Александр Елисеев - В долине Иордана

Наступила ночь, тихая звѣздная ночь, когда не шелохнется воздухъ и земля спитъ подъ дымкой ночныхъ испареній. Словно горсть самоцвѣтныхъ камней надъ складкой воздушной фаты, искрятся, горятъ и мерцаютъ сотни золотыхъ свѣтляковъ, пляшущихъ рѣзво въ волнахъ бѣловатой мглы. Багровый отблескъ костра, прорвавшись сквозь кружевную стѣну кустовъ, палъ на рѣку и отбросилъ красноватую тѣнь; двѣ-три рыбки всплеснулись въ водѣ, какая-то птица взлетѣла на воздухъ, покружилась надъ рѣкой и полетѣла въ кусты, а тамъ опять все пріумолкло и спитъ. Только веселыя цикады ведутъ свои немолчныя пѣсни, вторя шелесту листвы и стрекотанью кузнечиковъ, днемъ и ночью поющихъ въ зеленой травѣ. Но вотъ крикнулъ гдѣ-то жалобно шакалъ, какъ ночной сторожъ, опросившій пустыню, прокатился звучно его окрикъ въ ночной тиши, и въ отвѣтъ ему отозвались и горы, и лѣсъ, и пустыня. Десятки грустныхъ однозвучныхъ голосовъ отвѣчали ему, словно застонала вся долина Іордана…

Все ярче и ярче разгорался нашъ костерокъ, куда мы валили безъ сожалѣнія сухія и свѣжія вѣтви тамарисковъ и ивъ; густой столбъ дыму поднялся высоко, разгоняя комаровъ и «скниповъ», составлявшихъ издревле одинъ изъ бичей при-Іорданскихъ странъ. Выше заросли лѣса поднялся кверху нашъ освѣщенный заревомъ дымокъ, словно условный знакъ, призывающій гостей къ нашему костерку. Не прошло и получаса, какъ изъ чащи лѣса внезапно появился незваный гость. Какъ привидѣніе ночи, онъ подкрался къ еашему становищу и вдругъ предсталъ предъ нашими полусонными глазами, озаренный багровымъ отсвѣтомъ ярко вспыхнувшаго костерка. Высокая, сухая, бѣлая фигура, въ одѣяніи напоминавшемъ скорѣе покрывало чѣмъ рубаху, придвигалась медленно и неслышно по мягкой травѣ, не подавая никакого знака ни голосомъ, ни движеніемъ. Оторопѣлый Османъ вскрикнулъ, увидя бѣлаго незнакомца, и забормоталъ слова молитвы отгоняющей нечистую силу. Въ про тивоположность своему кавасу, прежде всего я схватился за оружіе, приготовившись съ револьверомъ въ рукѣ встрѣчать посѣтителя ночи. Замѣтивъ наше смущеніе и блескъ сверкнувшихъ стволовъ, незнакомецъ остановился; на смугломъ лицѣ его я замѣтилъ гримасу: углы рта, обрамленнаго черною бородкой, нервно подернулись кверху, длинный носъ какъ-то глубже ушелъ во впавшія щеки, и темныя ямки орбитъ вдругъ освѣтились огненнымъ взоромъ, при вспышкѣ нашего потухавшаго костра.

— Осаби ит-абеджикъ, ехериджакъ (о, другъ мой, послушай что я хочу тебѣ сказать)! вдругъ заговорилъ незнакомецъ, опускаясь на землю саженяхъ въ двухъ отъ костра.

— Ирхабу фокъ айни у фокъ рази (добро пожаловать, моя головка, мой глазокъ)! отвѣчалъ я, стараясь какъ можно привѣтливѣе отнестись къ полудикому гостю.

Медленно, словно боясь, поднялся бедуинъ и подошелъ къ нашему костру. Тутъ только я замѣтилъ что онъ несетъ на себѣ цѣлый арсеналъ оружія и могъ бы, пользуясь ночью и засадой, перестрѣлять насъ по одиночкѣ еслибы питалъ злыя намѣренія относительно кого-нибудь изъ насъ. Успокоившись нѣсколько отъ минутнаго волненія, я сталъ съ любопытствомъ разсматривать незнакомца. Увидя близко ночнаго посѣтителя, успокоился и Османъ, и какъ будто стыдясь своего испуга, старался быть какъ можно ласковѣе съ незнакомцемъ. Пользуясь этимъ, я поручилъ своему кавасу переговорить съ нашимъ гостемъ и освѣдомиться о причинѣ его внезапнаго посѣщенія.

