Генри Торо - Американская повесть. Книга 1

Вы видели ковры, их бедняжка моя делала, она вязанье не очень уважала, — продолжал Илия, пересчитав петли. — Наши половики уже начали пронашиваться, но мне эта женская премудрость никак не дается. Моя сестра их здорово чинит. Когда была здесь в прошлый раз, сказала, что теперь их на мой век хватит.

— Старые вещи самые красивые, — сказала я.

— Вы это про плетеные? — спросил мистер Тилли. — Вы видите, наши в большинстве плетеные, а их красота, пока они новые. Бедняжка говорила, что по ним тогда ходить легче. Я хожу по дому и шлепаю, как в лодке, а когда все они были связаны крючком, вечно спотыкался. Мы с ней всегда смеялись над этим промеж себя, как дети малые. Посторонние этого не понимали. Она и с другими любила пошутить, а для меня так ничего не было лучше, чем пошутить с нею. А зимними вечерами она изображала, как кто говорит, ну прямо точь-в-точь, словно это они разговаривают. Ну вот!

Я увидела, что он опять пропустил петлю, и синяя пряжа обвилась вокруг его неловких пальцев. Он крутил ее и распутывал, как удилище, и недовольно хмурился, а на щеке у него я заметила слезу.

Я сказала, что мне пора идти, время позднее, и спросила, можно ли мне прийти еще раз и свезет ли он меня как-нибудь на рыбную ловлю.

— Да, приходите, когда захочется, — ответил мой хозяин, — хотя лучше было, когда моя бедняжка была здесь. Да, не хотел я ее терять, и она не хотела уходить, но это было суждено. Такие вещи не нам решать, не нам говорить «да» или «нет».

— Вы говорите, что Олмайра Тодд одна из достойнейших женщин, — сказал мистер Тилли, когда мы прощались. Он стоял в дверях, а я уже спускалась вниз по узкой зеленой лужайке. — Да, во всем штате Мэн нет женщины добрее! Я знал ее еще девочкой. И мать у нее чудесная. Вы ей, Олмайре, скажите, что завтра спозаранку я непременно привезу ей две или три хороших макрели. Не забудьте ей это сказать. Я вижу, вы тоже иногда кое-что забываете.

Мы вместе посмеялись как старые друзья, и я опять заговорила о ловле и призналась, что не терплю ни южного ветра, ни донной волны.

— Вот и я так же, — сказал старый рыбак, — их никто не любит, что бы ни говорили. Мою бедняжку от одного вида лодки мутило. У Олмайры замечательная мать, вы ее, верно, знаете, это миссис Блекетт с Зеленого острова, и мы все мечтали, когда лето настанет, съездить навестить ее, но я никак не мог выбрать погоду, чтобы угодить ей, а тревожить ее не хотел, это было бы ни к чему, она была такая прелесть, никогда не бывало, чтобы в глаза говорить «ты хороший, ты милый», а только дверь закроется: «дьявол ты этакий».

Пройдя поле, я оглянулась и увидела в дверях его одинокую фигуру. «Бедняжка! — повторила я про себя. — Где-то она теперь, и много ли знает про тот маленький мир, который покинула, и как провела она эти восемь лет?»

Передать миссис Тодд поручение насчет макрели я не забыла.

— В гостях были у Илии? — спросила она с интересом. — Скучно там, наверное, было. Он не из разговорчивых. Постоянно среди рыб, наверно, дар речи потерял совсем.

Но когда я сказала, что в этот день мистер Тилли со мной разговаривал, она живо перебила меня:

— Тогда, значит, говорил о жене, и, конечно, не мог нахвалиться ею. С посторонними она зналась мало, но никто из старых приятельниц теперь мне ее не заменит. И я совсем не хочу больше там бывать. О некоторых людях после их смерти совсем не думаешь, а о других — не так, вот у меня дня не проходит, чтобы я не вспоминала милую Сару Тилли. Она всегда была там, я знала, где ее найти, как полевой цветок. Илия-то честный человек, я его уважаю, но какой-то он нудный.

И вот наконец наступила пора, когда в доме по утрам стало прохладно и сыро, свет словно сочился сквозь зеленые листья, но стоило мне сделать шаг за дверь, и свет опускал мне на плечо теплую руку, и высокое ясное небо словно приподнималось у меня на глазах еще выше. Дымки на берегу теперь не бывало, и не заменяли ее августовские туманы: море, небо, видимая линия берега и голые горы, а на них каждый куст лавра и верх каждой ели приобретали более глубокий цвет и более резкую ясность. В воздухе, на воде и на траве разливался холодный северный блеск, которого не увидишь кроме как в это время года. Солнечный свет северного лета подходил к своему нежно-прекрасному концу.

Дни в Деннет-Лендинге становились короткими, и я неохотно пропускала их сквозь пальцы, как скупой — свои монеты. Мне так хотелось вернуть каждую из прожитых там недель, с долгими часами, когда ничего не случалось, только травы росли да двигалось солнце. Когда-то я даже терялась, в какую сторону пойти погулять; теперь мне не хватало времени для множества интересных дел дома, словно я перенеслась в Лондон. Что-то меня подгоняло и сулило всякие прелести, и дни летели, как охапка цветов, подхваченная морским ветром.

И наконец пришла пора проститься со всеми здешними друзьями и с уютным уголком в маленьком домике и возвратиться в мир, где я боялась оказаться чужой. Такое счастливое лето не обязательно будет безоблачным, но свобода, которую дает простая жизнь, так очаровательна, что этим искупается все, чего в другой жизни может не хватать. А дары мирного покоя не для тех, кто живет в военных схватках.

Я уезжала маленьким неряшливым пароходиком, который уходил от нас в бухту во второй половине дня, и еще посидела у своего окна, глядя на садик с целебными травами и жалея, что я одна. Миссис Тодд почти не говорила со мной в этот день, кроме как самыми короткими и неодобрительными фразами, — так, будто мы вот-вот поссоримся. Проститься спокойно казалось просто невозможно. Наконец я услышала шаги, подняла голову и увидела миссис Тодд. Она стояла в дверях.

— Теперь так, я все устроила, — сообщила она мне необычно громким и деловитым голосом. — Чемоданы ваши уже на пристани. Капитан Бауден приходил и сам их все забрал, и проследит, чтобы их погрузили. Да, я проверила, чтобы ничего не забыли, — повторила она более мягким голосом. — Вот те мелочи, которые я оставила на столе в кухне, их вы захотите нести в руках, корзинку возвращать не нужно. А теперь пройду в Портленд, узнаю, как там старая миссис Эдвард Каплин.

Я глянула на свою приятельницу и увидела выражение, которое пронзило меня до глубины сердца. Мне и без этого ох как не хотелось уезжать.

— Вы, надеюсь, меня извините, если я не приду проводить вас на пристань, — сказала она, все еще стараясь говорить грубовато. — Да, надо мне узнать, как там старая миссис Эдвард Каплин. С ней случился третий удар, и если мать в воскресенье приедет, она все-все про нее выспросит. — И с этими словами миссис Тодд повернулась и вышла, словно вдруг что-то вспомнила, так что я была уверена, что она вот-вот вернется; но вскоре я услышала, что она вышла через кухню и идет по дорожке к калитке. Нет, так я не могла расстаться. Я побежала за нею, чтобы проститься как следует, но она, услышав мои торопливые шаги, не оглядываясь, только помотала головой и махнула рукой, заспешив по улице.