Сергей Саканский - Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 06

В первом кабаке мы съели какое-то основательное баранье жаркое с фирменным салатом и выпили по чуть-чуть какого-то маленького кальвадоса. В следующем кабаке, который находился через стенку от первого, нам подали другой фирменный салат и другое жаркое, но из свинины. А в качестве фирменного напитка опять было по чуть-чуть кальвадоса.

Серега сказал:

– Яша. Если мы везде будем брать эти огромные тарелки с жаркоем, бараньим или свиным, то мы до конца маршрута не дойдем. Отяжелеем мы и упадем на тротуар, и Джуманияза сделаем, и не от буха, а от жратвы, как римляне. Но в этом Таллинне такие чистые тротуары, будто это не город вовсе, а какого-то интеллигента апартаменты. Давай мы лучше будем брать только салаты.

В третьем кабаке мы взяли по фирменному салату и еще по чуть-чуть кальвадоса. Но в следующем и дальнейших кабаках мы стали брать просто по чуть-чуть кальвадоса, а местные халдеи стали на нас ворчать: дескать, нельзя так много пить без закуски.

Но вот, в одном кабаке произошло знаменательное событие. Мы давно заметили, что халдеи всем подают какой-то суп, а под этим супом изящным жестом спиртовку зажигают. Это чтобы суп всегда горячим был.

И вот, такая там была обстановка. Сумеречно так, почти темно. Столики уютными рядами стоят, через перегородки, как в фирменном в вагон-ресторане. И сидят за этими столиками эстонцы, а у каждого стоит суп на маленьком таганке, а под супом, под таганком – спиртовка горит. Очень красиво.

Серега сказал:

– Яша. Давай и мы закажем себе такой суп.

Сказано – сделано. Заказали мы суп, халдей изящным жестом нам спиртовки зажег. И мы принялись хлебать этот суп и внимательно присматриваться к спиртовкам, изучая их устройство.

Открывались они просто. В каждой спиртовке оказалось граммов по 70 чистого спирта. Мы вылили его в свои бокалы из-под минеральной воды и возбухали, а минеральную воду обратно в спиртовки залили.

И когда халдей подошел, суп съеденный забирать, вернее – все это устройство: тарелки, маленькие таганки и спиртовки, он даже одобрительно нам закивал, что-то такое сказав, что вот какие мы молодцы: доели суп и спиртовки потушили, из экономии.

Однако, несмотря даже на сей замечательный суп, вся эта экспедиция нас только раздразнила. Пока мы переходили по свежему воздуху из кабака в кабак, все внутри нас рассасывалось, и каждый новый кабак мы как бы начинали сначала.

Тогда мы зашли в гамазин, взяли там батл кальвадоса, выжрали его в каком-то староталлиннском подъезде и, наконец, получили от Дня Цапеля хоть какой-то эффект. Кроме того, Серега восхотел сделать Джуманияза всеми этими фирменными салатами. Восхотел и сделал, ибо всегда делал всё, что хотел и сразу, руководствуясь принципами неограниченной личной свободы, хотя, как считается, в бывшем СССР жизнь была, в целом, несвободная.

Я Джуманияза делать не хотел, но, увидев, как Серега его делает, тоже сделал весьма обильного Джуманияза, также освободив свою душу от всех этих фирменных блюд и салатов, и в самом деле – как римлянин.

Свободные и чистые, вышли мы на морозный воздух. Вечерело. Стольник, выигранный ночью в сику, был полностью освоен.

Серега сказал:

– Ну, а теперь, Яша, давай немножечко выпьем.

Зашли мы в гамазин, а в гамазине очередь даже на улицу выдавилась, ибо на следующий день в нашей стране праздник Восьмого марта намечался. В этой очереди все были сплошь безропотные маленькие эстонцы, и Серега их от прилавка отодвинул властной рукой.

Взяли два батла водки, столичной, проверенной. Подумали и взяли еще четвертинку водки, для запаса. Вышли. Серега сказал:

– Маленький, беззащитный пипл.

Нечто подобное он за год до того в Юрмале сказал, когда мы на ведомственной даче бухали, но это особая история.

А тогда мы резко вернулись на флэт к Розалине, выбухали один батл, наскоро вещи собрали и двинулись в путь.

Дело в том, что в самой середине Дня Цапеля нам в этом чистом, похожем на апартаменты интеллигента городе тошно стало. Вот, выходим мы из очередного кабака, где совершили возлияние во славу Цапеля, и Серега, в своем длинном черном пальто, на ходу перчатки натягивает, во рту – Беломор. Кончается Беломор, хочет он его на землю бросить, но как-то не подымается рука. Идет, городскую урну ищет.

Поэтому мы и решили вырваться из Таллинна куда-нибудь духовно поближе, например, в Питер. Что сразу и сделали.

Можно бы сказать, что в Питер мы выступили бухом, поскольку все признаки этого стиля были налицо, в первую очередь – главный признак. Этот признак заключается не в том, как может показаться, что едущий едет побухивая, а в том, что едущий не помнит, как он в транспортном средстве образовался.

Но, в данном случае, разобраться в нюансах стиля было довольно сложно, поскольку второй признак буха отсутствовал, ведь мы, хоть и, вроде бы, бухом ехали, но почему-то взяли на этот поезд билеты.

Вот как оно получилось. Увидев, что на улице уже темно и паршиво: накрапывает редкий европейский дождь, и даже чуть-чуть снег ложится на по-европейски зеленую траву, мы втянули головы в плечи, и Серега сказал:

– Яша. А давай лучше в Питер по билетам поедем. Тем более, что эти билеты по нашим студенческим, стоят рубля два.

Я сказал:

– Правильно. Ведь мы все равно уже едем не как обычно, а в пиджаках и галстуках. Поэтому давай и возьмем билеты. И хорошо, что они тут рубля два по нашим студенческим стоят.

Надо заметить, что мы уже давно не были студентами, то есть, закончили свои институты, причем, я один закончил, а Серега – два. Но я, как известно, в своем одном, во МГРИ, столько же лет учился, сколько Серега в двух – в МАДИ и Литературном. Так что, получается, что и я тоже два института закончил.

И вот, взяли мы билет по два рубля в общий вагон и возсели на зеленой европейской траве – разбухиваться. До нашего поезда оставалось часа два, поэтому розбух плавно перешел в бух и мы, как были, в пиджаках и галстуках, умерли и на своем черном кейсе крестом легли.

Причем, мы не так крестом легли, как один человек ложится: руки-ноги в стороны, от чего и получается в природе крест. Нет, мы легли крестом друг на друга, то есть: крест-накрест поверх нашего черного кейса, и сверху выглядели, как огромное католическое распятие.

И вдруг воскресли, будто кто-то неведомый нас растолкал. В это время как раз объявляли отправление нашего поезда. Мы схватили свой кейс и ринулись на перрон. Но всё дело было в том, что мы уже забыли, что взяли билеты по два рубля, и подумали, что бупом в этот поезд врываемся.

Ворвавшись, мы спрятались от проводницы и забрались, как обычно, на третьи полки, немедленно там заслипив. Я даже и не увидел, как Серегин черный ботинок на столе возник и от стола оттолкнулся. А сам Серега этого тем более не увидел. И только утром – пассажиры, которые в этом отсеке сидели, рассказали нам, как Серегин черный ботинок, а за ним и мой, коричневый, на столе, где они бледную курицу ели, мелькнул. Эту историю пассажиры, никаких других историй в своей жизни не знавшие, долго потом своим внукам рассказывали.