Жюль Верн - Михаил Строгов

— Сколько ему лет? — спросил император.

— Тридцать лет, ваше императорское величество; у него железное здоровье и поистине золотое сердце, а вместе с тем он мужествен и хладнокровен, что необходимо для исполнения его трудной задачи. Словом, я могу за него поручиться головою.

— Как его зовут?

— Михаил Строгов.

— Пусть он войдет, — сказал царь.

Вошедший фельдъегерь был высокого роста, пропорционально и крепко сложен. Его мощная фигура казалась воплощением физической силы. Черты его лица были правильны и приятны; густые темные волосы слегка вились, а добрый и открытый взгляд красивых синих глаз невольно привлекал внимание к нему всякого. Грудь его была украшена Георгиевским крестом и несколькими медалями. В каждом слове и движении Строгова был виден энергичный человек, умеющий пользоваться обстоятельствами и неуклонно идущий к своей цели.

Строгов как сибирский уроженец хорошо знал не только местность, которую ему предстояло проехать, но также и наречия многочисленных народностей, населявших ее. Детство и раннюю молодость он провел в своем родном городе Омске, где старуха мать его осталась доживать свои дни, овдовев лет за десять до начала нашего рассказа. Петр Строгов был страстным охотником и, воспитывая сына, старался закалить его. Еще мальчиком Михаил нередко сопровождал отца на охоту за дичью или помогал ему расставлять капканы для лисиц и волков, а лет одиннадцати уже выходил с рогатиной на медведя. Старик Строгов был на редкость счастливым охотником: он убил на своем веку более сорока медведей, а известно, что это число, по охотничьему поверью, считается роковым. Когда Михаилу было четырнадцать лет, он не только один убил медведя, но, содрав с него шкуру, пронес ее за несколько верст до дома, что ясно указывает на необычную для его возраста силу. Полученное им суровое воспитание приучило юношу стойко переносить голод, жажду и всякие лишения, а также развило в нем наблюдательность к окружающим явлениям природы. Строгов страстно любил свою мать, и когда был принят на службу в фельдъегерский корпус, то при прощании обещал старухе навещать ее, как только будет представляться возможность. Служба его шла очень успешно, особенно удачна была данная ему командировка на Кавказ, где в то время было еще много последователей Шамиля, пытавшихся снова возбудить горцев к восстанию. Ловкость и мужество, выказанные Строговым в это путешествие, были по достоинству оценены, и с тех пор его карьера была упрочена. Верный своему обещанию, он каждый отпуск ездил повидаться с матерью, пока не получил снова командировки на юг, где пробыл три года и откуда только что вернулся перед началом этого рассказа. Он рассчитывал на получение отпуска и уже начал собираться в дорогу, когда получил предписание явиться к императору. Исполняя это приказание, он и не подозревал, какое трудное поручение на него возложат. Наружность и спокойное достоинство, с каким держался Строгов, по-видимому, понравились государю.

— Как твое имя? — спросил он.

— Михаил Строгов, ваше императорское величество.

Предложив Строгову эти вопросы, государь присел к столу, написал несколько строк и, запечатав конверт своею печатью, вручил его курьеру.

— Вот письмо, — сказал он, — которое ты передашь великому князю в собственные руки. Тебе придется проехать страну, занятую мятежниками, которые будут стараться перехватить письмо. В особенности остерегайся изменника Огарева, с которым, может быть, встретишься дорогой. Тебе придется проезжать через Омск?

— Так точно, ваше императорское величество.

— Ты не должен видеться с матерью, иначе можешь быть узнан.

— Слушаюсь, ваше императорское величество, — отвечал Михаил Строгов после минутного колебания.

— От передачи этого письма, — продолжал император, — зависит спасение всей Азиатской России и, может быть, жизнь моего брата. Ручаешься ли ты за успех?

— Я доберусь до великого князя, ваше императорское величество, или буду убит, — отвечал Строгов.

— Ты не должен рисковать жизнью, она мне нужна!

— Я доеду живой, — уверенно отвечал молодой человек.

Эта уверенность в своих силах благотворно подействовала на государя.

— Поезжай, Строгов, — сказал он, — и да будет с тобою благословение Божие и молитва русского народа!

Михаил Строгов отдал честь и вышел из кабинета.

Строгову предстояло проехать до Иркутска пять тысяч двести верст. Когда телеграфа еще не существовало в Сибири, то депеши доставлялись туда курьерами. В качестве царских посланных, они пользовались всякими льготами для скорейшего передвижения, но, несмотря на это, им приходилось употреблять на свое путешествие от четырех до пяти недель, а в исключительных случаях никак не менее трех. Зимою сообщение по Сибири было гораздо удобнее, так как санный путь значительно облегчал его, но и тут мешали метели, сильные туманы и нападение волков, которых голод часто заставляет выходить на дорогу целыми стаями. Михаил Строгов, как истый сибиряк, не боявшийся ни волков, ни морозу, предпочел бы путешествовать зимою, но у него не было выбора. Кроме того, что ему приходилось спешить, он должен был сохранять строгое инкогнито, опасаясь шпионов, которыми кишела охваченная мятежом страна. Поэтому генерал Кисов, вручая ему значительную сумму на путевые издержки, снабдил его также паспортом на имя иркутского купца Николая Корпанова для свободного выезда во все города Европейской и Азиатской России и с правом иметь при себе одного или двух спутников. Путешествуя под видом частного лица, фельдъегерь не мог уже рассчитывать на то, чтобы получать почтовых лошадей скорее, нежели прочие смертные, и потому подвергался тем же случайностям и задержкам, как и всякий другой путешественник. Расстояние от Москвы до азиатской границы не представляло особенной трудности: тут он мог выбирать между железной дорогой, пароходом и почтовым трактом. Утром 16 июля Строгов явился на вокзал к утреннему поезду. На нем была одежда небогатого торговца, но под платьем был спрятан револьвер и большой охотничий нож. По его расчету, часов через десять он уже должен был достигнуть Нижнего Новгорода.

В том вагоне, куда сел Строгов, было довольно много народу; он притворился, будто дремлет, а сам продолжал зорко следить за своими спутниками и прислушиваться к их разговорам. Соседи его, по большей части купцы, едущие на Нижегородскую ярмарку, принадлежали к различным национальностям; между ними были евреи, персы, армяне, калмыки и т. д., но почти все говорили по-русски. Разговор их касался нашествия бухарцев, киргизского восстания и тех мер, которые были приняты русской полицией для ограничения ввоза продуктов из Азии.