Карл Май - Наследники Виннету

Когда мы вручили кельнеру чаевые, он осведомился, по-прежнему ли нам интересны индейцы.

— Не желают ли мистер и миссис Бартон заказать столик рядом с обоими джентльменами?

— Конечно! — быстро сориентировалась Душенька.

— На все время?

— На все!

— Хорошо! Я позабочусь об этом!

Когда мы с небольшим опозданием пришли к обеду, индейцы уже сидели за своим столиком. Кельнер поджидал нас у нашего и сообщил, что дирекция просит нас сидеть здесь постоянно. Итак, мы расположились настолько близко к обоим индейцам, что могли слышать каждое произнесенное ими слово. Они и на этот раз прихватили с собой записные книжки и что-то помечали в них не только в паузах между блюдами, но и во время еды, надолго откладывая в сторону нож и вилку.

Представьте мое удивление, когда я обнаружил, что беседовали они на языке моего Виннету и собирались исследовать внутреннее родство атапаскских языков 13 (к которым принадлежал и язык апачей). Мистер Атапаска в данном случае имел дело с некой разновидностью его родного языка. У Алгонки дело выглядело иначе. Он, похоже, происходил из канадского племени кри 14. В ходе беседы он произносил краткие, но любопытные замечания, из которых я сделал вывод, что он владеет большим запасом слов языка науатль, древнего наречия ацтеков. Вследствие нашего, так сказать, пассивного участия в этом разговоре мы заключили, что они тоже двигались к горе Джебель Виннету 15 и пользовались диалектом апачей с целью тренировки, чтобы там, на месте, не показаться чужаками. Какими же языковыми познаниями должны обладать эти двое! Они вожди, это ясно. Но их миссия гораздо более значительна! Итак, выяснилось, что конечный пункт их и нашего путешествия один и тот же, и я был убежден, что на горе Виннету познакомлюсь с ними поближе.

После полудня мы приехали в Буффало, чтобы отыскать на здешнем кладбище могилу и статую знаменитого вождя Са-Го-Йе-Ват-Хи 16 и возложить цветы. Я отдал особую почесть и дань уважения этому великому мужу, которого и в наши дни считают несравненным защитником всех индейцев-сенека 17.

Кладбище было необыкновенно привлекательно. Американцы побеждают смерть красотой, они не терпят никаких склепов, представляющих собой обитель тлена. Они выбирают в качестве места погребения тихую холмистую местность, напоминающую цветущий зеленый парк, который радует глаз и внушает мысль о вечной жизни.

Был ясный, солнечный день. Возложив цветы к монументу вождя, мы присели на постамент, где возвышалась статуя, достигающая вершин деревьев. Мы говорили о нем, говорили тихо, как и подобает разговаривать у могил, если веришь в воскресение и другую жизнь. Поэтому нас не могли слышать те, кто тем временем приблизился к памятнику с другой стороны. Не слышали их и мы, поскольку мягкая трава скрадывала звуки. Увидеть нас они смогли не раньше, чем вышли из-за памятника.

И вот они перед нами — индейские вожди из «Клифтона»! Но они и виду не подали, что заметили нас. Медленно пройдя мимо, они подошли к камням у фасада монумента, которые были заложены в честь членов семьи великого вождя.

Там лежали наши цветы. Увидев их, они остановились.

— Уфф! — воскликнул Атапаска. — Здесь кто-то говорил языком любви! Кто он?

— Бледнолицый — вряд ли, — откликнулся Алгонка.

Он нагнулся, поднял и принялся рассматривать один из цветков. Атапаска последовал его примеру. Оба обменялись быстрыми взглядами.

— Они еще свежие и срезаны не более часа назад! — продолжал Атапаска.

— А положены сюда не более четверти часа назад, — добавил Алгонка, не отрывая глаз от наших следов. — Значит, все-таки бледнолицые!

— Да, те, что сидят там. Поговорим с ними?

— Как захочет мой красный брат. Я предоставляю право решать ему.

Короткие фразы обоих индейцев были произнесены на языке апачей. Они вернули цветы на место, и Атапаска на отличном английском обратился к нам:

— Мы полагаем, что цветы возложили вы. Это так?

— Да, — ответил я, уважительно поднимаясь с места.

— Для кого они?

— Для Са-Го-Йе-Ват-Хи.

— Почему вы это сделали?

— Потому что мы его любим.

— Нужно знать, кого любишь!

— Мы знаем его. И понимаем.

— Понимаете? — удивился Алгонка, и глаза его сощурились — он сомневался. — Вы слышали его голос? Он ведь давно умер. Прошло уже почти восемь десятилетий, как его нет!

— Он не умер и не ушел. Мы слышали его голос часто, а чьи уши открыты, тот и сегодня может услышать его так же ясно, как тогда, когда он говорил об «Обществе волков». Они его, к сожалению, не услышали.

— Что же они должны были услышать?

— Не поверхностный звук его слов, а их глубинный, данный самим Великим Маниту, смысл.

— Уфф! — воскликнул Атапаска. — Какой смысл?

— Что ни один человек, ни один народ и ни одна раса не имеет права оставлять своих детей. Что каждая саванна, каждая гора, каждая земля и все части света сотворены Богом, чтобы носить цивилизованных людей, а не таких, которые не в состоянии выйти из того возраста, в котором сознание низко. Что всесильный и благосклонный ко всем Создатель каждому в отдельности и каждой нации дает как время, так и возможность выйти из этого возраста. И что, наконец, каждый, кто не стремится вперед, теряет право на существование. Великий Маниту благосклонен, но он и справедлив! Он хотел, чтобы индеец тоже был благосклонен, особенно к своему красному брату! Но когда индейцы не захотели прекратить терзать друг друга, он послал к ним бледнолицего…

— Чтобы умертвить еще быстрее! — прервал меня Алгонка, повысив голос.

Оба взглянули на меня в ожидании, как я отвечу на это восклицание.

— Нет, чтобы спасти вас, — возразил я. — Са-Го-Йе-Ват-Ха понял это. Он хотел, чтобы его народ пошел тем же путем, но его не захотели слушать. Даже сегодня еще есть время для спасения, если дети оставшихся индейцев найдут в себе силы стать Людьми.

— Воинами? — уточнил Алгонка.

— О нет! Поскольку даже военные игры есть доказательство того, что народ впал в детство! Стать Человеком не значит стать воином, это значит стать личностью. Великий вождь сенека, у могилы которого мы стоим, говорил об этом тысячу раз. Пусть не мой, а его голос говорит с вами сейчас. Сделайте так, и окажется, что и он не умер для вас, а живет и будет жить дальше!

Я приподнял шляпу, давая понять, что прощаюсь, но тут, к моему удивлению, заговорила Душенька:

— И возьмите эти два цветка! Они не от меня, а от него! Цветы благоразумия, добра и любви, которые он желал своему народу. Они лишь внешне увяли, но их аромат остался, чтобы осветить и согреть имена тех, кто похоронен там, под камнями! И вслушайтесь в шепот листьев, от которых убегает тень. Эта могила не мертва, — Она вручила каждому по цветку и добавила: — Теперь нам пора.