Всеволод Овчинников - Дальневосточные соседи

После рукопожатия Великого кормчего моя жизнь круто изменилась. Нам тут же предоставили современную квартиру с центральным отоплением и другими удобствами. А для поездок по стране уже не требовалось просить письменного разрешения в МИДе. Достаточно было позвонить в газету «Жэньминь жибао» и попросить их корреспондента в соответствующем городе подготовить для меня программу.

Но тогда же, в 1956 году, в отношениях между Москвой и Пекином возникла первая трещина. Мао Цзэдун был недоволен тем, что свое выступление на ХХ съезде против культа личности Сталина Хрущев не согласовал с международным коммунистическим движением. В ответ Мао загорелся идеей «прыгнуть в коммунизм» раньше Советского Союза и отказаться от лозунга мирного сосуществования, назвав его проявлением ревизионизма. За авантюризм «Большого скачка» пришлось дорого заплатить.

В 1959 году Хрущев должен был прибыть в Пекин на десятилетие Китайской Народной Республики. Мне было поручено участвовать в подготовке его речи на юбилейной парламентской сессии, в частности, писать раздел о советско-китайских отношениях.

Но перед прилетом в Пекин Никита Сергеевич отправился в поездку по Соединенным Штатам Америки. А как раз в то время на китайско-индийской границе произошли вооруженные столкновения. И чтобы уберечь Хрущева от нежелательных расспросов, было опубликовано заявление ТАСС: Москва, мол, искренне желает, чтобы стороны урегулировали спорные проблемы путем переговоров. Такая позиция вызвала недовольство Пекина. Дескать, как можно ставить на одну доску братское социалистическое государство и капиталистическую страну?

В самый разгар триумфальной поездки Хрущева по Соединенным Штатам Пекин перенес празднование десятилетия КНР на шесть дней раньше – с 1 октября на 26 сентября. Это поставило Хрущева перед нелегким выбором: либо скомкать свой триумфальный американский визит, либо поручить выступить на юбилейной сессии китайского парламента кому-то другому. Хрущев предпочел второе, и речь, которую мы писали, зачитал Суслов.

Однако вечером 30 сентября Хрущев все-таки прилетел в Пекин. И во время демонстрации 1 октября стоял рядом с Мао Цзэдуном на трибуне ворот Тяньаньмэнь. После парада и демонстрации Мао пригласил Хрущева в свою загородную резиденцию. Встретил его там в бассейне и предложил присоединиться.

Но беда была в том, что Никита Сергеевич не умел плавать. На отдыхе в Пицунде он заходил в воду лишь до пояса и несколько раз приседал, чтобы окунуться. Как же неуклюже он выглядел рядом с заядлым пловцом Мао, который легко пересекал километровую ширь Янцзы. Это роковое купание, возможно, послужило не менее действенной причиной размолвки между Москвой и Пекином, чем идеологические разногласия.

После смещения Хрущева и смерти Мао Цзэдуна Москва и Пекин начали делать осторожные шаги навстречу друг другу. В 1984 году в Китай был приглашен председатель Общества советско-китайской дружбы академик Тихвинский и я, как его тогдашний заместитель. После четвертьвекового отсутствия мы оба летели в Пекин как на другую планету. Первой приметой начавшихся в Китае экономических реформ для нас стали велосипедные стоянки возле универмагов, театров и вокзалов. Их создавали пекинские домохозяйки, ибо такой бизнес не требовал первоначального капитала.

Запомнилась встреча в одном из рабочих клубов Пекина. После наших речей зазвучала песня «Подмосковные вечера». Весь зал дружно встал и подхватил любимую мелодию. Люди пели со слезами на глазах, словно торжественный гимн, искренне радуясь тому, что трагическая размолвка между Пекином и Москвой наконец-то уходит в прошлое, что можно, как прежде, открыто выражать дружеские чувства к братскому соседнему народу.

Через пять лет мне выпала судьба стать свидетелем и участником окончательной нормализации советско-китайских отношений. Это произошло на встрече Горбачева и Дэн Сяопина в Пекине в мае 1989 года, совпавшей со студенческими манифестациями на площади Тяньаньмэнь.

Уточню, что я прилетел тогда в Китай не только как корреспондент «Правды», но и как один из экспертов, готовивших предстоящий саммит. Прежде всего в Москве ждали от нас ответа на вопрос: не следует ли из-за демонстраций перенести визит Горбачева? Мы высказались за то, чтобы оставить сроки без изменений, ибо экстремальная обстановка могла даже подтолкнуть китайскую сторону к нормализации отношений. А вот выступать перед митингующими студентами инициатору перестройки мы не рекомендовали.

Уточню, что вопреки распространенному на Западе мнению, будто молодых борцов за права человека власти давили танками, подчеркиваю, что студенты выступали прежде всего против коррупции, против смычки набиравшего силу бизнеса с партийно-государственным аппаратом. Главным лозунгом манифестантов были слова: «Долой продажных чинуш!»

Во-вторых, студенческие манифестации совпали с внутренней борьбой в китайском руководстве. Сторонники позиции «чем хуже, тем лучше» настояли на том, что в Пекин поначалу были введены войска без оружия. Им было запрещено даже защищать себя кулаками. Этим воспользовалась беднота с окраин, не имевшая ничего общего с высокими идеалами студенческих манифестаций.

Злоупотребляя безнаказанностью, эти люмпены принялись стаскивать военных с грузовиков и учинять над ними самосуды. Я не могу забыть двух солдат со вспоротыми животами, повешенных на фонарях моста Цзянгомэнь. Потом невооруженный контингент вывели из столицы, дабы он рассказал личному составу, что в Пекине, мол, действительно происходит контрреволюционный мятеж.

И вот тогда, в начале июня, к столице двинулась уже другая, хорошо вооруженная армия. Танки разрушали баррикады из грузовиков и автобусов. Не раз проливалась кровь. Именно эти кадры обошли потом мир, как эпизоды «побоища на площади Тянь-аньмэнь». Единственный подлинный кадр – юноша, который своим телом остановил колонну танков в центре Пекина. Ну а в кульминационный день 4 июня на площади Тяньаньмэнь вообще не было танков, которые, как принято считать, давили там манифестантов. После того как войска окружили площадь, демонстрантам предъявили ультиматум, и они практически без сопротивления разошлись.

Ну а незадолго до этого Дэн Сяопин и Горбачев положили конец тридцатилетней конфронтации, договорившись «закрыть прошлое и открыть будущее».

Яркими страницами моей журналистской биографии считаю две поездки в Тибет в 1955 и 1990 годах. Загадочная Шамбала считается краем мифов и легенд. Но ведь основой мифа часто служит вымысел. Дескать, китайские коммунисты в 1951 году оккупировали Тибет, а в 1959-м вынудили далай-ламу эмигрировать в Индию. И он, мол, будучи полвека в изгнании, выступает как правозащитник, как борец против китаизации Тибета и подавления в этом священном краю религиозных свобод.