Зинаида Рихтер - В солнечной Абхазии и Хевсуретии

Из Магарос-Кари нас не отпустили одних без местного милиционера. К нам присоединился молодой подвижный гуриец тов. Датико.

…Дорога идет по берегу пшавской Арагвы. Пo сторонам — неуклюжие громады пшавских гор, тяжелые, слонообразные хребты. Пшавские селения расположены высоко в горах из опасения нападений. Свои стада (баранту) пшавы вынуждены, вследствие нападений кистов и хевсур, угонять за тридевять земель — в Пасанаур. Пшавские крестьяне, зажиточные, живут главным образом скотоводством, у многих свыше 2000 голов баранов.

Пшавский пейзаж грубоват, особенно по сравнению с изящными видами Сванетии. Но чудесно селение Чаргали, родина Важа Пшавели, известного пшавского поэта.

Пшавели был первый пшав, дошедший до петербургского университета. Вся жизнь его протекала в нужде и заботах. Долгое время он был сельским учителем. В год несколько раз приезжал он на лошади в Тифлис, привозил с собою полный «хуражин» рукописей и оставлял их своему издателю за двадцать рублей, на полный его произвол. Потом снова возвращался в горы творить легенды и песни. Тов. Датико указал мне на чуть видное на вершине довольно высокой горы селение Хоми: «Там мы будем ночевать».

Добравшись до первого двора и ограды из камней, выдерживаем нападение презлых собак.

Тов. Датико ведет нас к знакомому пшаву. Зажиточный хозяин: дом крыт железом (единственный в селе), камин — признак наивысшей культуры (у других очаг). На полу, вдоль стен, бурдюки, в которых хранится бараний сыр. Большой медный котел полон желтым топленым маслом. Под потолком подвешены окорока, бараний жир, копченая и вяленая рыба.

Нас встречают радушно, как самых дорогих гостей. Меня усаживают на низкую тахту, крытую ковром, со множеством подушек. Датико и Сулаберидзе устраиваются поближе к очагу, курят и беседуют с хозяином. Я не понимаю по-пшавски, но догадываюсь, что добродушный Сулаберидзе немножко хвастает мною и преувеличивает мою миссию. Он достает со дна папахи номер газеты, который я ему подарила, и, значительно подняв указательный палец, читает по складам: «Известия Центрального Исполнительного Комитета»…

По-детски он упрашивает меня достать карту и показать хозяевам Тифлис, Кутаис и другие города. Ко всеобщему изумлению и восторгу я нахожу на карте селение Хоми.

Как переводчик тов. Сулаберидзе не годится, слишком горяч, говорит больше от себя.

Устав его останавливать, я прибегаю к помощи тов. Датико.

Узнаю, что пшавы платят налоги за землю, скот, за пользование пастбищами и лесом. Эти налоги наш хозяин-пшав не считает для себя обременительными. Единственно, чего бы он хотел от правительства, — это защиты от хевсуров и кистов, нападающих на скот.

Вся семья, не исключая мужчин, приступает к священнодействию — приготовлению ужина. Хозяин собственноручно, выбрав из деревянного корытца самый жирный кусок баранины, приготовляет фарш. Женщины месят тесто и раскатывают его на тонкие лепешки, которые передаются мужчинам. Те кладут в тесто фарш и лепят пирожки, похожие на сибирские пельмени. Стол заменяет род лавки, на которой старуха-пшавка расставляет кувшины с аракой и блюда с дымящимися пельменями, которые едят с острой приправой из толченого чеснока. Ножей и вилок не полагается, едят руками. Женщины ужинают отдельно.

Во время ужина двери распахиваются: вбегает молодой пшав с винтовкой в руках и, совсем как в водевиле, начинает искать, куда бы спрятаться. Увидав милиционеров, он несколько успокаивается и рассказывает, что за ним гонятся и хотят убить братья женщины, которую он увез из соседнего села и на которой желает жениться. Женщина согласна, но братья не отдают ее за него. Милиционеры, взяв винтовки, уходят с ним и возвращаются только поздно ночью, не совсем твердо держась на ногах. Дело улажено. Братья пошли на мировую. По этому случаю, конечно, зарезали барана и попировали на славу.

