Александр Старостин - Спасение челюскинцев

А Гудин, чуть приотстав от Воронина, знакомил его с судном:

— Палубы стальные с деревянным покрытием. Средняя надстройка двухъярусная — внизу, по бокам, одноместные каюты для комсостава и двухместные для судовой команды. Теперь поглядите прямо по курсу — там столовая, Ленинский уголок, прачечная, сушилка, баня, камбуз… Зимовочное помещение на пятьдесят человек с добавочным каминным отоплением. Это на случай зимовки. Там ваша каюта, рядом со штурманской. Около шлюпок устроим и аэроплан. Если таковой прибудет.

Капитан невесело улыбнулся: он вспомнил, как в прошлом году самолет, приписанный к «Сибирякову», потерпел аварию и утонул. Пилот, впрочем, отделался только холодным купанием.

— Очень нам помог аэроплан в том году, — съехидничал Воронин.

— На этот раз, может, и обойдется. Может, будет польза. На этот раз командир летного подразделения сам Бабушкин.

Произнося «летное подразделение», Гудин слегка улыбнулся, так как в состав подразделения входили только два человека — сам Бабушкин и его механик.

— Бабушкин, может, и не утонет, — сказал Воронин. — Не верю я в авиацию. Несерьезное это дело. Падают уж больно часто. Вон в Америке в этом году уже десять экипажей отдали богу душу. И не в Арктике, а при перевозке почты.

Капитан ходил по судну и словно не замечал окружающей его роскоши.

— Слабоват судовой набор, — буркнул он, глядя себе под ноги, как будто видел всю «анатомию» судна сквозь палубу.

«Хоть отказывайся», — подумал он, чувствуя, что душа не лежит к этому красавцу. Ему представился на миг обезображенный от ледяных наростов корпус, иней на вантах, падающий снег и напирающие льды.

— Так-то все на месте, — сказал он, отгоняя это ненужное видение. — И если уж идти, то надо поскорее. Проскочить бы до морозов.

— Судно, можно сказать, голое, безо всякого внутреннего оборудования, товарищ капитан. Приходится снабжать его не только приборами, швартовочными приспособлениями, но и кружками, и ложками, и поварешками, и тюфяками — несколько тысяч названий.

— Уголь хорошего качества, — проговорил себе под нос капитан, — да мелковат и сыроват. Как бы не произошло самовозгорания… Триста бочек бензина-керосина…

«Оказывается, он видит все», — отметил про себя старпом.

— Малейшая неосторожность, — продолжал Воронин бесцветным голосом, — или разгильдяйство…

Он нахмурился и добавил уже мысленно: «И нет ни экспедиции, ни людей, ни судна».

Потом он облокотился на поручни и, глядя в воду, предался своим размышлениям, вполуха слушая шум порта, крики матросов и грузчиков. Он поглядывал на волны, которые гоняли туда-сюда мусор и поднимали муть. По дну равномерно шли солнечные блики. Грязноватая пена, лежа на воде, никак не находила себе покоя. Волны, откатываясь, оставляли на песке пузыри, которые медленно сползали по наклону к воде, но, не успев доползти, накрывались новой волной и возникали уже на новом месте.

«Успеть бы проскочить до Берингова пролива и не вмерзнуть в лед», — думал капитан.

И тут он услышал голос Отто Юльевича Шмидта. Шмидт, несмотря на чрезмерную занятость, нашел время приехать в порт.

— Что-то вы невеселы сегодня, — сказал он Воронину.

— Веселиться нечего.

Шмидт — высокий, чуть сутуловатый мужчина с длиннейшей, свинцового цвета бородой и ясными голубыми глазами, секунду назад улыбающийся, — нахмурился.

— Что-нибудь случилось? — спросил он обеспокоенно.

— Пока ничего. А может и случиться, — пробормотал Воронин.

— А-а, вам не понравилось судно, — улыбнулся Шмидт. — Вы в него не верите.

— Не… доверяю, — осторожно подтвердил Воронин. — И сроки. Мы сильно опаздываем.

— Почему-то некоторые товарищи считают, что исследование Арктики нужно отложить до того благоприятного времени, когда будут созданы надежные средства передвижения, — сказал Шмидт. — Можем ли мы ждать этого светлого будущего? Могут ли возникнуть такие средства сами собой, без нас?

— Нет, конечно. Светлое будущее силой берется.

— Совершенно верно. И чем труднее путь, тем больше нам чести. Если, конечно, все обойдется благополучно.

Шмидт и Воронин увидели, как Гудин, стоящий в стороне, оглянулся иг думая, что его никто не видит, протер носовым платком иллюминатор.

— Ну, на судне у нас будет полный порядок, — улыбнулся Шмидт: ему понравилась та трогательная заботливость Гудина о судне. И, повернувшись к Воронину, добавил: — И в любом случае, Владимир Иванович, наш опыт пойдет кому-то на пользу.

— Для Гудина порядок — это всё, — задумчиво произнес капитан. — Как, впрочем, у всякого настоящего моряка.

Шмидт машинально обернулся к Гудину, что-то вспомнил и сказал:

— Есть такой анекдот. Моряка спрашивают: «Как это тебе не страшно плавать на корабле? Ведь столько людей погибло при кораблекрушениях». — «А разве вам не страшно ложиться в постель? — спросил моряк. — В постели ведь умерло гораздо больше людей».

Капитан усмехнулся.

— Это точно. — Потом добавил: — Ничего. Пройдем. И «никто пути пройденного от нас не отберет», — как поется в революционной песне.

12 ИЮЛЯ 1933 года пароход «Челюскин» вышел из грузового порта, проследовал мимо моста лейтенанта Шмидта и причалил к дебаркадеру — плавучей пристани, именуемой в просторечии поплавком.

Весь пролетарский Ленинград вышел на набережную попрощаться с красавцем-пароходом и поглядеть на участников экспедиции.

Над пестрой праздничной толпой плыли и колыхались знамена и лозунги, звучал оркестр, произносились речи.

Сверкала река, над высокой трубой «Челюскина» дрожал и струился горячий воздух.

С высокого капитанского мостика начал свое выступление начальник экспедиции Шмидт. Впрочем, его плохо было слышно. Слабый ветерок шевелил его бороду, от всего его облика веяло безмятежной уверенностью, силой и достоинством. Он походил на пророка, который призывает свой народ к походу через знойную пустыню в землю обетованную. И эту новую землю и свободу обретет лишь тот, кто сумел пренебречь уютом и домашним рабством, кто во имя высокой цели похода победил в себе слабость и трусость. И победу в итоге примут только самые сильные, закаленные в трудах, объединенные одним делом. Вот, правда, арктическую пустыню никак не назовешь знойной, а Тихий океан — землей обетованной.

…А в то время, когда выступал со своей зажигательной речью Шмидт и другие товарищи, на верхней палубе пристани-поплавка, в уютном ресторане, сидели два молодых человека, участника похода, мирно беседовали и тянули холодное пиво.