, что те или иные ситуации вызывают определенные звуки, и в результате многие из них играют уже роль сигналов. Например, если самец-вожак вдруг взревет, остальные животные понимают, что поблизости есть какая-то опасность, и собираются вокруг него. Вообще, звуки привлекают внимание к тому, кто их издает, и тогда он может передать дальнейшую информацию позами и жестами.