Эрик Кольер - Трое против дебрей

Отдыхая, я прислушивался к перезвону колокольчиков на лошадях. С чувством удовлетворения и душевного покоя я на блюдал, как Лилиан готовит ужин. На следующий день нам предстояло добраться до истоков Мелдрам-Крика, перебраться на другую сторону и немного спуститься вниз по ручью. К концу дня мы рассчитывали быть дома. Хотя этот предпо лагаемый дом и представлял собой лишь разбитую в тени деревьев палатку размером десять на двенадцать футов, все равно это был наш дом: ведь я знал, что там у меня будут Лилиан и Визи и сто пятьдесят тысяч акров нетронутой природы. А раз мы трое собирались делить свою судьбу в этой глуши, об одиночестве не могло быть и речи. В этом я был полностью уверен.

Когда на следующее утро я разжег костер, солнце уже взошло. С озера еще дул сильный ветер и отгонял комаров от нашей стоянки. Я спустился в воду и выловил колесо. Обод разбух в воде и снова мог хорошо держаться, плотно прилегая к шине и спицам.

Когда я пригнал и запряг коней, Лилиан провозгласила: «Завтрак!» Ветер стихал, и огромные тучи звенящих кровожадных комаров двинулись на нас с болота. Нам пришлось есть и пить, действуя одной рукой: другая отгоняла насекомых. Было только два возможных способа избавить нас и наших лошадей от комаров: разжечь огромный дымокур, чтобы дым покрыл весь песчаный мыс, или поскорее убраться с озера. Мы выбрали последнее.

К десяти часам мы достигли истоков ручья. Хотя снег в лесу стаял за шесть-семь недель до нашего появления, в русле ручья булькала лишь тоненькая струйка воды, едва достаточная для того, чтобы смочить шины колес, когда фургон переезжал на противоположный берег.

— Если еще пару недель не будет дождей, весь ручей пере сохнет, — предсказал я.

На этой стороне ручья была полоса леса, где не сохранилось ни одного невысохшего старого дерева. Пожары предшествовавших лет уничтожили здесь почти всю растительность, оставив после себя лишь хаос сваленных деревьев. Проехать там было невозможно.

В марте этого года, когда бурелом был покрыт слоем снега более двух футов толщиной, здесь прошли сани и скот с зимних пастбищ. Теперь же путь фургону нужно было расчистить топором. Я разжег около фургона дымокур, предоставив Лилиан поддерживать огонь, распряг лошадей и начал прорубать проход через бурелом.

Деревья были пересохшими и твердыми. В лесу стоял паля щий полуденный зной, и, когда я прерывал работу, чтобы передохнуть, в каждую частицу моей открытой кожи впивалось по меньшей мере полдюжины комаров. Я упорно расчищал проход, проклиная про себя пожары, навалившие кучи деревьев, ворча на комаров и почти жалея, что мы вернулись в эти унылые и негостеприимные места. Однако, когда два часа спустя я подошел к фургону, комары и бурелом были забыты, и я посвистывал, подсаживая Визи на его место в фургоне.

Лишь в конце дня я остановил фургон у края заросшей оси нами и ивняком поляны, где мы рассчитывали построить наш будущий дом. В то время в Чилкотине можно было захватить несколько акров свободной земли, сколотить там избушку, распахать участок для огорода и отложить заботу о легализации своих прав на землю до какого-нибудь удобного момента в отдаленном будущем. И хотя эти права не были узаконены никаким государственным учреждением, они не вызывали сомне ний у других жителей этого края. Со своего высокого места в передней части фургона я оглядывал полдюжины акров земли, расстилавшейся передо мной, считая ее своей собственностью, как если бы соответствующие документы были уже подписаны, скреплены печатью и лежали в заднем кармане моих брюк.

Нашим было право очищать эту землю от сорняков, распахи вать и засевать ее. Нашим было право построить на этой земле дом, как только нам удастся нарубить нужное количество деревьев и притащить их из леса. Земля принадлежала нам с того момента, как здесь остановились колеса нашего фургона. И нашим было право взять эту землю и владеть ею «ныне и присно и во веки веков, аминь».

Я соскочил со своего места. Одной рукой я отгонял комаров, другой рукой начал снимать упряжь с лошадей.

— Не очень-то гостеприимно нас здесь встретили! Не правда ли? — сказал я с кислой миной, обращаясь к Лилиан.

Но она была слишком занята, чтобы обратить внимание на мое ворчание. Она носилась, как белка в колесе, собирая топливо для дымокура, который в тот момент был крайне необходим.

Теперь, когда Лилиан садится весной за кухонный стол и со ставляет список предметов, который надо закупить для следую щей зимы, она никогда не забывает включить туда почти все имеющиеся в продаже средства против насекомых. Но в тот момент, когда мы больше всего нуждались в таких средствах, когда мы даже не могли спрятаться от комаров за закрытым окном или закрытой дверью, у нас не было ничего. Дым, от которого перехватывало дыхание и слезились глаза, был нашим единственным средством борьбы с комарами. И неизвестно, что было хуже — комары или дым.

Третий член нашей семьи по-своему решал этот вопрос. Ли лиан могла шлепками загнать Визи туда, куда шел дым от костра, но удержать его там было невозможно. Стоило Лилиан отвернуться, как Визи вылезал из полосы дыма в звенящую гущу комаров, а так как Лилиан должна была в тот момент помогать мне разгружать фургон и натягивать палатку и одновременно приготовлять ужин, она разумно решила предоставить Визи его собственной судьбе. Что можно было сделать, если ему больше нравились комары, чем дым.

Обычно в глубине Британской Колумбии перед рассветом бывает краткий промежуток времени, когда комары садятся на мох и травы, по-видимому, для того, чтобы передохнуть и набраться сил для новых нападений на живые существа. Но, увы, нет правила без исключения. К сожалению, так было и тогда. От нашего дымокура остались лишь серые угольки, и мы давно уже лежали в палатке, но заснуть было невозможно. Мы слышали шум крылышек, бьющихся о стены палатки, и это было почти также мучительно, как комариные укусы.

Прежде чем лечь, мы связали края расходившейся парусины, однако изрядное количество комаров все же каким-то образом проникало в палатку, и, несмотря на духоту, нам пришлось с головой укрыться одеялами.

Это была почти бессонная ночь. Лилиан следила за тем, чтобы Визи не раскрылся, а меня мучило другое: я слышал странный прерывистый перезвон колокольчиков на наших лошадях. Внезапно я вскочил и сел на кровати.

— Лошади! — воскликнул я. — Они обезумели от комарья.

С вечера я стреножил всю пятерку лошадей и отпустил их свободно пастись, вместо того чтобы оставить их на привязи. Теперь звон их колокольчиков доносился откуда-то из леса, но это был не тот ритмичный звон, который мы слышим, когда лошади спокойно пасутся на траве. Это был дребезжащий резкий звук колокольчиков на шеях бегущих лошадей.