Майкл Пэйлин - От полюса до полюса

Появились первые ледяные поля. Огромные белые плавучие платформы снизу отливают пронзительной нефритовой зеленью, некоторые из них достигают в поперечнике трех четвертей мили и 800 футов высоты (хотя над поверхностью может находиться всего 200 футов). Паковый лед, начинающийся как свернувшееся молоко в чашке черного кофе, затем превращающийся в дробленую яичную скорлупу, сливается в постоянную полосу льда, и поэтому невозможно различить, где кончается шельфовый лед и начинается сам континент. Внизу задувают свирепые ветры, вспенивающие волны и сдувающие снежные шлейфы с утесов. Эти ветры называют катабатическими, их вызывают массы чрезвычайно холодного воздуха, опускающиеся на полярное плато и стекающие с него вниз, подчас ускоряясь по мере приближения к берегу до 180 миль в час.

Ровную белую пустыню под нами пронзают нунатаки — вершины, которым хватает высоты, чтобы пробиться сквозь ледяной щит. Затем появляются гряды черных скал, из которых слагаются горы Эллсворта.

Существенная доля Антарктики пока остается не нанесенной на карту, и в полном разгаре находится гонка за право назвать новую гору, плато, залив или ледник. Полную сумятицу в вопросах топонимики предотвращает международный комитет, рассматривающий названия и заявки. Судя по последней карте, его членам существенно не хватает воображения — одна из горных цепей получила название «Хребет Исполнительного комитета». Если это сойдет им с рук, буду добиваться, чтобы какой-нибудь горке присвоили название «Пик Пэлина».

Мгновение посадки приближается. Брюс сравнивает посадку самолета на ледяную полосу с приземлением на булыжную мостовую. Солнце проплавило во льду карманы, так называемые проталины, делающие его поверхность коварной и неровной. Лед настолько скользок, что пилот не сможет рискнуть и воспользоваться тормозами и вынужден ограничиться только изменением оборотов. Однако самолет с такими большими колесами как наш посадить на снег вообще невозможно.

В 19:45, развернувшись в последний раз под прикрытием невысокого скалистого гребня, Брюс опускает DC-6 прямо на прозрачную, стеклянную, сине-зеленую поверхность антарктической ледяной шапки. Шума становится больше, голос моторов все пронзительнее, нас подбрасывает и качает. За окнами проносятся снежные вихри созданной самолетом скоротечной метели. После пары проникнутых напряжением мгновений все успокаивается, Брюс разворачивает самолет и катит нас к скоплению топливных бочек и тесной группе прицепленных к снегокатам Ski-Doo деревянных саней.

Опасности антарктической жизни начинаются с того самого мгновения, когда ты ступаешь ногой на «почву» этого континента. Континент этот чрезвычайно скользок, и все мы, шаркая ногами, отчаянно пытаемся удержаться, то и дело мешая передвигаться другим. На приветствия времени практически нет. Сегодня в Пэтриот-хиллз должен быть самый оживленный день сезона. Двадцать восемь человек вместе с выгруженным багажом следует перевезти по льду в находящийся в полумиле отсюда лагерь. Самолет нужно заправить и в течение двух часов отправить обратно в Пунта-Аренас, иначе двигатели замерзнут.

Я решаю дойти до лагеря. Впереди меня хрустящая поверхность продутого ветрами льда и снежных гребней, называемых застругами (надо же, русское слово), простирается до горизонта. Небо безоблачное, и мы снова вернулись в Страну полуночного солнца. Ветер милостив и кроток, на моем термометре 22°F (−6°C). Сущая ерунда.

Я думаю о том, что нахожусь теперь всего в 600 милях от Южного полюса. С точки зрения своего домашнего глобуса я как раз пребываю в той темной и никому не видной области у его основания, с которой никто и никогда не смахивает пыль. И вот реальность, потрясающая своей иронической противоположностью. Чистая, ясная, ослепительная белизна. И тишина, которую нарушает только скрип и хруст снега под ногой.

База Пэтриот-хиллз представляет собой подлинную коллекцию современных легких палаток различного размера и цвета — в основном красных и белых, сделанных из армированной нейлоновой ткани. Патти будет располагать собственной, но нам пятерым и Руди придется ютиться вместе. Одна из палаток выполняет функции кухни, столовой, радиорубки, офиса, библиотеки и места общего сбора.

Я как раз выкладываю свой спальный мешок, когда раздается рев авиационных двигателей, высовываю голову из палатки — как раз вовремя для того, чтобы увидеть DC-6 взмывающим футов на тридцать над лагерем и удаляющимся в сторону от гор. Брюс отправился назад, домой, а с ним и наша единственная надежда на спасение.

В общей палатке врач Скотт и новозеландка Сью уже соорудили горячий, густой и питательный суп из мяса и овощей, после чего альпинисты — японцы, австралийцы и новозеландцы — на одномоторном самолетике Otter отправляются к массиву гор Винсон, находящемуся в полутора часах лета отсюда. Следует использовать каждое мгновение хорошей и устоявшейся погоды.

Питер Хиллари находится во второй очереди отлетающих. Вместе со своим отрядом он вернется сюда лишь через две недели. Я спрашиваю у него, сына прославленного сэра Эдмунда, имел ли он возможность стать не альпинистом, а кем-то еще.

— Ну, я бы сказал, что дело обстояло как раз наоборот, и отец отговаривал нас от путешествий в горы… он совсем не хотел делать из нас альпинистов.

Уж и не знаю, что там случилось не так, но Питер кажется мне одним из самых горячих энтузиастов — выдержанным, предприимчивым и все-таки способным не воспринимать это занятие слишком всерьез.

После отбытия Брюса и отряда, отправившегося на штурм Винсона, на базу возвращается некое спокойствие. Группа Кадзама-сан ставит собственные палатки. Мотоцикл его подобно конкурсной скульптуре располагается посреди лагеря. Фрейзер вовсю снимает лопату — постигает ее, по его собственным словам. Найджел потягивает виски на припеке возле нашего походного шатра. Уже два часа ночи, но никто из нас еще не способен отвести глаз от ослепительно белого ландшафта.

День 139: Пэтриот-хиллз

«Вдали от берега жизни нет, и поэтому нет бактерий, нет заразы, нет хищников, нет следов человеческого пребывания. Вокруг царит клиническая чистота... Ее можно сравнить только с жизнью в глубинах океана или в космосе».

Я читаю это описание Антарктиды в книге Роланда Хантфорда «Последнее место на земле» за ранним утренним чаем в общей палатке. Воздух снаружи практически недвижим. Безмолвие невозможно описать словами. Как будто разом отключили все, что может жить, может производить звуки. Жена Брюса называла это молчание оглушительным, таково оно и есть на самом деле.