Пшавские женщины показали мне землянку, не больше собачей конуры, вырытую в нескольких саженях от дома. В такие землянки женщины должны удаляться на время родов.

Собираясь лечь спать в верхнем этаже, где мне постлали, я, к своему удивлению, заметила на соседней кровати покойника, накрытого простыней. В ногах — зажженная свеча, бутылка с аракой и яблоки. Я приподняла простыню. Оказалось, что это не покойник, а всего только вещи покойного: головной убор из башлыка, черкеска, надетая на голубой бешмет, пояс, кавказские сапоги, в головах — свернутая бурка, в ногах — седло с серебряными украшениями. У пшавов обычай: когда человек умирает, его постель и вещи остаются неприкосновенными. В годовщину смерти созывают со всего села гостей, лучшие наездники садятся на коней и скачут прямиком через горы. Они должны в один день объехать родственников покойного и вернуться обратно. Кто придет первый, — получает лучшую вещь, любимую лошадь покойного или ружье, второй — седло, и т. д. Раздается все имущество, принадлежащее покойнику.

Засыпая, я видела, как вошла молодая вдова, поставила чашку с пельменями, которые были за ужином, и долго молилась. Через несколько недель, когда кончится траур, она должна будет выйти замуж за брата покойного, как того требует пшавский закон.

Из предосторожности мы не сказали даже своим хозяевам, когда едем дальше. На рассвете с трудом поймали в горах своих лошадей, оседлали и тронулись в путь.

…Граница Хевсуретии — Орцхали (две реки). Типичное бандитское место. Дорога вьется по дну узкого ущелья, стиснутого высокими скалами, за выступами которых чудится притаившаяся смерть. Высоко, высоко парят орлы. Милиционеры держат наготове винтовки и зорко смотрят по сторонам.

— Несколько дней назад, — поравняв со мною лошадь, шепчет тов. Датико, — пшавы убили хевсура, который хотел перейти границу. Трех дней не проходит, чтобы в Магарос-Кари нам не сообщили о новом убийстве или ограблении на границе. Ты думаешь, нас сейчас не высматривают из-за какого-нибудь камня? Если не тронут, то только потому, что ты с нами.

Не знаю, чем объяснить, почтительным ли отношением кавказских бандитов к женскому полу или счастливым случаем, но мы благополучно проехали скалы Орцхали и перешли границу Хевсуретии.

Посовещавшись, мы решили ехать не по берегу Арагвы, а верхней «бандитской» тропой. Нижняя дорога перед нами, как на ладони. Датико выбирает на дороге большой камень, целится и стреляет. Камень раскалывается. Представляю себе вместо Датико бандита, а вместо камня — живую цель, одного из нас…

Селения редки и расположены высоко в горах. Встречаются посевы и луга. Хевсуры в своих длинных до колен рубахах, с мешками на ногах (пачичи) и в кожаных лаптях (калабами) даже в поле за работой не расстаются с кинжалом и винтовкой, которая висит у косаря за спиной. Хевсуры-мужчины высоки и сильны; среди них попадаются красивые. Женщины стриженые и безобразные. Головной убор женщины — кольцо из материи, вроде тех, что разносчики подкладывают под лоток; бесформенные рубахи до пят из грубой домотканной шерсти подпоясаны ниже талии. На шее мониста. Оттого, что они всегда спят в ящике, наполненном соломой, в волосах их соломинки. Лица и руки лоснятся от масла, которым они промасливают и свои одежды (хесуры не носят белья и не умываются). Разговор хевсурок похож на вороний крик. Мои милиционеры свободно объясняются с хевсурами-мужчинами, но женщин не понимают.