Фарли Моуэт - Следы на снегу

Представители новейшей, более развитой эскимосской культуры — «туле» (прямыми потомками которых являются современные эскимосы — инуиты), сложившейся, видимо, на Аляске, в IX–XI веках нашей эры, расселились по Арктике, вытесняя или ассимилируя людей «дорсетской» культуры. У народа культуры «туле» (оба этих названия были даны археологами) имелось преимущество — у них были собаки, предки знаменитых эскимосских лаек (хаски), которых с таким восторгом описывает Хирн. Кроме собачьей упряжки эскимосы изобрели ряд других ценнейших вещей — снежный дом (иглу), глухую меховую одежду (парку), поворотный гарпун, закрытую «мужскую» охотничью байдарку (каяк) и открытую кожаную «женскую» лодку (умиак).

Не менее самобытную «северную» культуру создали и индейцы атапаски. Одним из важнейших индейских изобретений, которые позже переняли и поселившиеся на Севере европейцы, были широкие плетеные лыжи в форме ракеток — снегоступы.

Жизнь северных индейцев, и особенно эскимосов, протекала в обстановке первобытного коллективизма. Имущественное расслоение до начала контактов с европейцами было очень и очень незначительным. Власть вождей у северных индейцев носила временный (только на время какого-либо совместного предприятия, подобно власти капитана корабля на время плавания) и весьма ограниченный характер; у эскимосов вождей не было вообще. Социальный «вес» и авторитет человека определялись его личными качествами.

Итак, народы Севера располагали собственной материальной (как и духовной) культурой, за многие века отшлифованной и как нельзя лучше приспособленной к условиям их существования. Север был их привычным домом, как у всякого народа, их жизнь была полна и горестей и радостей. Поэтому не прав Хирн, то и дело подчеркивающий, сколь «жалки и несчастны» жители Севера, «крайняя бедность» которых-де не позволяет им обзавестись тем или иным предметом европейского происхождения. Следуя той же логике, можно было бы пожалеть как «неимущего» и баснословно богатого лидийского царя Креза — ведь в его дворце не нашлось бы и самого завалящего телевизора.

Хирн в своем отношении к индейцам был не лучше и не хуже других колониальных чиновников, находившихся на службе у Компании Гудзонова залива (может быть, даже был все-таки лучше, если учесть его дружбу и неожиданную в общем контексте столь лестную характеристику, данную вождю Матонаби, — если только она не «усилена» Моуэтом).

Эта Компания, организованная английскими купцами в 1670 году, непосредственно владела огромными территориями, занимавшими весь север и запад нынешней Канады, то есть подавляющей частью современной территории страны. Владения Компании Гудзонова залива не входили в состав занимавших лишь юго-восток теперешней Канады сначала французских, а потом (после того, как они были отбиты у Франции в результате Семилетней войны 1756–1763 годов) британских колоний. Мехоторговцы Компании Гудзонова залива проникали далеко в глубь Северо-Американского континента, опираясь на построенные Компанией гавани и форты на побережье Гудзонова залива, одним из которых являлся Форт Принца Уэльского, расположенный вблизи того места, где сейчас находится порт Черчилл (север современной провинции Манитоба). Отсюда Хирн и отправился в свое путешествие.

Компания Гудзонова залива в эти годы особенно активно старалась расширить территорию своего влияния и укрепить свой авторитет среди индейцев. Дело в том, что с юго-востока в эти же земли для установления торговых контактов с таежными индейцами двигались конкуренты — мехоторговцы основанной в 1682 году монреальской Северо-Западной компании, стычки «гудзоновских» мехоторговцев с которыми иногда принимали кровопролитный характер.

До захвата англичанами Монреаля эти две компании временами даже воевали между собой, как две враждебные державы, тем более что и находились они в руках буржуазии разных государств — соответственно Англии и Франции. Ко времени похода Хирна Северо-Западная компания уже подчинялась английским властям; война прекратилась, но соперничество осталось. Пятнадцатью годами позже Хирна один из новых совладельцев Северо-Западной компании, шотландец Александр Маккензи, совершил сопоставимый по масштабам подвиг: достигнув того самого Большого Невольничьего озера (Атапаскоу), которое пересек на своем обратном пути с реки Коппермайн Сэмюэл Хирн, 26-летний Маккензи открыл вытекающую из него огромную реку, которая носит сейчас его имя, и проплыл по ней до самого впадения в Ледовитый океан.

Борьба двух компаний продолжалась до 1821 года, когда Северо-Западная компания была поглощена Компанией Гудзонова залива. После образования в 1867 году доминиона Канада земли, принадлежавшие Компании Гудзонова залива, были постепенно выкуплены канадским правительством. В настоящее время эта Компания остается одной из ведущих торговых фирм Канады, действующей теперь на всей территории страны, но по-прежнему доминирующей на Севере. Многие современные индейские и едва ли не все эскимосские поселки по происхождению — не что иное, как торговые фактории Компании, вокруг которых стали сначала регулярно собираться, а потом и поселяться на постоянное жительство коренные жители Севера.

Двухвековая деятельность Компании не способствовала хозяйственному освоению и тем более заселению края европейцами; ею создавались лишь небольшие торговые посты со складскими помещениями. «Европейское» население было представлено лишь несколькими десятками скупщиков пушнины и небольшими отрядами солдат; позже к ним присоединились миссионеры, основавшие рядом с факториями миссии по обращению индейцев и эскимосов в христианство. Однако результатом этой деятельности явились значительные сдвиги в быте коренного населения, натуральное хозяйство которого было нарушено. Как раз такой переходный период ломки старого образа жизни и возникновения товарного производства, переоценки привычных моральных и материальных ценностей у индейцев застал и описал Хирн. С точки зрения современного читателя, это обстоятельство приобретает особый интерес в связи с тем, что сейчас общество коренных жителей Севера переживает — на новой ступени — очередной аналогичный переходный период.

Индейцы, а позже и эскимосы начали охотиться на песца и другого пушного зверя, на которого дотоле не обращали внимания. В обмен на пушнину они получали более совершенные орудия труда и огнестрельное оружие; в их среде возникало расслоение по наличию, количеству и качеству таких «импортных предметов», становящихся признаком престижа, объектом зависти, жадности и так далее — пороков, на которые указывает Хирн, не понимая, что они не врожденные, а только благоприобретенные и распространялись при косвенном содействии его самого и его коллег.