Алексей Зотов - Приключения Бормалина

Я пошел по тропе мимо дуэльного «кольта» и места, где они боролись, и скоро убедился, что тропа кончается обрывом, а значит, путь, которым мы попали сюда, — единственный. Можно, правда, лезть вверх по скалам, но… Проспект? Он молча положил морду мне на плечо и вздохнул. Он все понимал!

— Давай возвращаться? — вслух подумал я. Конь послушно развернулся и, подождав, пока я влезу в седло, медленно пошел назад, но тут вдруг снова стала надвигаться на нас огромная кромешная тень.

Проспект отпрянул, поскользнулся, и мы сорвались в бездну.

Левой рукой я вцепился в холку Проспекта, всадил ноги в стремена поглубже, по самые щиколотки, и, улучив момент, дернул кольцо. Если совьются стропы, то нам конец. На четвертой секунде нас рвануло за подмышки. Подобно большому зонту, стоял над нами разноцветный нейлоновый купол.

Орудуя стропами, я стал разворачиваться лицом к ветру. Проспект весело скалил зубы, наверно тоже поминая добрым словом предусмотрительного Хека. Но парашют был явно слаб для двоих, и, хотя несколько замедлил наше падение, оно продолжалось.

Но я летел, я опять летел. И пусть все ниже и ниже, но это был настоящий полет!

Немного погодя мы упали в пучину. Волны сомкнулись над нами, и мы быстро пошли ко дну. Под водой было и вовсе хоть глаз выколи: бурно, пенно, все кипело, клокотало, швырялось песком. Когда я стал выпутываться из парашюта, то ненароком отпустил стремена, и Проспект сгинул. Эх, круговерть! Меня завертело, ударило о камень, о какой-то ржавый остов не то дилижанса, не то фургона, поволокло. Прежде чем вынырнуть, я порядочно наглотался воды, а вынырнув, почти ничего не соображал. В глазах было цветным-цветно, рот, нос и уши забиты песком. Но этим дело не кончилось. Хлебнув воздуха, я снова стал тонуть. В общем, я трижды выныривал и трижды то один, то другой водоворот всасывал меня в свою глубь, а когда удалось всплыть еще раз и продрать глаза, то волосы зашевелились у меня на голове.

Поверх воды из пены и водопадного грохота ко мне быстро приближались густые жирные щупальца угольного цвета. Они хотя и мешали друг другу, но были уже в трех метрах от меня… Жуткое зрелище… В двух метрах… Совсем рядом…

Но как же я обрадовался, узнав в скопище щупалец гриву Проспекта! Грива обгоняла его самого, а он пробивался ко мне на подмогу, руля хвостом и шумно дыша в воду.

Ура!

Мы поплыли рядом, помогая друг другу и думая, что чем дальше от водопада, тем ближе к берегу. Но начались новые водовороты, уже серьезные, и я намотал повод на предплечье, чтобы больше не терять коня.

Воронка была большой и глубокой. По спирали, по крутой спирали она опустила нас почти к самому дну и сместилась вправо, оставив человека и коня на произвол. Тут и появился перед нами крокодил. Он был очень большим, таким, что его хвост терялся где-то вдали. И выглядел он не совсем обычно, было в нем что-то неестественное, механическое. Но крокодил есть крокодил. И на этот раз мы, кажется, здорово влипли.

Вот он стал медленно складываться в гармошку для атаки, разевая широкую пасть, а раскрыв ее настежь, шевельнул невидимым хвостом, и мы очутились у него в животе. Зубы за нами захлопнулись, что-то там еще щелкнуло, скрипнуло, встало на свои места.

Дела!.. И хотя я кое о чем догадывался, но все-таки искал подтверждения по сторонам, оглядываясь и озираясь. И скоро нашел. Слева, чуть выше моего роста, был привернут маленькими шурупчиками заводской металлический лейбл: «Автономная подводная тюрьма свободного поиска. Опытный экземпляр. Сделано в Карамелии».

Все здесь было выкрашено в спокойный салатный цвет, ровно горели под потолком маленькие круглые светильники. Вдоль стен виднелись длинные ряды однообразных деревянных скамеек, тоже, наверно, привинченных к полу.

Но мог ли я думать, мог ли гадать, что встречу здесь людей, за которыми мчались мы всю эту ночь?!

Не успел я сделать и пару шагов, ведя в поводу Проспекта, как со всех сторон раздалось:

— Бормалин? Никак Бормалин, эй!

— Эге, кто к нам пожаловал с лошадью! Бормалин!

— Старина, ты откуда?

Я не поверил своим глазам и зажмурился, точно от яркого света.

Меня окружили Тим Хар и Авант, Зырян и Пепел, Гамбургер и Португалец, нависала над нами огромная борода Черной Бороды, а Роберт сидел на лавочке, покуривая трубку, и приветливо глядел на меня.

— Сэр Бормалин!

— Сэр Роберт!

Мы снова были вместе!

А у крохотного высокого оконца стоял мокрый… шериф.

На первый взгляд шериф был очень суров, я бы даже сказал — крут: лобастый, со сросшимися бровями и прищуром заядлого дуэлянта, косая сажень в плечах.

— И ты здесь, Маманин лазутчик! — угрюмо сказал он. — С каким удовольствием я потребовал бы сатисфакции!

— Чего-чего? — удивился я.

— Вызвал бы тебя к барьеру, — объяснил он. — На дуэль. Да оружия нет, к сожалению.

— Помилуйте, — возразил я, — ведь повод нужен, Базиль!

— Повод? — Он был в рубашке, бриджах и носках, однако звезда шерифа, сиявшая на рубахе, с лихвой компенсировала все остальное, сушившееся на трубах парового отопления, проложенных понизу. Он глядел на меня, быстро наполняясь злобой, а потом, не выдержав, закричал:

— Из-за тебя меня спихнул с обрыва писатель! Это что, не повод? Кто тебя просил передавать привет от Мамани?.. Нет оружия для дуэли, поэтому придется тебя просто хорошенько выпороть. — И Базиль, покрываясь красными пятнами злобы, стал вытаскивать ремень из штанов.

Ребята кругом покатывались со смеху, а Португалец прогудел ему сквозь смех:

— Не кипятился бы, шериф! Это Бормалин, он тоже э-ге-ге-абордаж!

— А-а! — Шериф сразу сник, опали плечи.

А я спросил:

— Ребята! Как же вы сюда попали? Мы гнались за вами всю ночь, а вы, оказывается, вот где.

И они рассказали, как было дело. Тут опять отличился орлан шерифа. Когда тюремный фургон сделал остановку у озера Ит, откуда ни возьмись налетела эта огромная ураганная птица и, схватив фургон, взмыла с ним в небо.

— Понял! — Я хлопнул себя ладонью по лбу. — Шериф научил орлана хватать пеших да конных и бросать в озера, где находится в круглосуточном свободном поиске эта крокодильская тюрьма. Когда крокодил наполнялся, он отправлял партию заключенных губернатору. И за каждого якобы пойманного беглеца получал по пятьсот губеров. А Джоуль снова снаряжал тюремный фургон. Если они работали в сговоре, Гуго и Базиль, то потрошили государственную казну. Если шериф действовал самостоятельно, то он просто редкий жулик, по нему плачет Баобаб-тюрьма.