Наталья Притвиц - Саянский дневник

Правда, вначале место показалось нам сырым и комариным, но, во-первых, это было после дождя, а во-вторых, лучшего в окрестностях действительно не было.

Сейчас же закипела работа. Мика с летописцем установили палатку, чтобы провести в ней первую ночь, пока не будет построено капитальное жилище. Между прочим, с трудом нашли для нее ровное местечко — везде ямы, пни, колодник. Колья совершенно не забиваются — земля пружинит, как трясина, а потом вдруг весь кол целиком проваливается куда-то вниз. Часто туда же проваливаются и ноги. Поневоле начинаешь верить в существование подземного царства.

С палаткой мучились долго, пока не догадались привязать оттяжки к корням деревьев, ободрав с них предварительно слой мха и раскидав подушку хвои.

Николай Петрович быстро соорудил для себя подобие чума — поставил конусом штук пятнадцать жердей и обернул эту конструкцию плащ-палаткой, развел костер и дымокур для оленей.

Мужчины принялись за постройку постоянного жилища на время штурма Грандиозного. Между двумя огромными кедрами прибивается толстая жердь, на нее кладутся одним концом другие жерди под углом около 30° к земле. Сверху все это предстоит покрыть лапником. Обычно тофалары кроют свои чумы корой лиственницы, но у нас поблизости ее нет — кругом пихта, ель и кедр.

Вечером разожгли два больших костра и устроились подле них писать прощальные письма. Ведь завтра от нас уходит Николай Петрович с Борисом, обрывается последняя ниточка, связывающая нас с «Большой землей», с цивилизованным миром, где спят на кроватях, ездят в поездах и покупают в магазинах хлеб и даже сахар.

Все жмутся к огню, стараясь в одно и то же время и не сгореть, и получить побольше света и тепла, и пишут. По лицам блуждают неясные улыбки, иногда пишущий вдруг уставится в костер, долго о чем-то думает, а потом снова пишет. Хочется и рассказать о Саянах, о походной жизни, и не хочется пугать своих родных, особенно беспокойных мам, описанием дождей, непроходимой чащи и чрезмерного аппетита. Но Лешка все-таки отправил в письме небольшой список блюд — странички на две мелким почерком, — которые он хотел бы получить, вернувшись домой.

23 августа

Нас разбудил Николай Петрович: «Вставайте, ребята, мне пора ехать». Утро было сырое, промозглое.

Перед расставанием совершился церемониал обмена кружками между Николаем Петровичем и Лехой (мы отдали большую кружку, а получили маленькую), старику дали на дорогу сахару, отмотали метров пятьдесят сатурна.

Наконец все приготовления были окончены, олени и сбруя отобраны. Николай Петрович попрощался со всеми за руку, Борис тоже. Мы им, а они нам пожелали счастливого пути. Караван тронулся и через несколько минут скрылся за деревьями.

Итак, мы остались одни. Теперь пройдет еще много дней, прежде чем мы увидим других людей. Скептики предрекают, что мы скоро опротивеем друг другу, станем злыми, нервными и раздражительными. Оптимисты возмущенно отвергают это предположение, как клевету.

Будущее покажет, кто был прав.

После завтрака состоялось «причастие»: завхоз с бутылкой диметилфталата обошел всех и каждому налил в ладонь немного драгоценной жидкости, и каждый бережно и благоговейно помазал ею лоб, щеки, шею, руки.

Затем началась работа по благоустройству лагеря. Мика с Владиком были назначены пильщиками, я — обрубщиком, Танюшка — переносчиком лапника. Саша с Аликом покрывали шалаш лапником, Леха, как всегда, перекладывал мешочки и их содержимое с места на место, Петя занимался хозяйством.

В пять часов поступил необычайно радостный приказ: кончать работу, мыться и готовиться к обеду. Все с восторгом повиновались. Вернувшись к шалашу, мы обнаружили просторное и удобное жилище на том месте, где вчера торчали голые жерди в два слоя. Первым слоем были положены по диагонали длинные ветки как обрешетка, а на них короткие пушистые лапы. Шалаш получился широкий, глубокий и уютный. В одном его конце устроили кладовую для продуктов, в другом — склад рюкзаков. На кедрах прибили четыре полочки: книжную для дневников и карт, посудную для патронов и для умывальных принадлежностей, вбили колышки для штормовок, оружия, фотоаппаратов. Была изготовлена даже мебель — восемь чурбачков, по первоначальному плану именовавшихся стульями, но впоследствии использовавшихся как обеденные и письменные столы, а также как верстаки.

Итак, наш город заложен. Перед шалашом у нас Таганская площадь, там, где стоит палатка, — Красная площадь, у Пихтового ручья — набережная, а там, где привязаны олени, — Сельскохозяйственная выставка.

Ближе к вечеру Алик отправился пасти наших двух оленей. Мы мирно сидели у костра и ждали обеда, когда невдалеке гулко раздались пять выстрелов, следовавших один за другим.

Минут через десять появился взволнованный Алик и заявил, что стрелял в медведя. Мы выслушали его рассказ с раскрытыми ртами.

Алик сидел на пне и строгал палочку, олени лежа жевали жвачку. Вдруг они встали на ноги и беспокойно завертели головами. Алик поднял голову и увидел невдалеке большого бурого мишку цвета прошлогодней хвои. Он ходил по поляне и ел чернику.

Алик пробовал кричать на него: «Уходи дурак, я же тебя сейчас убью!» — кидал в него сучьями, но медведь не обращал на это никакого внимания. Тогда Алик стал за дерево и выстрелил. После первого же выстрела медведь бросился наутек. Как в мультипликационном фильме, он переплыл через колдобину и пропал, потом показался еще раз на пригорке и исчез. Следов крови найти не удалось — второпях Алик все пять раз промазал.

Рассказ вызвал бурную реакцию. Охотники сразу размечтались об охоте на медведя и про себя, наверное, уже представляли, как положат в комнате большую шкуру и на вопросы знакомых будут небрежно отвечать: «А, этот? Этого я привез из Саян». Фотографы убивались, что пропали такие уникальные кадры, а Мика со скорбным лицом сидела у костра, ни на кого не смотрела и только временами шептала: «Хочу увидеть медведя».

После солнечного дня наступила ясная холодная ночь. В 11 часов вечера градусник показывал 4,5° тепла.

У завхоза сегодня было беспокойное дежурство. Он то и дело терял посуду: то кастрюли, то миски, то ложки и каждый раз поднимал панику. Кончилось тем, что он решил ввести новый порядок, по которому дежурные должны были передавать посуду следующим дежурным под расписку.