Николай Адлерберг - Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга

Во всех рассуждениях в книге Адлерберг подчеркивает свою принадлежность к российскому государству и православной вере. Католическая Пасха не вызывает умиления: «…я должен сознаться, церемония эта показалась мне не столько благоговейною и искреннею, сколько великолепною и пышною. Пение и молитвы пролетали мимо ушей моих без отголоска в сердце». При описании же архиерейского служения в Храме Гроба Господня в Иерусалиме автор отдает предпочтение «прекрасным звукам, отрадных русскому сердцу славянского языка» перед «громкими греческими напевами».

Гордость за русских граф испытывает всегда, но найти себе выражение она может лишь по подходящему поводу, например, при виде марширующих английских солдат на острове Корфу: «… выправка их довольно воинственна; но с гордостью сознаюсь, что это далеко не то, что наши русские солдаты: в них нет того грозного, молниеносного величия, которым каждого поражает русское войско, обладающее какою-то особенного рода пылкой, прямодушной энергией, насылающей на врага страх и трепет, и как бы громко свидетельствующей о привычке к бранным подвигам и победам». Адлерберг, служивший на Кавказе, имеет право на такие заключения, хотя крымская война, начавшаяся вскоре после выхода в свет его книги, поколебала у русской армии «привычку к бранным подвигам и победам».

Долгий и сложный путь в Иерусалим, включающий в себя морское путешествие на корабле Решида-паши, опасный переезд по морю в утлой лодке с неумелыми кормчими, долгое пребывание в восточных «карантинах», заканчивается, естественно, описанием Святого Града, многократно описанного уже на разных языках пророками, поэтами, паломниками и путешественниками. Какой же путь избирает Адлерберг, кому подражает в своих записках? Он не пишет так романтически приподнято, как Муравьев, не цитирует так много различных текстов, как Норов, не пишет о торговле и хозяйстве в Палестине, как Дашков, он просто пытается передать читателю свои впечатления. Разумеется, автор ориентируется на читателя «своего круга» – образованного и читающего по-французски, и кроме того, знакомого, как и он сам, с сочинениями предшественников. Автор, не будучи профессиональным писателем или ученым, как кажется, не считает свою задачу сложной, в его записках не заметны следы правки, но именно в непосредственности и заключается ценность книги.

Приведу также мнение рецензента из «Современника», который отмечает, что записки «написаны языком простым, обработанным и изящным, с легким оттенком французской фразы в оборотах речи и иногда, впрочем и довольно редко, отступлением от грамматических условий, которые в некоторых местах придают языку “Заметок” неуловимую, наивную прелесть».[54]

Итак, посвятив описанию Пасхи в Риме, Афинам, Александрии, плаванию на корабле Мехмеда-Решид-паши («начальник штаба сирийской армии, бывший за пять лет до того иерусалимским генерал-губернатором»), разговорам с ним и описанию его странных французско-турецких манер значительную часть книги, автор начинает главу «Наставлением путешественникам», в котором сообщает, что «дорога от Яффы к Иерусалиму вообще небезопасна». Опасности дороги заключались как в ее тяжести, отмечаемой всеми путешественниками вплоть до 1860-х гг.,[55] так и во встречах с шайками разбойников, главным из которых был знаменитый Абугож (Абу-Гош). Это было имя семейного клана черкесского происхождения, а также личное имя его шейхов. В Палестине черкесы появились еще в XII–XIII вв., а примерно в середине XVI в. клан Абу-Гошей поселился в селении Кирьят-Иеарим (Кириафириам), куда в библейские времена был перенесен Ковчег Завета. Абу-Гош стал контролировать дорогу из Яффы в Иерусалим, что приносило хороший доход, а тех путешественников, кто не платил, просто грабил. О шейхах Абу-Гош писали почти все русские путешественники XIX в. (см. примечание к соответствующему месту текста), и Адлерберг не стал исключением, посвящая «доброму малому» две страницы.

Наконец, автор приближается к Иерусалиму. Этот момент нетерпеливого ожидания, религиозных размышлений и молитв при виде города отмечают все паломники и путешественники, его можно назвать знаковым для записок о путешествии в Святую Землю.[56] Адлерберг вносит в него свою лепту, поэтически описывая «нежную пелену воздуха» над «единственной для души панорамой» Святого Града. Но действительность в лице «нескольких женщин из простонародья», которые ругаются и кричат оскорбления, врывается в молитвы, отвлекая от религиозных размышлений, и он не забывает описать и этот эпизод, не паря над реальностью в романтической приподнятости (как, например, Муравьев) и памятуя об обещании рассказывать читателю «быль».

Итак, 20 апреля 1845 г. Н. В. Адлерберг «остановился под стенами Иерусалима». Но в этот кульминационный момент всего путешествия автор не описывает и даже не называет свои чувства, полагаясь на воображение читателя. Задавая риторический вопрос: «Описывать ли то, что происходило в душе моей и какого рода мысли в то время занимали ум мой?» – он отвечает: «Лучше вообразите себя на моем месте, и если вы христианин, то без сомнения в глубине сердца вашего пробудятся глубокие, благоговейные чувства при одном имени Святого Града!».

Следующая, десятая глава заключает в себе описание «неожиданного препятствия» – закрытых ворот Святого Града по поводу пятничной молитвы мусульман. Разумеется, здесь следуют размышления христианина о положении Святой Земли вообще («Власть над нею неверных ясно изображает заслуженный гнев Божий…») и святых мест Иерусалима в частности («…я для посещения Гроба Господня должен был униженно просить, чтоб мусульмане удостоили побеспокоиться открыть мне двери храма…», «Не менее прямым упреком для христианина служит настоящее положение Крестного Пути»).

Пока автор записок стоит под стенами Святого Града, он имеет возможность оглянуться и – как военный человек – оценить крепостные стены: «Иерусалим обнесен довольно плохими зубчатыми каменными стенами, за которыми в главных пунктах, на углах и городских выездах поставлены чугунные орудия разных калибров <…> По настоящим понятиям военного искусства, укрепление Иерусалима не только весьма слабо, но почти ничтожно».

Оказавшись внутри крепостных стен, Адлерберг отмечает «мертвую скорбную тишину и уныние» в Святом Граде, а далее, в 11 главе, подробно рассказывает о посещении главной святыни Иерусалима – Храма Гроба Господня, куда он со спутниками попадает ночью («ночное шествие с факелами»). Как и его предшественники, автор описывает подробно все, что видит. Само религиозное переживание требует благоговейного внимания к предметам, упомянутым в Евангелии, и любой автор вновь называет их, удивляясь и их материальному существованию, и своему присутствию рядом.