Наталья Притвиц - Саянский дневник

Перед сном втайне от Петьки обсуждался вопрос о праздновании дня его рождения, который будет завтра. После долгих подсчетов завхоз согласился выдать для праздничного пирога три кружки муки и шестнадцать кусков сахару, хотя и это в нашем положении непозволительная роскошь. Потом Сашка минут сорок искал последние граммы лимонной кислоты, оставшиеся от тех счастливых времен, когда мы пекли лепешки. Все-таки нашел.

Легли в полной темноте, когда уже давно померкла и исчезла яркая оранжевая полоса, оставшаяся на небе после заката. Петька ничего не подозревает о готовящемся празднестве и настроен довольно грустно — ведь наверняка за свои двадцать два года он не встречал день рождения в такой обстановке, не имея даже возможности наесться досыта! Но ничего! Будет еще небо голубое!

14 сентября

Алик проснулся в половине шестого и разбудил Мику. Вместе с ней встаем и мы с Танюшкой, чтобы из скудных ресурсов, выданных завхозом, приготовить что-нибудь вкусное. Алик делает свою знаменитую затируху, Мика растирает сливки и какао, а Танюшка заводит тесто на одну лепешку. С тестом чуть не произошла катастрофа — найденный вчера с таким трудом пузырек с кислотой ночью просыпался в Микином ботинке, и я долго и тщательно выгребаю оттуда жалкие, но такие драгоценные крупинки.

Надев варежки, Танюшка принялась печь именинную лепешку, а Мика с трепетом взялась за сладкое тесто — смесь муки, воды и масла с шестнадцатью кусками сахару. Из него слепили одну большую лепешку и семь поменьше. На большой Алик выложил из брусники число 22 и «Пепе». По этому случаю лепешка именинника жарилась только с одной стороны и получилась снизу слишком черная, а сверху слишком белая. Но разве это имело какое-нибудь значение?

Потом прокричали подъем. Когда затируха была съедена, состоялась торжественная часть. От имени группы Алик преподнес новорожденному лепешку и котелок с какао, а Лешка после вступительного слова прочел приветственный стих, сочиненный летописцем в промежутках между обсуждением способов изготовления сладких лепешек и другими делами.

В этом скороспелом сочинении всячески поносились Саяны:

Но кончалось оно довольно оптимистично:

Петя был весьма смущен, говорил: «Зачем, ребята, ведь у нас так плохо с продуктами», — и все порывался разделить именинный пирог на восемь частей. Успокоился он только, увидев, кроме своей лепешки, еще семь маленьких.

На ночевку по случаю Петиного дня рождения стали рано, и остаток светлого времени посвятили заготовке кедровых орехов. Эти орехи спутали все наши планы. Раннюю ночевку собирались исправить ранним отбоем и подъемом, но из этого ничего не вышло. Все уселись вокруг костра и принялись за шишки. Бросали их в угли, потом шелушили и черными от смолы и сажи руками тащили орехи в рот. Вокруг костра царили необычайный мир и тишина, раздавались только щелканье и звонкие плевки, да время от времени просьбы: «Владик, подкинь еще шишечку». Завхоз просил шишки чаще всех, причем в основном по паре. Сначала все поразились его прожорливости, но потом обнаружили, что он просто чистит шишки и складывает орехи в носок — устраивает запасы на зиму.

Алик и Танюшка принялись поджаривать орехи, получилось гораздо вкуснее.

На другой день мы продолжали путь по мхам и болотам Тукшинского белогорья. Двигаться очень неудобно — то облетевшие голые кусты толстыми сучьями цепляют за рюкзаки и штормовки и больно ударяют идущего сзади, то круглые болотные колки, словно живые, выскакивают из-под ног. Эти кочки покрыты длинной пожелтевшей травой, свисающей в стороны и делающей их похожими на большие лохматые головы. Между ними озерца воды, приходится прыгать с одной качающейся кочки на другую. Не все проходят это испытание благополучно. Я цепляюсь триконями за траву и окунаюсь коленом в воду. Мика тоже теряет равновесие и в одно мгновение оказывается на трех кочках — на двух стоят ее ноги, а на третьей чуть держится рюкзак. Но ее удается извлечь почти что неподмоченную.

Температура воздуха опять угрожающе падает — уже всего 2°. Дует пронизывающий ветер. А тут еще надо переправляться через реку Тукшу. Река несется мутным потоком в невысоких берегах, поросших кустарником. И ни одного дерева, чтобы наладить переправу… Босиком переправляться нельзя — на дне скользкие валуны, вода собьет с ног. А переходить в ботинках — значит целый день идти по холоду с мокрыми ногами.

Сашка ненадолго задумывается, затем командует: «Алик и я перетащим остальных. Незачем всем мокнуть», — и первый ступает в ледяную воду.

Когда, наконец, перенесли через реку последний рюкзак, Алик с Сашкой на негнущихся и синих от холода ногах выбираются на берег. Там уже пылает костер. Разводя его под ветром и начавшимся дождем, Мика опалила ресницы и брови, от Танюшки тоже пахнет паленым. Но главное, ребята могут обогреться. На растопку костра пошла даже брошюра об Арсеньеве, завалявшаяся в чьем-то кармане. Думается, что великий путешественник не счел бы это за кощунство и порадовался, что помог нам в трудную минуту.

А через день под Черным белогорьем нас снова догоняет зима. Мрачное каменистое плато встречает нас ураганным, чуть не сбивающим с ног ветром.

Выходим на гребень, ожидая увидеть что-нибудь новое, но напрасно. Впереди все то же: камни, мох, снег и ветер. Слева темнеют глубокие долины, затянутые серой мглой. Это идет непогода. Скоро и над нами вместе с поземкой начинает почти горизонтально проноситься мелкий колючий снег. Радуют только туры, — значит, мы на верном пути.

Идарское белогорье — царство высокогорной тундры — долго не отпускает нас от себя, заставляя шаг за шагом преодолевать топкие мхи и глубокий снег. Редкие малорослые лиственницы и кедры стоят здесь согнутые, отвернувшись от постоянных ветров.

Только на сороковой день похода мы достигаем истоков Идара — места, откуда должны спуститься с белогорий в тайгу, к верховьям Кингаша.