Уилфрид Тесиджер - Озерные арабы

Фалих рассмеялся.

— Да, видит Аллах, у тебя не будет недостатка в воде. Тебе придется спать в воде. Странные вы люди, англичане! С меня хватает и одной ночи на озерах, когда я вынужден бывать там по делам. Я не ночую там ради удовольствия. Как бы то ни было, оставайся у меня до завтра, я устрою охоту на кабанов. На следующий день я отправлю тебя в Эль-Кубаб и велю Саддаму позаботиться о тебе. Если хочешь, сегодня вечером можем прогуляться по полям, может быть, нам удастся подстрелить несколько куропаток. А сейчас я тебя оставлю, чтобы ты отдохнул.

— Тебе доводилось когда-нибудь охотиться на кабанов? — спросил Фалих. — Будь осторожен — они опасны. На прошлой неделе кабан напал на человека, осматривавшего свои посевы, и убил его. Сомневаюсь, чтобы сегодня мы увидели хотя бы одного, а вот куропатки нам наверняка попадутся.

Мы шли друг за другом по гребню дамбы, ограждавшей широкий ирригационный канал, к пальмовой роще, которая темнела на фоне неба. Это возведенная руками человека дамба приподняла нас над бесконечной аллювиальной равниной Южного Ирака. К востоку эта равнина простирается на 100 миль, к Иранскому нагорью; к югу — на 150 миль, к морю; на севере она тянется 200 миль, до Багдада; на западе, за Евфратом, она переходит в пустыни Аравии. То и дело нам приходилось перепрыгивать через проходы, прорытые в дамбе, по которым вода поступала на лежащие под нами поля. Некоторое время мы пробирались под сенью пальм сквозь заросли колючего кустарника высотой в три-четыре фута, затем вышли на более открытое место. Здесь земля была покрыта скользким белым налетом, на ней рос какой-то кустарник, приспособившийся к солончакам. Мы спугнули несколько черных куропаток, но они были очень осторожны и не подпустили нас на выстрел. На обратном пути мы видели трех уток. Они летели очень высоко, возвращаясь с озер. Фалих выстрелил и подбил одну. Я поздравил его, подумав, впрочем, что это было случайное попадание. Однако потом я узнал, что Фалих — отличный стрелок.

Мы вернулись в деревню в сумерках. В мадьяфе горела лампа, подвешенная на шнуре к потолку. В доме сидело полдюжины парней. Фалих сотворил вечернюю молитву, повернувшись лицом ко входу, поскольку мадьяф, как всегда, был обращен входом к Мекке. Мусульманам положено молиться на рассвете, в полдень, в послеполуденное время, на закате и еще раз двумя часами позже. Но в этих краях мало кто молился вообще, а если и молились, то в основном старики. Окончив молитву, Фалих послал слуг за едой. Обед почти не отличался от предыдущей трапезы, если не считать жареной баранины вместо курицы и кусочков мяса в тушеных овощах. Вскоре после обеда слуги, убрав посуду, вернулись, нагруженные матрасами, валиками и тяжелыми стегаными одеялами, подбитыми зеленым, красным или желтым шелком. Двое стариков все еще были в мадьяфе, они оставались на ночлег. Фалих приказал одному из юношей взять ружье и охранять дом до рассвета, пожелал мне доброй ночи и ушел в кирпичный дом, где он жил со своей семьей.

Юноша погасил лампу, выпил остатки кофе и сел у очага, время от времени вороша головешки. У него было несколько монголоидное лицо с тяжеловатыми чертами, очень красивое. Когда один из стариков начал храпеть, юноша стал громко будить его. Старик с ворчанием повернулся на другой бок, но через несколько минут снова захрапел. Юноша сказал мне с улыбкой:

— Старики всегда храпят.

Старый кахвачи Абд ар-Рида появился в предрассветных сумерках и разжег огонь. Помещение быстро наполнилось дымом. Юноша уже ушел. Старики поднялись, откашливаясь и отплевываясь. Совершив ритуальное омовение, они помолились и склонились над очагом. Мне показалось, что холодно, и я не стал вылезать из-под одеяла, пока двое слуг не пришли, чтобы умести постельные принадлежности. Тогда я присоединился к остальным, и мне подали чашечку кофе. Слуга принес завтрак — тонкие лепешки из рисовой муки на сплетенной из травы тарелке и горячее подслащенное молоко в чайнике — и поставил еду на ковер перед нами. Поднимающееся солнце уже позолотило колонны у входа.

Через час-другой пришел Фалих, сопровождаемый группой вооруженных соплеменников, чтобы взять меня на обещанную охоту на кабанов. Но сначала все напились кофе.

Я оказался в одной лодке с Фалихом и его сыном. Это была прекрасная лодка, рассчитанная на двенадцать человек. Тридцати шести футов в длину, но всего три с половиной фута в самой широкой части, она имела деревянную обшивку вгладь, а снаружи была покрыта ровным слоем битума. Носовая часть безупречной линией изгибалась вперед и вверх, образуя длинный и тонкий форштевень; корма тоже поднималась изящной дугой. Кормовая и носовая части были крыты палубой, каждая на два фута. На расстоянии в одну треть длины от кормы находилась банка, а на расстоянии в одну треть длины от носа борта соединял бимс. Днище лодки покрывал съемный настил. Верхняя часть шпангоутов была обшита изнутри досками, прибитыми к шпангоутам пятью рядами гвоздей с плоскими круглыми шляпками диаметром в два дюйма. Эти декоративные гвозди были отличительным признаком таррады, которую полагалось иметь только шейхам. Много лет спустя я увидел в Осло хранящиеся там ладьи викингов, и они сразу напомнили мне таррады озерных арабов. Оба типа лодок отличаются лаконичной красотой линий.

Четыре человека, двое на корме и двое на носу, вели лодку вперед, отталкиваясь шестами. Они ритмично и слаженно двигались, погружая шесты в воду с одной стороны лодки и синхронно перенося их на другую, когда это было необходимо. Их ружья и плащи лежали в лодке подле них. У каждого был туго набитый патронташ, а на поясе висел изогнутый кинжал с узким лезвием.

Озера начинались тремя милями ниже мадьяфа Фалиха. Приближаясь к ним, мы миновали большую деревню, тянувшуюся примерно на 200 ярдов по левому берегу протока. Дома из циновок, прикрепленных к тростниковым аркам, располагались параллельно берегу, иногда совсем близко друг к другу. Перед домами стояли на привязи несколько телят, тут же бродили буйволицы. Я заметил двух или трех лошадей, туловища которых были покрыты ковриками, а передние ноги скованы железными стержнями. У лошадей Фалиха ноги были скованы таким же образом. В ответ на мой вопрос он объяснил:

— Благодаря этому лошадей нельзя украсть. Если спутать ноги лошади веревкой, вор перережет веревку, вскочит на лошадь — и поминай как звали. У нас лошади породистые, очень ценные, и мы бережем их.

— А почему они покрыты ковриками? Ведь сейчас не холодно.