Ю. Щербачев - Поездка в Египет

Утром, когда я съезжал в город, сумрачный Семен Семенович провозгласила «снимаемся в четыре: ждать вас не будем».

Ровно в 4 часа я был дома.

Семен Семенович просветлел, вероятно отоспался на якоре, к тому же грузу было много: сотни пудов валлонея опускались в трюм.

Нусрет-паша, давно уже вернувшийся, обрадовался мне как родному и тотчас принялся сообщать свои дневные впечатления. В мое отсутствие смирнский генерал-губернатор Хуршид-паша сделал ему визит на Константин и привез в подарок винограду, до того душистого, что в меня невольно закрадывается сомнение, не посыпал ли его Нусрет-паша порошком.

— И зачем велят нам заходить в Хиос - восклицал за утренним чаем Семен Семенович;—сколько угля перевел, а хоть бы кошка на пароход села! Ну да и ноченька выдалась славная, прибавил он, протирая глаза.

Утро было тоже очень недурно. Я проснулся на полу, выброшенный с тюфяком и подушками: из койки; возле раскиданы были платье, папиросы, умывальные принадлежности, стакан из толстого стекла катался в разные стороны и дорожные мешки принять наступательное положение.

Одеться и умыться стоило большого труда: пол то подымался, и я, казалось, делался так тучен что колени гнулись под тяжестью тела; то наоборот он уходил из-под ног, и я становился легче пуха, словно во сне, когда собираешься лететь, но терял равновесие и против всякого ожидания прегрузно и пребольно наталкивался на стену или на рукомойник. — Я вышел, не подобрав вещей, и запер наглухо дверь.

— Пусть их там резвятся, заметил капитан, — лишь бы не разбежались по кают-компании.

После завтрака девочка Черкешенка, смеющая вход повсюду, тащила меня из-за стола. Качка не влияет на нее, и мы по целым часам бродим по Константину в то время, как Черкесы-богатыри безмолвно и недвижно сидят в кружке, скорчив ноги и низко пригнув к коленям черные папахи. Аргусов сломила морская болезнь; если один из них порой и взглянет в нашу сторону, он смотрит доверчиво, как цепная собака, у которой прохожий гладит щенка, отбежавшего от конуры.

Сегодня что-то поразило мою подругу: раскрасневшаяся, взволнованная, она твердит непонятные речи и влечет меня к выходу.

С палубы величественный вид. Точно вершины затопленных морем гор стоят кругом неприветные острова; по мере того, как мы подходим. они медленно, будто нехотя, расступаются, чтобы дать нам дорогу; а там, впереди, снова темное море, и острова за островами, уходя в туман, синеют и теряются на горизонте. Чем они дальше, тем изящнее их волнистые абрисы, и за перламутровою дымкой, обманчивою как женская вуаль, воображение угадывает тенистые сады, утесы и водопады. Но пароход приблизится, и обаяние исчезнет: те же нагие склоны, каменистые изволоки, кое-где обглоданный кустарник. На острова, по большей части необитаемые, летом перевозят стада для пастьбы. Всякий клочок удобной почвы обработан — впрочем её почти нет; растительность, довольно жалкая, покрывает лишь восточные покатости, обращенный к материку, — оттого ли, что ветер приносить семена трав из Азии, или утреннее солнце живительнее вечернего и молодые лучи его, целуя, плодотворят землю?

На севере, занесенные дождем, рисовались очертания Самоса, родины Эрострата. Здесь царствовал знаменитый тиран, которого преследовало счастье.

припоминал я:

Но девочка возмутилась моею рассеянностью. Но затем она меня привела, чтоб я стоял как вкопанный и разговаривал сам с собою, глядя в пространство. Он всякую минуту может скрыться — отдышется на свежем воздухе и снова уйдет вглубь. И пальчик с красным ноготком указывал на измазанного сажею кочегара, который вылез по пояс из-под полу и ворочал своими большими белками.

Немалое изумление возбуждали также в ребенке торчавшие наружу из нар босые ноги поклонников, бесчувственно распростертых одни над другими.

Я подивился и на кочегара, и на ноги богомольцев.

У подошвы одного острова, как стая морских птиц на отмели, вытянулись в нитку белые пятнышки; простым глазом не различишь — дома это или валуны выброшенные прибоем; берег унизан ими на несколько верст. Я обратился за разъяснением к капитану.

Семен Семенович не сразу отвечал; по случаю перемены ветра он только что отдал приказ убрать парус, намокший от мимолетного дождя и гремевший как железный лист. Матросы взобрались по веревочной лестнице и стали один за другим скакать на свободный край полотна. Их долго носило и трепало по воздуху.

— Это город Кос. выговорил наконец Семен Семенович, когда люди, побарахтавшись в воздушном просторе, загребли-таки ногами и руками упрямый парус и прикрутили его к мачте. — Не хотите ли бинокль?

Я разглядел крепость, кубической формы здания, десяток минаретов и обнаженные деревья. расстояние было так велико, что, казалось, весь город стоял в воде.

— Семен Семенович, расскажите, что вы знаете про Кос?

— Ничего я не знаю; мы на него не заходим. Один Англичанин говорил, что тут Иппократ родился. Может и не правда…

— Смотрите, сказал спустя некоторое время Семен Семенович, сахарная голова из воды высунулась; это камень Паша; был здесь сперва маяк, а теперь уничтожили… Греческая экономия! Не угодно ли пройти в темь! Направо остров Карабоглу; сейчас, как поравняемся, покажу вам каменного Хохла; только не зевайте, его видно, одну минуту, не больше…

— Вот он, смотрите…

На скате, в полугоре, довольно отчетливо вырезался в небе профиль человека в малороссийской шапке; он будто закопан по плечи в землю и, нагнувшись, глядит вниз, в море.

— А когда вы мне Родос покажете?

— До него еще далеко, часов восемь. Хороший город; я однажды провел в нем с неделю. В целом мире нет лучше Греков, чем тамошние; живут весело, открыто, и какие гостеприимные! Правда, чванны немного: у них ведь родословные ведутся от Периклов и Аристидов. Ну и сам город тоже старинный. Вообразите, например, улица времен крестоносцев; дома так сохранились, ровно жилые; прибиты к ним щиты и гербы… Того и жди, вылетит из ворот рыцарь с опущенным забралом, копье на перевес, и стопчет тебя своим конем: чего мол ходишь в наши владения?…

— Долго простоим мы в Родосе?

— Мы туда не зайдем вовсе.

— Как так? ведь по расписанию должны же остановиться?

— Что расписание? Теперь вон нельзя бросить якорь, — зыбь идет с зюйд-ост-тень-оста… Я так и проставлю в журнал.

Семен Семенович вынес из рубки морскую карту большого масштаба, на которой был даже помечен Паша, и беря меня в свидетели, стал вычислять неудобства, представляемые открытым родосским рейдом при сегодняшнем ветре и зыби.