Ольга Погожева - Турист

— Я…

— Знаю, — непривычно покорно согласился Манетта; от грубоватой, приятельской интонации не осталось и следа, и я невольно насторожился.

Я позволил уложить себя обратно, но как бы ни был я изможден, одна мысль всё не давала мне покоя, пока я слушал Манетту.

— Энцо позвонил Папе Палермо, — сцепив руки в замок, заговорил Примо. — Мы приехали почти сразу. Ты лежал в луже собственной крови, бредил что-то о предательстве. Папа вытряс из Энцо всё, что тот знал, прежде чем приехал босс, а я узнал от тебя конец истории. Джоэль дал тебе немного химии, чтобы ты не чувствовал боли. Новомодная штучка, бьет по мозгам, но быстро выветривается. А чего только не говорит человек, отходя от наркоза. Было не так легко разобрать, ты путал английский с русским. Я слушал. Прости, — помолчав немного, добавил Манетта. — Нельзя действовать, не зная наверняка, с какими картами начинаешь партию.

Гнев вспыхнул во мне внезапно, но так же быстро и погас. Я хотел считать Примо другом, и было больно осознавать, что я для него оказался только приманкой в ловко раскинутых сетях.

— Ты хорошо всё спланировал, — с трудом проговорил я.

Манетта не обиделся; немного откинувшись назад, он посмотрел на меня, прищурив глаза.

— Со стариком тебе нельзя сейчас разговаривать, — заметил Примо. — Он любил Вителли.

— Знаю. Они были друзьями. Джино рассказывал…

— Вот как? — Печально усмехнулся Манетта. — Рассказывал, как босс спас ему жизнь? Как они начинали, и что для Джино не было друга ближе, чем наш старик?

Джино рассказал мне не так много, но обо всём этом я мог догадаться и сам. Я не знал прежнего Вителли, но навсегда запомнил Джино, протянувшего мне руку, когда я больше всего нуждался в помощи.

— Босс не станет с тобой говорить. И никто из нас не станет говорить с ним о тебе, пока Джино не будет похоронен.

Манетта запнулся, и мне вдруг стало его жалко.

— Почему ты?

Всё-таки я задал правильный вопрос. Примо внимательно посмотрел мне в глаза.

— Почему именно ты? — повторил я.

Смутные обрывки воспоминаний и факты начали складываться в цельный кусок мозаики. В каждой её части присутствие Манетты, парня из итальянского ресторанчика, теперь выглядело для меня ещё более странным, чем когда-либо. Нет, я вовсе не подозревал Примо. Я знал о его действиях и их последствиях, но не понимал, почему Манетте, как Юпитеру, позволено всё, что не дозволено быку.

Примо находился рядом со мной в операционной. Примо выслушал меня, уберег, насколько смог, от гнева Медичи. Примо, наконец, рискнул и расставил силки для Сэма, спасая мою жизнь, и рискуя навлечь на себя гнев Джанфранко.

— Маленькая привилегия кровного родства, — не стал томить меня итальянец. — Мы не часто общались в последнее время. Я всё ещё не заслужил его доверия.

Я ничего не понял, но Примо продолжил сам, не дожидаясь вопросов, ставящих людей в неловкое положение.

Подняв перед собой изувеченную руку, Манетта чуть помахал ею, невесело осматривая оставшиеся три пальца.

— Я сам виноват, — просто сказал он, — из-за моей невнимательности могли погибнуть люди. Крёстный отстранил меня от дел. Сказал, буду работать у Палермо, пока не научусь терпению. Пока не стану думать о других, как о самом себе. Мне едва исполнилось двадцать три, когда я начал у Папы. Сейчас мне двадцать пять, — Примо нервно провел рукой по волосам, — но я никогда не стану оспаривать решение крестного. Босс жесткий человек, но он всегда поступает правильно.

Я промолчал.

— Basta, — поднялся с кровати Примо. — Довольно на сегодня разговоров. Спи, дела решим завтра. Ну и кашу ты заварил, приятель, — вымученно улыбнулся Примо. — И умудрился выжить. Но я тебе обещаю, мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.

— Примо, — окликнул его я.

Манетта обернулся.

— Спасибо.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Примо первым отвел взгляд, отрешенно кивнул и вышел из комнаты.

…Выздоровление проходило медленно и мучительно. Я раньше не подозревал, что в моем теле столько мест, которые могут причинять самую неудобную, отвратительную боль. Первые несколько дней я по-прежнему не мог встать без посторонней помощи и чувствовал сильнейшую апатию ко всему окружающему. Положение скрашивал только Примо. У него почти получилось разговорить меня, но я был благодарен за одно только его присутствие. От него я узнал, что с Ником всё в порядке, в свете происходящих событий о нем на время забыли. Я по-настоящему переживал за Ремизова — бывший десантник с криминальным прошлым мог вызывать подозрения. Манетта, как мог, успокаивал меня. В конце концов, Ремизов не успел увидеть ничего такого, что стоило скрывать, и почти постоянно сидел на квартире, которую снимал у знакомого Вителли. Всё же я сомневался, что Нику сделают скидку за хорошее поведение.

Так прошло несколько дней. В один из них Примо мельком упомянул, что прошли похороны. Так тихо и незаметно ушли последние воспоминания о человеке, который сделал здесь, в Америке, так много для меня.

На следующий день я проснулся с твердым желанием встать на ноги. Я поднялся сам, без посторонней помощи, и понял, что способен на большее. С того самого дня я начал приучать свой организм к новому режиму. Я прекрасно осознавал, что больше не буду таким же сильным, как раньше. Если какой-либо орган повредить, он уже никогда не будет служить так же, как прежде. Мне требовалось найти другие способы самозащиты, возможно, выработать другой стиль поведения. Я был слишком уверен в своей физической выносливости, чтобы бояться врагов, и часто вел себя самоуверенно, отвечая на каждый вызов. Я больше не мог себе доверять. Раз мне суждено жить дальше, я должен набраться сил и найти им другой выход.

Мне понадобилось почти две недели, чтобы привыкнуть к жизни в новом теле. Множественные повреждения позвоночника требовали особого ухода, ожоги прошли, практически не оставив следов, перевязка занимала всё меньше времени, и стандартные ежедневные процедуры я мог делать теперь сам. Говорить, впрочем, по-прежнему не хотелось, но однажды я сам начал разговор.

Я понимал, что скоро обо мне вспомнят, и у меня оставалось ещё одно желание перед тем, что уготовила судьба.

— Примо, — сказал я, когда Манетта в очередной раз появился у Риверса, — я хочу увидеть Джино.

Он бросил на меня задумчивый взгляд, точно прикидывая, как отговорить меня от опасной затеи.

— Примо, — попросил я, — пожалуйста.

…Манетта сделал всё как нельзя лучше. Он подгадал момент, когда Риверса не было дома, и в буквальном смысле выкрал меня. Не забыл и об одежде, притащив джинсы и свитер. Куртка оказалась в самый раз, и я мысленно вздохнул — в прошлый раз вещи Примо поджимали в плечах.