Василий Ян - Записки пешехода

На мои расспросы он мне объяснил, что впереди, уже недалеко, вдоль холмистого склона, протянулась деревня Ясная Поляна, а в стороне, справа, на спуске с холма, среди липового леса находится старинная усадьба Толстых.

— Мы графа Льва Николаевича часто видим на дорогах близ его имения.

Он ходит с палочкой, в высоких сапогах и галошах, с книжкой в руке. А то сидит под деревом и читает. Он очень любит заговаривать с прохожими, расспрашивая, как люди живут. И я с ним раза два беседовал, вместе гуляли по лесу. Я служу приказчиком у купца Ермакова, он хлебную торговлю ведет.

Люблю я почитывать и книжки Льва Толстого, прочел все, какие только мог здесь разыскать…

Любезный собеседник, помню, еще сказал, что яснополянские крестьяне живут лучше и чище, чем крестьяне соседних деревень: Лев Николаевич многим помогает «справить» хозяйство.

Вскоре приказчик меня покинул и я остался один. Я боялся прийти в усадьбу слишком рано, не зная, как меня примут. Я волновался при мысли о том, что сейчас, может быть, я буду говорить с автором «Детства» и «Отрочества», «Чем люди живы», «Казаков», — моих любимых произведений Толстого. Мне казалось, что рука, написавшая все это, должна быть особенной, полной магической силы. Его глаза, наверное, видят насквозь мысли каждого человека и, конечно, прочтут и мои мысли, мои стремления, еще такие туманные и неоформившиеся, мои собственные искания «правды», какой-то особенной правды, которую люди не знают, которая, как птица, кружит между людьми, а поймать ее невозможно.

Совершенно рассвело. Ветер разогнал тучи. Первые лучи солнца осветили укрывшийся между деревьями двухэтажный помещичий дом, такой небольшой, не нарядный, принадлежащий людям среднего достатка. Сад со старыми деревьями спускался по склону холма и кончался воротами на каменных квадратных столбах. Я все смотрел не отрываясь на эти ворота, ожидая, что именно отсюда покажется знакомая фигура старика с развевающейся по ветру седой бородой.

Ворота раскрылись. Выехал плетеный тарантас, запряженный гнедой лошадью. Он вскоре проехал мимо меня. В нем сидела бледная женщина с грустным лицом, в соломенной шляпке с синим развевающимся вуалем. Два чемодана, стоявшие у нее в ногах, говорили о том, что она направляется к поезду.

Ворота оставались открытыми. Это придало мне смелости. Дождь давно перестал. Приходилось идти по сырому лугу, по высокой траве, на которой еще блестели дождевые капли.

Я вошел в заветные ворота. Я уже был в Ясной Поляне! Навстречу, по дорожке сада, спускался худощавый человек в летнем пальто. Ворот его белой рубашки был расшит пестрым украинским узором. Я подумал, что это доктор Маковецкий, галичанин, постоянно живущий у Толстых. Приблизившись, он остановился:

— Вы, вероятно, к Льву Николаевичу?

— Да, я специально приехал сюда в надежде повидать его.

— Сейчас Лев Николаевич нездоров и никого не принимает. Софья Андреевна очень строго следит за тем, чтобы никто его не беспокоил.

— Вы, конечно, доктор Маковецкий? Я видел вашу фотографию в журнале вместе с семьей Толстых. Помогите мне все-таки повидать Льва Николаевича.

Очень уж обидно, издалека приехав сюда, остаться с невыполненным желанием.

Мы присели на садовой скамейке. Я рассказал, что, одетый по-мужицки, брожу по России с целью изучить ее народ. Я уже обошел несколько губерний, и у меня имеются наболевшие вопросы, на какие я ищу ответа. Лев Николаевич мог бы их решить и мне помочь.

— Знаете, что я вам, пожалуй, посоветую? Выберите в саду скамеечку и на ней подождите. Если вас увидит Софья Андреевна, то она категорически не даст вам возможности говорить с мужем. Но она встает позже, а Лев Николаевич, вероятно, сейчас выйдет. Он любит гулять по лесу рано утром. В лесу для него поставлены специальные скамейки, на которых он отдыхает и остается один со своими думами. Может быть, вам повезет.

Я искренне поблагодарил любезного доктора, и тот ушел.

Мне пришлось ждать недолго. В глубине парка показались две охотничьи собаки. Они перебегали между кустами и, увидев меня, залаяли. А за ними, в конце длинной прямой аллеи, показался он. Я увидел его. Да, это был он… Я почувствовал себя счастливейшим. Сейчас я буду с ним говорить.

Пусть он сердится и бранится, но я услышу его голос. Во что бы то ни стало я этого добьюсь.

Лев Николаевич приближался, идя медленным шагом по краю аллеи. Земля так набухла от дождя, что ноги вязли и скользили по глинистой почве. Он с трудом ступал в высоких калошах, опираясь на палку. Осеннее пальто старенькое и потертое. На голове круглая, черная шапочка, вероятно, сшитая руками Софьи Андреевны.

Собаки, прыгая вокруг меня, заливались лаем. Лев Николаевич направился прямо ко мне, успокоил собак, и остановился в двух шагах:

— Что вам угодно? С кем я имею удовольствие говорить?

У него был мягкий высокий голос, тенор, и какая-то барская манера речи. Я решил говорить с ним не стесняясь, искренне, таким языком, каким я пишу свой дневник. Но сухая встреча и эта барская манера говорить меня сковали, показав, что не так-то просто добиться его расположения, его доверия.

Заметив мое смущение, Лев Николаевич сказал:

— Давайте мы с вами пройдемся по окрестностям и дорогой поговорим.

Мы вышли из сада и тропинкой, через поле, направились к лесу, начинавшемуся невдалеке за оградой. Мне хотелось расспросить о многом, но Лев Николаевич, не давая мне времени, стал сам расспрашивать о тех деревнях и селах в различных губерниях, через которые я прошел. Больше всего заинтересовали его вятские мужики, живущие в вековых непроходимых лесах с мачтовыми соснами и елями. А также вотяки-язычники, обитавшие в тех же лесах, прячущие своих древних идолов в лесной чаще. Расспрашивал он также о плотовщиках, которые гонят плоты от Орши до днепровских порогов.

Он много расспрашивал и о русско-японской войне, в которой мне пришлось участвовать корреспондентом СПТА[30], и переспрашивал, требуя характеристик отдельных генералов — Линевича, Куропаткина.

— Эта война осталась незаконченной, — сказал он. — Нам придется еще раз встретиться с японцами и тогда хозяин, — он указал на небо, — по-своему решит этот спор.

Потом мы уселись на скамейке среди густого орешника.

— Итак, сколько же времени вы бродите?

— Уже несколько лет.

— Но вам нужно записывать ваши впечатления. А то какой же будет толк от всех этих скитаний по бесконечным русским дорогам, если вы не оставите записок о том, что такое Россия, наша многогранная Россия сегодняшнего дня?