Эрик Кольер - Трое против дебрей

И наконец я решился. Я говорил «но!», переключая скорость из нейтрального положения в первую и выжимая газ, и кричал «тпру!», когда мне нужно было остановиться. Прежде всего я загнал эту штуковину в ирригационную канаву, и мне пришлось звать Визи, чтобы вытащить ее оттуда. Когда я в первый раз поехал в Риск-Крик, я ободрал кору со стольких сосен, что казалось, будто кто-то наставил свежих меток. Но все же я научился.

Наша повозка так и не была покрашена. Ее даже ни разу не закладывали, с тех пор как на наши земли пришла механизация. Она стоит заброшенная под сосной, стоически выдерживая непогоду, дышло постепенно гниет, а шины давно свалились с ободов. Иногда, после заката, когда все звуки тайги стихают, мы с Лилиан подходим к повозке и присаживаемся на ступеньку, подперев головы руками и глядя задумчиво на лес. Но вместо деревьев мы видим нашу повозку у фактории, нагруженную покупками. А когда до нас доносится ветерок, нам кажется, что повозка трясется по острым камням, и вдруг я спрашиваю Ли лиан, почувствовав, что она думает о том же: «Помнишь?» Она кивает головой: «Как будто вчера». Я повторяю: «Как будто вчера». Но какой длинный путь мы прошли с тех пор!

Это навалилось на меня внезапно, как гром среди ясного неба, или олень, появившийся из молодой поросли. Это было начало хождения по мукам для Лилиан, которое потребовало от нее всех сил, ума и веры, испытание, которому редко подвергалась какая-либо из женщин во все времена. Лилиан боролась один на один с тайгой, и шансы на победу были не на ее стороне.

Это был вторник в середине декабря, и я думал, что вот через две недели кончится еще один год и мы вступим в 1948. Я был в четырех милях от дома и на снегоступах обходил капканы, которые за ночь покрыл слой снега толщиной около восьми дюймов. Снег был мокрым, налипал на лыжи и каждый шаг причинял мучения. Но я уже привык к этому. Испокон веку ходить на снегоступах было трудным делом, особенно по свеже выпавшему снегу, который так насыщен водой, что, если бы воздух был чуть теплее, он превратился бы в дождь.

Когда это со мной случилось, было около полудня. Всего полчаса назад я чувствовал себя великолепно, и с интересом осматривал капканы и попавшую в них добычу. Вдруг я по чувствовал страшную усталость, ноги заломило, и я покрылся холодным потом. Я разжег костер, отбросил в сторону лыж снег и быстро приготовил себе постель из сучьев. Несмотря на жар от костра, я весь дрожал, лежа на сучьях.

Я достал завтрак, безразлично посмотрел на бутерброды и отодвинул их в сторону. Есть не хотелось. Костер весело горел, но, казалось, совсем не давал тепла. Я подвинулся как можно ближе к пламени, почти касаясь его одеждой, но никак не мог согреться. И чем дольше я лежал, тем слабее становился.

Снова пошел снег. С северо-запада слышался шум ветра в вершинах деревьев. Оттуда надвигалась метель. Если бы она продолжалась час или даже меньше, она, вероятно, оставила бы после себя еще дюйма четыре свежего снега.

Мне хотелось сделать навес из веток и переждать метель у костра. Благоразумие, однако, подсказывало, что не следует делать глупости и надо немедленно вставать и идти домой, пока держат ноги и не путаются мысли.

«Все будет хорошо, стоит лишь добраться до дома, — старался я успокоить себя. — Сейчас мне немножко нехорошо, но вот доберусь домой, лягу в постель и к утру буду уже здоров».

Я понял, что заболел, и сразу подумал о Визи. Он охотился в избушке, в низовьях ручья. Он был там один и охотился в восточной и северной частях наших угодий, а я оставался дома с Лилиан и охотился к югу и к западу от озера Мелдрам. Это было очень удобно, так как мы могли достаточно хорошо справиться с промыслом по всей нашей территории в то время, когда мех был самым лучшим. В последние два-три года Визи часто жил один в избушке, охотясь, и мы никогда не волновались о нем. Он был сильным, здоровым, и ни один индеец в Чилкотине не знал лучше него, как вести себя в лесу. Мы были уверены в том, что лес никогда не причинит ему вреда. Но теперь, когда ноги отказывались служить мне, я подумал: «Надеюсь, что у мальчика все в порядке».

Метель налетела через несколько минут, после того как я покинул костер. Скоро следы, оставленные мной утром, скрылись под снегом, и я мог найти их только на ощупь. Самих следов не было видно.

Прежде я никогда не попадал в подобные ситуации. С каждой минутой я становился все слабее. Желание прекратить борьбу, разжечь костер, сесть возле него и отдохнуть, а может быть, и немного поспать было почти непреодолимым. Но нет, этого делать было нельзя. Я должен идти вперед. Пусть медленно. Я двигался скорее усилием воли, чем напряжением физических сил.

Метель прошла, и воздух стал неподвижным. Теперь мне приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть, через каждые сто ярдов. Я отдыхал, стоя на лыжах, так как боялся снять их и сесть. Если бы я сел, то уже не смог бы встать и идти дальше. Мне надо было двигаться.

Ночь давно наступила, когда я добрался до дома. Только инстинкт подсказывал мне дорогу. Инстинкт и какая-то упрямая настойчивость, не позволявшая мне сдаться тайге. Отметины, которые попадались мне то здесь, то там и могли бы мне указать направление, потеряли для меня всякое значение.

Внезапно в темноте показались очертания дома. Я остановил ся, протирая глаза, и долго смотрел на него. Только через некоторое время я понял, что это наш сарай. Я сбросил лыжи и прислонил их к бревнам. Теперь они уже не нужны. Я уже дома или во всяком случае буду там, если у меня хватит сил добраться по тропинке от сарая к дому.

Лилиан, вероятно, сидела у окна гостиной, глядя в темноту и ожидая меня. Лилиан всегда немного волновалась, если меня или Визи ночь заставала в лесу. Кругом было столько опасно стей…

Она услышала, как я шел по тропинке, и встретила меня у черного хода, когда я, наконец, подошел к дому.

Она сразу поняла, что случилось что-то серьезное.

— Эрик, ты заболел, что с тобой? Что случилось? — вскрик нула она взволнованно.

— Да, что-то неважно себя чувствую. — Я с трудом добрался до кухни, опустился на стул и пробормотал: — Не бес покойся, ничего страшного, к утру все будет в порядке.

Ужин был на столе, но есть мне совершенно не хотелось. Я выпил чашку чая, разделся. Смутно припоминаю, что Лилиан помогла мне лечь в постель и укрыла меня одеялами. Меня продолжало знобить, хотя Лилиан положила под одеяло две грелки. Мне пришлось пролежать в кровати три недели, прежде чем у меня хватило сил встать.

К утру я был в бреду и ничего не сознавал. Белье на мне было насквозь мокрым, так как ночью я сильно потел. В буфете у нас была небольшая аптечка, но мы редко заглядывали в нее. В ней хранилось несколько таблеток хинина, микстура от кашля, несколько бутылочек с растираниями — и только. С тех пор как мы поселились на ручье, мы никогда не позволяли себе всерьез задумываться о том, что кто-то из нас может заболеть. До тех пор Лилиан не приходилось сталкиваться с чем-либо, кроме насморка или небольшой головной боли. Теперь, когда на нас нагрянула действительно серьезная болезнь, единственным более или менее подходящим лекарством в аптечке был хинин.