Дикій пришелецъ былъ типъ истаго Бедуина, сына горъ и пустыни; высокая, худощавая, словно изъ стали отлитая фигура его дышала подвижностью и силой; всѣ мускулы тѣла и лица принимали участіе въ оживленномъ разговорѣ который онъ повелъ съ Османомъ, горячась и крича какъ будто рѣчь шла о чемъ-нибудь необыкновенномъ, тогда какъ то было простымъ объясненіемъ. Живые глаза такъ и бѣгали въ своихъ орбитахъ, обращаясь то на меня, то на Османа; длинныя, сухія руки то схватывались за саблю и ружье, то простирались въ направленіи къ Моавитскимъ горамъ, гдѣ кочуютъ сродичи нашего пришельца. Долго и шумно шло объясненіе Бедуина съ моимъ кавасомъ; мнѣ казалось порой что они вызываютъ другъ друга на бой: такъ энергичны были ихъ жесты, такъ крикливы и наступательны выраженія которыми прерывалась эта бесѣда. Прислонившись къ дереву, я такъ же жадно прислушивался къ словамъ обоихъ Арабовъ, какъ и всматривался въ лицо дикаго Бедуина; къ сожалѣнію, я могъ понять очень немного, потому что разговоръ шелъ на арабскомъ нарѣчіи моавитскихъ горцевъ и притомъ такъ быстро что ухо мое не могло уловить даже связи отдѣльныхъ словъ, не только смысла и значенія цѣлыхъ фразъ, относившихся ко мнѣ. Терпѣливо переждавъ окончанія оживленной бесѣды, я спросилъ Османа о результатѣ его переговоровъ.

Сообщенныя мнѣ свѣдѣнія не были особенно успокоительнаго свойства. Нашъ гость пришелъ предупредить еасъ чтобы мы были осторожны и скорѣе уходили съ береговъ Іордана. Багровый дымъ нашихъ костровъ уже вторую ночь замѣченъ Бедуинами горъ, и они готовы перейти Іорданъ чтобы попросить бакшишъ у Франковъ, зашедшихъ въ область ихъ владѣній. Абу-Салехъ не желаетъ зла мискубъ хаджи (русскому поклоннику) котораго онъ видитъ уже третій день въ долинѣ Эль-Гора и пришелъ оказать ему небольшую услугу, за что разумѣется полагается хорошій бакишишъ.

Кто былъ на Востокѣ, тотъ знаетъ что такое бакшишъ, это растяжимое до безконечности слово. Отъ нѣсколькихъ пиричекъ (мелкая монета) онъ можетъ доходить до милліоновъ рублей, смотря по положенію и условіямъ дающаго и получающаго бакшишъ. Подачка нищему, бакшишъ, можетъ быть полкопѣйки, тогда какъ бакшишъ султана пашѣ уже равняется тысячамъ лиръ, а бакшишъ хедива повелителю правовѣрныхъ измѣряется милліонами золотыхъ. При одномъ словѣ, даже намекѣ на бакшишъ, я понялъ къ чему ведетъ хитросплетенную рѣчь нашъ ночной посѣтитель. Не отрицая вовсе возможности подвергнуться нападенію за-іорданскихъ Бедуиновъ, которые часто переходятъ въ бродъ рѣку чтобы напасть на поклонниковъ и туристовъ, я усомнился невольно въ значеніи услуги которую навязалъ намъ Абу-Салехъ.

— Московъ аскеръ (русскій солдатъ) не боится Арабовъ, велѣлъ я передать своему гостю. — Для врага есть пули и сабли, какъ для друга — чашка кофе и трубка добраго табаку. Когда христіанинъ приходитъ какъ хаджа (покловникъ) на берега священной рѣки, онъ приходитъ молитсься, а не воевать и если Абу-Салехъ говоритъ правду, онъ увидитъ что самъ Аллахъ накажетъ тѣхъ кто мѣшаетъ молиться.

Мои слова непріятно подѣйствовали на Араба, который понялъ что его уловка не удалась, но надежда сорвать бакшишъ была слишкомъ велика, и онъ пытался увѣрять въ своей лжи, хотя самое лицо его изобличало лукавую рѣчь.