Бернгард Гржимек - Среди животных Африки

Каждому мужчине свойственна определенная доза тщеславия. Все мы втайне завидуем Яну Гамильтону, что он так бесстрашно с надутым манекеном на плечах подходит к стадам диких слонов, в то время как мы заняты только тем, что фотографируем его, снимаем фильм и протоколируем все происходящее; все это не требует особого мужества. А ведь время от времени необходимо хотя бы самому себе доказать, что ты не какой-то трус, а храбрый мужчина. Поэтому для эксперимента с носорогами я решил поменяться ролями.

Здесь, в области Маньяра, носороги уж очень пугливы. К тому же местность слишком лесиста и трава высока, животных в таких условиях снимать неудобно. Поэтому мы пересекаем холмы и возвращаемся назад в кратер Нгоро-нгоро. Там я разбиваю палатку на берегу речушки Мунге.

В этом огромном кратере площадью в 250 квадратных километров (он стоит на шестом месте по своей величине среди всех кратеров мира) живет 20 тысяч крупных животных. Носорогов здесь снимать удобнее всего, потому что они придерживаются гладких, почти лишенных кустарников просторных зеленых равнин.

У нас с собой теплые одеяла, так как здесь, на высоте 1700 метров над уровнем моря, по ночам становится довольно прохладно. Наш ручной каракал — песочно-желтая пустынная рысь с красивыми пушистыми кисточками на кончиках ушей — не решается отходить далеко от палатки: страшно. Однако ночью рысь, видимо, задумала совершить небольшую прогулку и упала в стремительную речку Мунге, откуда никак не могла выбраться, так что Алану пришлось прыгать вслед за нею и вытаскивать ее из воды; очутившись на берегу, оба еще долго стучали зубами от холода.

Другой ияттт спутник — ручная мунго (виверра) Вимпи — отличается фанатичной жаждой к исследованиям и болезненной чистоплотностью. Она может залезть вам за шиворот под рубашку, возиться там и щекотать вас или пробраться снизу в брючину и карабкаться вверх по ноге; а то вдруг примется чесать вам за ухом или чистить ушное отверстие… Там, где живет Вимпи, не останется незамеченной ни малейшая кучка сора. Она выковыривает его даже из-под ковра и «укоризненно» смотрит. Но слишком большая чистоплотность порой очень тягостна для окружающих. Особенно когда Вимпи забирается под рессоры автомобиля или залезает в мотор, чтобы проверить, много ли там грязи… Поэтому мы время от времени запираем ее в ящик.

Весь вечер, ночь и утро мы в кратере совершенно одни: мы и дикие животные, да еще несколько масаев, живущих в другом конце.

Утром я сажусь в машину и отправляюсь на поиски носорогов. Вскоре я уже нахожу одного. Он спит. А сон у носорогов удивительно глубокий и здоровый. Ведь миллионы лет им не приходилось опасаться никаких врагов, а на что способен человек, появившийся на земле много позже, эти толстокожие еще не успели узнать хорошенько, а главное, они еще не привыкли остерегаться его бесовского изобретения — огнестрельного оружия.

Носороги способны сильно разгневаться, если их неожиданно разбудить. И если бы я не сидел в машине, то, безусловно, вел бы себя значительно вежливее по отношению к этому спящему носорогу. Но моя железная крепость придает мне бодрости, и я начинаю кричать на лежебоку, стараясь его разбудить. Но он не слышит. Тогда я вылезаю и бросаю в него несколько камешков. Он начинает шевелить ушами, приподнимает голову и не спеша встает. Я медленно приближаюсь к нему, толкая перед собой огромного надувного носорога. Манекен этот очень легкий: ведь он состоит из одного только воздуха да тонкой пластиковой пленки. От машины я уже отошел на 60–70 метров; в ней сидят все остальные с телеобъективами и биноклями. Чтобы живой носорог меня не увидел, я приближаюсь к нему, спрятавшись за манекеном.

Я знаю, что носороги плохо видят. Когда самец преследует самку и они находятся совсем недалеко друг от друга на открытой равнине, то самец тем не менее направляется к своей избраннице не прямо, а окольным путем, старательно разнюхивая ее следы. Видимо, именно поэтому носороги и совершают свои «ложные нападения». Не видя перед собой противника, а только учуяв чужой запах, они сразу бросаются в атаку, и только затем, разглядев, что противник не стоящий, останавливаются и пробегают мимо. Об этом я уже рассказывал раньше. Но разумеется, никогда нельзя быть до конца уверенным, что носорог задумал сделать на самом деле. Всего несколько недель назад у нас в Серенгети носорог набросился на пятитонку, которая возвращалась с опорного пункта Вогакурия, проткнул рогом переднюю шину и погнул крыло.

Мой носорог тоже начинает медленно приближаться и становится все возбужденнее. Хвостик его поднимается свечкой, он сопит, высоко поднимает голову, потом снова опускает, бежит ко мне навстречу и вдруг в нерешительности снова отступает. Со стороны это напоминает своеобразное пританцовывание. Точно так же ведут себя при встрече два незнакомых между собой самца носорога. Каждый хочет запугать другого в надежде, что тот повернется и убежит.

Но этого удовольствия мы нашему противнику не доставим, мы не убежим. Постепенно носорог становится все смелее. Но как только он подходит слишком близко к моему манекену, мне стоит лишь слегка приподнять надувной баллон и сделать движение в сторону носорога, чтобы у толстокожего иссякла храбрость и он снова отступил.

Я совершенно забываю, что от разъяренного носорога меня отделяет лишь воздух и немножко пластика и что я стою перед ним один посреди открытой равнины. Я поднимаюсь во весь рост, потому что трудно стоять долго, согнувшись, за манекеном, и надеваю шляпу, чтобы не пекло голову. Я кажусь себе этаким тореро на арене корриды. Игра доставляет одинаковое удовольствие и мне и носорогу. Мы пританцовываем друг возле друга. То, что от противника совсем не пахнет носорогом, хотя обычно от этих животных исходит весьма крепкий дух, его не смущает: он слишком взволнован и ослеплен ревностью.

Но поскольку нас с моим надувным манекеном не запугаешь и мы не собираемся отступать, он тоже не решается напасть всерьез. Только один раз его рог касается головы искусственного противника, и я уже пугаюсь, что, заметив, какая она мягкая и податливая, он поймет обман; но ничего подобного не происходит. Ударь он по-настоящему рогом по моему манекену, я моментально бы очутился один на один с этим ревнивцем. Но думаю, что такой оборот дела его бы настолько озадачил, что, пока он пришел бы в себя, я успел бы добежать до машины: страх удлиняет ноги! Кроме того, Алан Рут тут же поехал бы мне навстречу.

Но ничего этого не происходит. Наш противник так и не решается напасть. Мне постепенно надоедает эта возня, и я начинаю незаметно отходить в сторону машины. Я вынужден пятиться задом и держать своего надувного носорога все время головой к противнику, иначе тот может это принять за трусливое отступление и, чего доброго, подбежит и стукнет меня сзади. А так он только идет к тому месту, где я только что стоял, и с интересом обнюхивает землю. Потом он идет точно по моим следам, не отрывая головы от земли, и старательно нюхает. В конце концов он останавливается и точно на мой след выпускает целый водопад мочи — закрепляет свои права на занимаемый им участок. Теперь он спокоен — соперник исчез. А мы уезжаем.