Леонид Соболев - Зеленый луч. Буря.

— Ты очень боялся, — продолжала она, — когда мы еще в лодке вышли на озеро. Ветер был сильный, ты совсем побледнел.

— Ну, — сказал я, — это еще вопрос, кто из нас больше струсил.

Ответ ее меня совсем огорошил:

— Я сделала вид, что мне страшно. Ведь ты упрямый, милый мой. Ты ни за что не хотел идти к берегу.

Через два дня она нашла на рыболовецкой станции моториста, который на время своего отпуска соглашался пойти с ней в тундру. Я долго стоял на брюге, смотрел, как уходила вверх по реке знакомая мне шлюпка. Рейсовый пароход, который должен был отвезти меня в Мурманск, ожидался на следующий день.

Мы пили чай на квартире у Студенцова — я, Лиза, Студенцов с женой, Овчаренко и Бабин, наш старший штурман. О чем мы говорили за чаепитием? О наших замыслах, о предстоящей зиме, о следующей нашей встрече и меньше всего о тех делах и событиях, которые описаны в этой книге. В долгие осенние вечера, когда над палубой висят электрические лампы с колпаками, бросающими такой уютный, совсем домашний свет на столы, заваленные рыбой, а мы, матросы, стоим вокруг и стучим по столу своими ножами («Рыбы! Рыбы!»), обо всех этих делах было переговорено десятки раз. После чая мы поднялись на плоскую крышу семиэтажного дома, в котором живет Студенцов. Ночь была облачная. Город и порт, полный корабельных огней, лежали внизу под нами. Перекликались гудки — короткие гудки автомобилей, длинные — заводские, чуть слышные и такие печальные на расстоянии гудки пароходов, уходящих в залив.

Мы стояли у перил и смотрели на город. Я люблю этот город. Люблю его ночные огни и туман, светящийся над портом в пасмурные ночи, его улицы, сбегающие под гору, сутолоку на его причалах и доках, на многие километры растянувшихся по заливу.

…Вечером я возвращаюсь с верфи сюда, в этот многоэтажный дом с плоской крышей, из окон которого видны и порт и снежные тундры, подступившие к городским окраинам. Я сажусь за свой письменный стол, такой же, как у Студенцова. На нем лежит еще не оконченный чертеж судовой машины, моей, мной придуманной машины. Лизы нет дома. Она еще на работе, вернется позже. Я успею до ее прихода лишний раз проглядеть чертеж, потом разогреть ужин и, когда она вернется, встречу ее в прихожей. Сниму с нее пальто. Поцелую ее щеки, такие холодные с уличного ветра. Когда она уснет, может быть, снова сяду к своему столу.

— Да, это вы правильно придумали, — говорит Студенцов, и Лиза крепче сжимает мне руку. — Сколько вы плавали с нами? Месяц весной да три месяца нынче? Я знавал ребят, которые приходили в мореходный техникум прямо со школьной скамьи — и ничего, прекрасно получалось. А у вас хоть и небольшой, но хороший морской опыт, вы можете уверенно двигаться дальше.

Голос его звучит глухо. С трудом я соображаю, о чем он говорит.

…Нет, это все не так. Мы пьем чай вдвоем с Лизой за круглым столом, над которым висит большая, такая же, как у Студенцова, лампа. Целый месяц мы не видали друг друга, я могу без конца сидеть вот так и смотреть на ее лицо, самое дорогое на свете. Мой китель с нашивками на рукаве висит наброшенный на спинку стула. Я сижу, курю, слушаю ее новости, смеюсь ее шуткам, — нет, мы все смеемся ее шуткам, потому что в комнате много народа: тут Студенцов, Овчаренко, Бабин, может быть, Кононов Александр Андреевич, случайно оказавшийся в городе, маленький Голубничий («гром тебе и молния, зеленая лошадь!»), Аристарх Епимахович Сизов, для которого я специально поставил на стол литр свежего трескового жира. И все мы много говорим, много пьем чаю, курим и смеемся. Хорошо опять увидеть их всех, моих друзей, собравшихся вместе. Когда они уйдут, я осторожно, чтобы не напугать, расскажу Лизе о том, как нас трепало в этом рейсе. Мой первый помощник, чудак такой, надел чистое белье: он уже рассчитывал отправиться к рыбам! Я до сих пор боюсь притронуться к своему плечу — так меня ударило волной о поручни. Какой волной? О чем я? Мы шли в ледовую разведку за две тысячи миль на восток, нас сжали льды и обвалились на палубу…

— О чем ты думаешь? Нам пора, — говорит Лиза.

Я жму руку Студенцову, жму руку Бабину и Овчаренко, моим друзьям, и благодарю их за то, что они сделали для меня. Я надолго прощаюсь с ними и вдвоем с Лизой спускаюсь вниз. Наш поезд на Ленинград уходит через полчаса. Он увезет нас обоих далеко от заполярного моря, которое я так полюбил, к другому морю, к другим людям, к другому труду. Я сам хочу водить корабли.

1939

Книги как люди: у каждой своя судьба… Я снова, в который уже раз, дочитал до конца последнюю страничку «Бури» и задумался. Завидная судьба у этой книги. Без малого тридцать лет назад написали ее два молодых в то время писателя — Всеволод Воеводин и Евгений Рысс. За это время для ребят написаны тысячи новых книг, и больше половины из них давно отжили свой книжный век. Когда-то читали их взахлеб, вырывали из рук друг у друга, а сейчас стоят эти книжки на полках библиотек, покрываются пылью… Никто их не спросит, никто не прочтет, никто не вспомнит. И не потому, что плохо написаны эти книги. Нет. Просто жизнь ушла вперед, обогнала их. Таким далеким, таким непонятным стало сегодня то, о чем напитаны эти книги, что их и читать не интересно.

А «Буря» живет. Ее первые читатели — мальчишки и девчонки далеких уже предвоенных лет — стали взрослыми людьми. У иных и внуки есть, и волосы поседели… Давно пошли на слом корабли, на которых плавали герои «Бури». Другие люди пришли на море. Другие заботы у этих людей, другие радости и огорчения. Но тысячи новых читателей каждый день во всех уголках нашей страны приходят в библиотеки и просят:

— Мне бы «Бурю» Воеводина и Рысса. Говорят, интересная…

В чем тут дело? Почему не стареет «Буря»?

Наверное, потому, что очень хитро задумана и построена эта книга.

Оглянись на минуту назад, вспомни «Бурю» и подумай: вымысел это или правда?

Конечно, вымысел. По всем законам приключенческой литературы переплетаются в «Буре» судьбы людей. Неожиданные опасности на каждом шагу подстерегают ее героев, удивительные случайности спасают их от неминуемой гибели, всегда вовремя происходят желанные встречи, благополучный конец венчает дело…

Но если бы только это было в книге, она не прожила бы такую долгую и счастливую жизнь. Секрет долголетия «Бури» в том, что смелый писательский вымысел щедро пересыпан в ней настоящей правдой. А правда не умирает и не стареет.

Любые приключения можно придумать, сидя за писательским столом. А вот ощущения новичка-матроса, впервые попавшего на корабль, не придумаешь. Прежде чем описать, их нужно пережить, прочувствовать, своими глазами увидеть то, что увидел герой, своими руками сделать то, что делает он.