Святослав Пелишенко - Хождение за два-три моря

На эту тему — о краткости людской памяти, о судьбе исполненных начинаний — так и тянет пофилософствовать. Особенно если хоть немного знаешь историю создания Единой Водной.

И особенно если сидишь на мели, а до конца путешествия осталось три дня…

О соединении Дона и Волги мечтал еще Петр. В Россию был приглашен британский инженер Бертран Перри; трассу будущего канала проложили через реки Шать и Оку. Итогом нескольких лет труда явились Епифанские шлюзы, которые летом начисто пересыхали. В надежде улучшить водоснабжение строители пробили дно Иван-озера; этот решительный шаг окончательно обезводил гидрокомплекс, даже верховья Дона обмелели. Времена были суровые и простые: Бертрана Перри, как главного виновника, согласно патриархальным обычаям эпохи лишили не только прогрессивки, но и головы. А судоходный канал так и остался мечтой.

Все это — факт, вошедший в энциклопедии; вовсе не выдумка Андрея Платонова.

Прошло две с половиной сотни лет. Попытки связать Дон и Волгу — через Иловлю и Камышинку, через Иван-озеро и Оку — возобновлялись, но снова безрезультатно. Казнить иностранных инженеров постепенно отвыкли; когда француз Леон Дрю предложил соединить реки в месте их наибольшего сближения, проект признали, во-первых, грандиозным; во-вторых, неисполнимым; но француза не тронули. Было уже начало XX века.

А между Калачом-на-Дону и Царицыном на Волге грузы так и волокли посуху; и живучие традиции петровских строек были увековечены статьей Добролюбова, написанной в 1858 году, во время замены местной «конно-железной» тяги на паровую. Статья называлась «Опыт отучения людей от пищи».

Есть в русской литературе редкая способность: говоря о сиюминутном, сегодняшнем, она умеет заглянуть в будущее. Хотя, конечно, масштаб будущих «отучений» и опытов над людьми Добролюбов не мог себе представить.

Ну, чьим трудом в конце концов был прорыт канал, чьими костями выложено его русло — это все вещи известные. В 1952 году здесь прошло первое судно. Я вовсе не хочу сказать, будто, идя на яхте по трассе бывшего волока, только и вспоминаешь его долгую жутковатую историю. О создателях канала думаешь скорее с невольной благодарностью, живо представляя, каково было бы втроем тащить на себе восьмитонную яхту.

Просто иногда начинает казаться, что по-старому — волоком — было быстрей…

И особенно это чувство усиливается, когда садишься на мель.

Вообще-то идти по каналу легко. Здесь не бывает, штормов, негде заблудиться, нет встречного течения, как в реке. Идти по каналу приятно. Уютные водохранилища, которые даже странно называть этим неуклюжим словом, поросли камышом и водяными лилиями. На участках «искусственного ложа», за его кромкой, облицованной камнем, открывается панорама лежащей далеко внизу долины. «Подводные прорези» — углубленные речушки — вьются среди лугов. Дизель-электроход «Касимов» плывет по колосящейся ниве. У него глуповатый и смущенный вид, словно сам «Касимов» остро переживает свое сходство со сноповязалкой. Сонные рыбаки ловят в канале сонных карасей. Навстречу движется баржа, на палубе сохнет белье, и простыни, просвеченные солнцем, похожи на небольшие теплые айсберги… Только одно нарушает идиллию продвижения по каналу: очередной шлюз. Шлюзы — основная помеха волго-донской навигации.

Если, конечно, не принимать во внимание такую случайность, как мель…

«Красиво!» — думаете вы, когда впереди, над плоской степью, воздвигается и царит нечто вроде египетского храма, бастиона Сен-Жерве или городского элеватора. Издали шлюз воспринимаешь в отрыве от его гидротехнической сущности.

Вблизи шлюз напоминает крепость. Иногда ее мож но взять штурмом. Вы подходите к мощным воротам шлюза № 13; они открыты. Не обольщайтесь: поджидают вовсе не вас, не одесскую яхту без всяких прав на шлюзование. В камеру медленно вползает «Касимов». При виде «Юрия Гагарина» он неприязненно гудит. Теперь главное — нахальство. Вы должны проскочить под самым носом у судна. На ваших лицах должна быть уверенность и легкое возмущение. Вы уверены, что ворота открыли перед «Гагариным», и возмущены тем, что двадцатипятитысячетонный «Касимов» лезет туда же. Шлюзовщики что-то кричат. Гудок «Касимова» срывается на визг. Не обращайте внимания: вы уже внутри. Чтобы выгнать яхту, пришлось бы задним ходом выводить дизель-электроход. На это, учитывая мировой энергетический кризис, никто не пойдет.

Но чаще ворота шлюза закрыты, брать его приходится измором. Просить, чтобы яхту прошлюзовали, нет смысла: диспечтеру шлюза № 12 только что звонил коллега со шлюза № 13. Тут уже знают: пришли одесские нахалы.

Остается одно: ждать. Вы останавливаетесь и на виду у шлюзовщиков купаетесь, собираете ягоды, поете долгие степные песни. Тут весь расчет на психологию: находясь на работе, наблюдать чужой отдых утомительно. У воды прохладно, а бетонные стены пышут жаром. У людей пикник, а до конца смены еще шесть часов. Примерно так, глядя на яхту, рассуждает любой нормальный человек. И рано или поздно ворота открываются.

— Какого черта?! — орет мегафон. — Или туда, или сюда!..

Попадаются, конечно, люди-кремни, способные часами следить за тем, как хорошо другим. Но тогда, рано или поздно, раздраженно гудя, из-за поворота вываливается дизель-электроход «Касимов». И осуществляется вариант штурма.

Но вот мы внутри, в шлюзовой камере.

— Малый ход! — излишне спокойно командует Данилыч.

— Есть малый!

— Меньше! Самый малый… Самый!!! — Мотор глохнет вовсе. Рядом быстро проплывает влажная стена. Накинуть швартовый конец на кнехт с первого раза никогда не удается — вероятно, потому, что каждый член команды приготовил свой собственный, заветный швартовый. Данилыч предпочитает пеньковый канат толщиной в бедро, Сергей — нейлоновый репшнур. Мне запал в душу стальной тросик.

— Кидай! — кричит шкипер, и Сергей начинает судорожно распутывать узел, в который свились нейлон и сталь. Не выпуская из рук штурвала, Данилыч шарит ногой по палубе, пытаясь нащупать пеньковый конец. Но на нем стою я.

Яхта теряет ход и перестает управляться. Трахх-шшшррр! — левая скула «Гагарина» ударяется о бетон и с тошнотворным звуком полирует его неровности.

«Отпихнись!» — У капитана такой голос, будто камень сдирает с фальшборта его собственную кожу. Яхта отходит от стенки и беспомощно зависает на месте. Нужно опять заводить мотор, но он не заводится. Я жму на пусковую кнопку, как обезумевший воротила Пентагона.

«Ты зажигание включил?» — спрашивает Сергей. Мне он что-то последнее время не нравится. Тем более что он, черт возьми, прав: зажигания я не включил. Траххшшррр… — «Касимов» подработал винтом, и нас опять прижало к стенке. Мы перегибаемся за борт, пытаясь уцепиться хоть за какую-то трещинку в бетоне. Работать приходится в позе человека, внезапно застигнутого радикулитом. Кроме всего прочего, движения сковывает спасательный жилет.