Иван Кратт - Остров Баранова

Павел шел с пушками в головном отряде. Правитель хотел оставить крестника в укреплении, но тот заявил, что пойдет на штурм. Он сказал об этом тихо, почти неслышно, в первый раз противился воле Баранова, однако правитель понял, что решение его твердо, и втайне обрадовался.

Каждую пушку тащили шестеро алеутов. Окованные железом колеса увязали в галечной осыпи, мелкие камни расползались, не давали опоры. Люди тянули канат, подталкивали тяжелые лафеты, напрягали все силы. Впереди артиллерии двигались стрелки Баранова. Отряд был немногочислен, зато вооружен ружьями. Лишь у немногих алеутов вместо мушкетов торчали луки и копья. В отряде Кускова ружей насчитывалось не больше десятка.

Лейтенант Арбузов вел свой десант с моря.

Наступающие продвигались без единого выстрела. Потом «Ермак» и «Ростислав» открыли огонь. Ядра попадали в блокгауз, но мощные лиственничные стены палисада по-прежнему выдерживали пальбу, а пристрелке по воротам мешала усиливающаяся темнота. Лисянский приказал бить поверх стен картечью.

Из крепости не отвечали. Оба отряда подошли к неглубокой порожистой речке. Люди бросились в воду. Бурное, стремительное течение сбивало с ног, кружило, несло на мокрые, покрытые плесенью камни. Поскользнувшись, Баранов упал, выронил пистолет. В это мгновенье палисад опоясался дымом.

Падение спасло Баранова. Каменное ядро оторвало голову охотнику, бросившемуся ему на помощь.

— В каменья! — крикнул Баранов. — Пали из мушкетов!

Мокрый, потерявший шапку, он выбрался из воды, перебежал лощинку. К нему спешили матросы. Лейтенант Арбузов открыл огонь по бойницам. Одни только алеуты, от страха бросив орудия, лежали на земле, закрыв руками лица.

Павел отшвырнул конец каната, на котором тащили переднюю пушку, вылез из воды. Бледный, со спутанными черными волосами, он решительно подбежал к чугунной пушке, заряженной картечью, повернул ее к алеутам.

— Кеекль! — крикнул он по-тлинкитски. — Вставайте... Убью всех разом!

От волнения он не мог продолжать. Но алеуты поняли, что юноша не шутит. Особенно подействовало на них бранное слово, слышанное только от индейцев.

Обдирая до крови ноги, разбивая железными обручами пальцы, алеуты вытащили орудия на берег. Пули и стрелы их не достигали. Бой шел правее, где залегли Баранов с промышленными и матросы Арбузова.

Первый залп из двух орудий, наскоро установленных Павлом, снес башенку над воротами, открыв широкую амбразуру. Ударили пушки и со стороны леса. Кусков тоже переправился через реку. Выстрелы в крепости на минуту смолкли.

— Пали!

Павел навел каронаду на ворота. Разгоряченный, с израненными руками, он сам зарядил второе орудие. Новый залп повредил ворота, осели верхние бревна.

Как только рассеялся дым, Баранов схватил копье, поднялся из-за камня.

— Ура! — крикнул он и побежал вперед. Арбузов, матросы, промышленные бросились за ним.

Было темно, но в крепости горели строения, и зарево пожара озаряло верхушки стен, ворота, стрелявших индейцев. Бежать пришлось в гору. Возбужденные наступлением, алеуты с громкими воплями тащили самую крупную пушку. Двое были ранены стрелами, обломок копья разодрал на Павле кафтан. Но никто не останавливался — крепость была уже близко.

Вдруг расшатанные ворота широко распахнулись, и в освещенном отблесками зарева проходе показалось необычное шествие. Связанные рука к руке, по трое в ряд, медленно двигались истощенные пленные. Некоторые падали тут же у ворот, другие ползли. Голая женщина с седыми космами шла как лунатик, вытянув перед собой тонкие, высохшие руки.

Атакующие попятились. Павел уронил трос, помощники его отступили. Русские опустили ружья, многие сняли шапки. И тотчас ворота захлопнулись. Из каждого отверстия, бойницы палисада, сверкнул огонь, тяжелые камни, стрелы, дротики обрушились на нападающих. Даниэль Робертс рассчитал верно: пленники прикрывали ворота, и русские не могли стрелять.

— Ложись! — закричал Баранов. — Пали по стенам!

Но его услышали только матросы. Промышленные и алеуты, расстреливаемые со стен, покатились назад. Огромный зверолов в стеганом кафтане бил древком копья отступающих, что-то кричал. Тонкая стрела пробила ему шею. Он тяжело рухнул. Кое-где, припав на колено, русские отстреливались из пищалей.

Павел видел, как в центре амбразуры неторопливо, меняя ружье, методически стрелял Робертс. Потрясая дротиком, кричал Котлеан. Все это было, как во сне. Потом упал Баранов и со стен прыгнули индейцы...

Вырвав из рук лейтенанта шпагу, Павел бросился к правителю на помощь. Алеуты смяли промышленных, держались лишь моряки. Не успевая заряжать мушкеты, они отчаянно защищались прикладами. Индейцы одолевали. Один матрос был убит, второго подняли на копья.

Павел опустил шпагу. Сейчас конец... Крики, треск оружия, освещенные пожаром багровые вершины деревьев, далекие паруса. Маленький, с окровавленной головой Баранов... Всему конец... Но Арбузов успел доползти к пушке и, повернув дуло, разрядил ее в гущу торжествующего врага. Этим он спас положение.

Пушки, Баранова, остальных раненых — русских и алеутов — Арбузов погрузил на баркас, доставил в укрепление. Пожар погас, стрельба с обеих сторон прекратилась.

Снова стало темно и тихо. Гудел в снастях ветер, хлопали фалы, неясно белели зарифленные паруса. Лишь над кекуром до полуночи горел костер. Корабельный доктор и монах Гедеон перевязывали раненых.

Передав общую команду Лисянскому. Баранов занялся подготовкой второго штурма. Вчерашняя стычка убедила его, что индейцы сдаваться не собираются и что нужно спешить, пока есть возможность спасти оставшихся в живых пленников.

С простреленной навылет рукой, обмотанной шейным платком, Баранов быстро, неслышно ходил по палатке, обдумывал новый план. За палаткой лязгало железо, стучал топор — там ладили упоры для пушек. Сквозь неприкрытую дверь виден был берег с разбитыми лодками. Над зеленой водой низко носились чайки.

Правитель вышел из палатки. День был теплый, солнечный. Обычные тучи ушли к хребтам, искрилась снеговая вершина горы. Тихий, пустынный лежал океан. Лениво набегала волна, ворочала мелкую гальку. Остро пахло гниющими водорослями.

Баранов снял шапку, погладил лысину.

— Покличь Нанкока, — сказал он одному из плотников. — Князька алеутского.

Из-за трусости Нанкока вчера чуть не перебили всех. Сгоряча правитель приказал его повесить, потом остыл. Нанкок пользовался большим почетом среди своих островитян. Хитрый, маленький, с седой старческой бородкой, князек отлично говорил по-русски и даже умел писать шесть букв. Одну из них он всегда чертил на камне или на песке, и этим скреплял все свои приказания. Особенно любил букву А. Распоряжения, подтвержденного таким знаком, никто не смел ослушаться.