Борис Романов - Капитанские повести

— Чего же, опять всех женщин забрали! А кто картошку чистить будет? Я не буду! — встретила Зина старпома, переступившего порог камбуза.

— По меню у нас нет картофеля на второе. Все на покраске. И потом, Шура должна до десяти часов работать на камбузе.

— Она сказала, что вместо нее Элька будет, а вы Эльку забрали. Все на покраске! Что, на тот свет готовитесь? — она швырнула дуршлаг на разделочный стол.

— Вы что-то не то говорите, Зина. И ведите себя, пожалуйста, спокойнее. Помочь вам кого-нибудь пришлю. А на тот свет, насколько я знаю, никто из экипажа не собирается.

— Откуда вы знаете? Сидите на своем мостике и видеть ничего не видите…

— Голова на плечах должна быть даже у заслуженных старших коков. Что за ерунду вы услышали?

— Ничего я не слыхала.

— И болтать нечего. Занимайтесь лучше своим прямым делом.

— Прямое дело, кривое дело! Кому это надо? — И она не глядя ткнула пальцем в выключатель мясорубки.

— Команда на ужин ухи просит, нужно будет ее в холодильник поставить, чтоб похолоднее.

— Да не справлюсь же я, ну что вы, Александр Кирсаныч, на самом деле!

— Сейчас Эля здесь будет.

Эля безмятежно спала, раскинувшись и дыша спокойно. Ее голая рука перевесилась через никелированное ограждение койки, но она не чувствовала боли и неудобства.

«Вот, черт возьми, как дома спит, — подумал старпом, — здоровая».

Он протянул руку, чтобы тронуть ее за плечо, но не решился, вышел из каюты и сильно постучал в дверь.

— Да! — голос у Эли был хриплый и испуганный. Она тянула простыню к подбородку.

— Сейчас десять часов по местному времени. Вам нездоровится? Я пришлю Георгия Ивановича.

— Да. То есть нет. Я сейчас. — Она покраснела.

— Вы спите так, словно ночью на аврале были.

— Ну и что!

— В рабочее время, Эля, постарайтесь не спать. И потом вот что: Витя Ливень — это не вариант, Эля.

Она отбросила простыню:

— А ваш Юрий Петрович — это был вариант? Молчали бы уж!

— Боюсь, что Ливень тем более.

— Не надо меня жалеть, Александр Кирсаныч!

— Ну что ж, вставайте и отправляйтесь на камбуз помогать Зине. Два часа отработаете потом, — и старпом ушел.

Эля снова подтянула простыню к подбородку, закусила угол. «Витя — не вариант? А разве Юрий Петрович, однокашник и дружок старпома, был им?»

…Давно, три года назад, когда их суда вместе оказались в порту, они сидели втроем в ресторане, и Юрий Петрович, нет — Юра, Юрка, смеялся:

— Вон у той девочки такие наивные глазки, ей бы только на СЮП ходить, а не сюда.

Эля влюбленно и чуть испуганно смотрела на него: еще бы, их второй штурман, красивый и холодноватый Юрий Петрович, пригласил ее сегодня в ресторан, и не побоялся, что могут увидеть моряки из экипажа, а он ведь только недавно развелся с женой.

Александр Кирсаныч тогда усмехнулся:

— Все спорт вспоминаешь, а сам уже давно спиртсменом стал, — и постучал по рюмке. — СЮП — это у него стадион юных пионеров был, с мореходки помню. Вы, Элечка, его побаивайтесь, он такой же горячий, как эти напитки.

Юра обиделся.

— Ну ладно, брось, тебе легче. Я рад за тебя, Юра, — Александр Кирсаныч шевельнул бровями в ее, Элину, сторону.

— А ты как думал? — И Юра не то погладил, не то похлопал Элю по руке. Наверное, все-таки похлопал…

Эля как-то видела бывшую жену Юрия Петровича, рыжеватую бледную блондинку с фиолетовыми от помады губами. Когда в Туапсе Юрий Петрович двое суток пропадал на берегу и потом явился на судно, он увидел Элю с такой же рыжей прической и фиолетовым ртом.

— Эля!

— Ты что, не видишь? — грубо спросила она. — Все!

Так она отказалась от него, а потом долго плакала в подушку у себя в каюте:

— Гад! Гад же несчастный!..

Она думала, что Витя Ливень был ее последней любовью. Правда, он острил так, что ее передергивало, но обнял только после того, как сказал:

— Ты мне для жизни всерьез нужна, девок у меня и так навалом.

Она обрадовалась и этой грубой фразе, хотя и почудилась в ней какая-то хозяйская расчетливость. Наверное, это только показалось. Витя был к ней внимателен, умел отбрить от нее других ребят, а однажды показал ей письмо:

«Конечно, сынок, я не этого ожидала. Но ведь и другое сказать, сколько квартира пустует. Мне-то ведь ничего уже не надо. Приезжайте. Я для вас и гарнитур присмотрела, Исай Львович посоветовал…»

— Это наш сосед, матухин ухажёр, — сказал Витя.

Эля была детдомовка, так уж пошла ее жизнь после смерти матери. Она верила Вите. А почему бы и нет?

А Костя Жмуров, зеркало медное, как его однажды назвал Витя, ее не волновал нисколько.

…Она встала, оделась, захлопнула иллюминатор. Перекрывая шум судовых дизелей, наверху провыли и проревели самолетные моторы.

Все старпомы — солнцепоклонники.

Что бы ни было, но судно нужно чистить, красить, суричить, и если сказано, что гальюн — лицо старпома, то внешний вид судна — это сам старпом.

Александр Кирсаныч хорошо помнил свое злополучное первое старпомовское лето: после плавания в Арктике все рейсы проходили в дождливую погоду. Он, только что назначенный старшим штурманом, почти озверел тогда от неудач. Ему даже однажды приснился сон, будто он руками раздвигал прореху в облаках, раздирая их, как мешковину, чтоб выглянуло солнце.

Зато сегодня солнце светило великолепно. Над океаном полыхала жара, воздух стал заметно суше. Корабельные трансляционные динамики извергали джазовую музыку, белые надстройки были облеплены загорелыми телами, шипел сжатый воздух, смачно шлепали кисти, звенели банки и бидоны. Вот это да!

Помполит был прав. Это было как раз то, что нужно. Экипаж уже порядком натосковался в однообразных буднях плавания. Смена вахт и работ давала морякам возможность отдыха и размеренное душевное спокойствие, однако она же постепенно начинала действовать угнетающе. О, ритм моря! Он достигает своего апогея, когда начинаешь слышать, что судовой дизель, оказывается, тоже стучит. Странно, неделю назад этого не было слышно. Наверное, так сильно уставший человек начинает слышать стук своего сердца…