Рудольф Лускач - Завещание таежного охотника

Я согласился, и сибиряк продолжал:

— Вот вы отправляетесь на охоту, в странствия по тайге. Попадаете в незнакомую обстановку… Если позволите, я немного подготовлю вас к этому.

Слова Рогаткина несколько задели меня: ведь он уже знал, что я не новичок в охотничьем деле, немало уложил волков и медведей. Заметив, что его слова обидели меня, Рогаткин примирительно произнес:

— Ничего, Рудольф Рудольфович. Вы знаете Карелию, леса Архангельской, других северных областей, а ведь все это, батенька, не тайга… Кое-что о ней я вам расскажу, а вы потом убедитесь, прав ли был я…

Он помедлил.

— У меня особое отношение к тайге. Большую часть года я провожу в разъездах. Езжу по факториям и охотничьим кооперативам, заключаю договора на контрактацию пушнины. Сам я охотник и вырос в тайге. Когда-то я учился на медицинском факультете, затем перешел на естественный. И хотя естествознание было моим любимым предметом, вышло так, что спустя два года я покинул университет: заболел. Вернулся в тайгу, и теперь я официальный эксперт и оценщик пушнины. Это мое основное занятие. А второе — пишу. Понимаете, невозможно не рассказывать обо всем, что видишь в тайге… Ну вот, — он смущенно улыбнулся, — вот и мучаюсь. Пишу дома, в поезде, на пароходе, пишу в любой обстановке. Сначала друзья надо мной посмеивались, но теперь поверили, что это совсем не забава… Ну, кажется, и все о себе. О тайге скажу больше.

Я постараюсь воспроизвести здесь по возможности точнее рассказ, который мы тогда услышали.

— Изо дня в день идет человек по тайге, и поверхностному наблюдателю все в ней кажется одинаковым: полумрак, на высоких деревьях белеют сухие ветви, а на них гирлянды серого и серебристого лишайника… То и дело попадаются пни, сломанные деревья, пахнет гнилью, тлением — мрачно становится на душе у человека… Только резкий крик кедровки и стук дятла нарушают тишину, царящую в этом темно-ветвистом лесу.

Сначала тайга поражает своей суровой первобытностью. Как и много веков назад, на тысячи километров раскинулась она, мрачная и неприступная. Вместо упавших деревьев выросли новые. Молодая поросль поднялась над мертвыми стволами, а в зеленых кронах прыгают белки и порхает любопытная кедровка.

Вплоть до начала нашего века в тайге сохранялся культ шаманов, прочно держались суеверия. Еще сегодня в древних поселениях можно встретить остатки старых деревянных сооружений на высоких сваях: шаманы сжигали здесь жертвоприношения духам. На небольших тумбах тлели бобровые и собольи шкурки…

Но, как сурова наша тайга, так она и прекрасна! Стройные пихты и ели стоят как часовые, чуть подальше высятся острые контуры скал. Дневной свет, многократно преломленный и отраженный листвой деревьев, еле пробивается к земле.

Последние лучи заходящего солнца медленно скользят по скалам, и кажется, будто скалы меняют свой облик. Растут тени, вытягиваются, падают в низины.

Вот из огромного молчаливого леса повеяло холодным ветерком. Терпкими запахами тайги насыщен он. Наступила ночь…

Если тихо стоять на скале, можно увидеть бесшумных ночных летунов. Одна из крупнейших ночных птиц — филин — вызовет изумление: этот филин ловит рыбу. Крупную рыбу он относит на берег, затем возвращается воздушным путем и ловит с необычайным упорством…

Но вот снова утро, и в первых лучах солнца, видная издалека, выделяется на темном фоне таежная «франтиха» — сосна. Там светло и весело, так как солнечные лучи сквозь зеленую крышу ветвей доходят до земли, где щедрая природа соткала многоцветные орнаменты из пестрых цветов, ягод и кустарника. Щебечет бессчетная армия пташек — жизнь бьет ключом…

Каждому живому существу тайга дает пищу по его силе и ловкости, смекалке и стойкости. Особенно шумно бывает под кронами могучих кедров, когда в сентябре поспевают орехи. В ветвях хозяйничают белки, глухари, а у подножия деревьев лакомятся орехами медведи, росомахи, лисицы. Иногда в пиршестве участвует рысь; некоторые охотники утверждают, будто и тигр приходит попробовать кедровые орешки…

Но я обещал дать вам несколько советов. Так вот, прежде всего: не делайте ни шагу в тайге без хорошей собаки. Можно сказать без преувеличения, что без собаки неопытный охотник, даже с ружьем в руках, погибнет в тайге от голода, особенно весной, когда вся дичь гнездится и кажется, будто все вокруг вымерло. Лишь кое-где хрустнет сухая ветка или послышится шелест полета птицы, которую он не успел заметить. Единственным спасением для случайного путника остаются реки, где бессчетные косяки рыб мечут икру Но сумеет ли он добраться до ручья или реки, когда дорога с каждым шагом становится труднее, когда ноги подкашиваются от усталости, а в ушах слышится звук собственного пульса. В таких случаях ищите небольшой сруб, стоящий на высоких столбах где-нибудь на безымянной прогалине. Охотники во время зимнего промысла строят эти избушки в самых глухих таежных уголках. В начале зимы в них свозят муку, сало, соленую и вяленую рыбу, соль и другие продукты, а также инструменты. Сруб-амбар никогда не запирается, а для предупреждения непрошеных гостей — медведей и других зверей — его закрывают на крепкие засовы и ставят на высоких сваях. Попасть в него можно только по лестнице, лежащей под амбаром.

По неписаному закону тайги каждый, очутившийся в этих глухих местах в беде, может взять из амбара необходимые продукты. Но горе тому, кто злоупотребил таким гостеприимством или обобрал амбар полностью. Местные охотники по почти незаметным признакам установят присутствие человека в безлюдной тайге, по едва различимым следам узнают, что он делал, каковы его намерения и даже характер. Хоть тайга и молчалива, — нарушителю таежных законов здесь не укрыться.

Должен сказать, что теперь условия жизни в тайге изменились. Но ремесло охотника по-прежнему требует, кроме необходимых навыков, еще и крепкого физического развития, выносливости, смелости.

Не знаю, что вас в тайге ожидает, но думаю, пережить кое-что придется.

По-видимому, сибиряк был прав, утверждая, что его сердце отдано тайге. Так мог говорить человек, по-настоящему любящий таежные просторы. Мы оценили по достоинству этот живой образный рассказ…

…Ночь, проведенная в поезде, тоже имеет свои прелести. Мои спутники уже спали, а я все еще лежал и смотрел на темную плоскость окна вагона, на которой, как на экране, мелькали удивительные тени ночных пейзажей.

Когда поезд проезжал через лес, темные прыгающие контуры деревьев ложились на окно, но были исковерканы светом луны, на минуту прорывавшей завесу туч. Тени удлиняли ветви деревьев, растягивали стволы, вокруг которых роились, словно огненная мошкара, искры из трубы паровоза.